Жук. Таинственная история - Ричард Марш
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вы рассказали отцу, что у вас в хозяйстве прибавление?
Она взглянула на меня – удивленно.
– Видите ли, если у вас такой отец, как мой, – ответила она, – не стоит выкладывать ему все сразу. Есть случаи, когда необходимо повременить.
Мне подумалось, что старому Линдону будет полезно услышать подобное мнение.
– Вчера вечером, после того, как мы с папá обменялись кое-какими любезностями – надеюсь, что они удовлетворили его, так как все обернулось не в мою пользу, – я пошла навестить больного. Мне сказали, что за все время он ничего не выпил и не съел, просто лежал и молчал. Однако стоило мне приблизиться к кровати, как он начал проявлять признаки возбуждения. Приподнявшись на подушке, он заговорил, как будто выступая перед обширным собранием; мне не передать то жуткое впечатление, какое производили его голос и лицо: «Пол Лессинхэм!.. Берегись!.. Жук!..»
Я вздрогнул, услышав это.
– Вы уверены, что он сказал именно так?
– Это совершенно точно. Полагаете, я смогу это забыть, особенно после того, что случилось дальше? Его слова и сейчас звенят у меня в ушах… они неотступно меня преследуют.
Она руками закрыла лицо, словно стараясь отгородиться от чего-то перед ее глазами. Я сильнее и сильнее убеждался, что необходимо разузнать о связи Апостола с его восточным другом все от и до.
– Вы не могли бы описать незнакомца, этого вашего больного?
Я не был уверен, правильно ли догадался, кто этот джентльмен; ее слова развеяли сомнения, но вместе с тем поставили передо мной иные загадки.
– Кажется, ему за тридцать, но нет сорока. У него светлые волосы и неухоженные рыжеватые бакенбарды. Он очень худой, одна кожа да кости; доктор говорит, он голодал.
– Значит, светловолосый с рыжеватыми бакенбардами. Вы уверены, что они не накладные?
Она распахнула глаза.
– Конечно, они настоящие. С чего бы им быть другими?
– Он не показался вам… иностранцем?
– Точно нет. Выглядит он как англичанин, да и говорит так же, и, скажу я вам, он не из низов. Не буду отрицать, есть в его речи, в том, что я слышала, нечто очень странное, необычное, но не чужеземное. Если он и страдает от каталепсии, то от такой, что мне в новинку. Вы когда-нибудь сталкивались с ясновидцами? – Я кивнул. – Мне кажется, он в некоем трансе. Доктор, конечно, посмеялся, когда я это при нем предположила, но мы-то знаем, что за птицы эти врачи, и я по-прежнему думаю, он в именно таком состоянии. Когда он заговорил вчера вечером, мне почудилось, что он находится, как это принято называть, под гипнозом, и что тот, кто его загипнотизировал, заставляет его говорить против воли: слова срывались с его губ, как будто нечто мучительно их выдавливало.
Обладая определенными знаниями, я поразился, к какому замечательному умозаключению она сумела прийти благодаря одной только интуиции; тем не менее я решил не показывать ей, что это так.
– Милая моя Марджори!.. вы же гордились тем, на каком коротком поводке держите свое воображение!.. не позволяйте себе делать скоропалительных выводов!
– Неужели сам факт того, что я горжусь этим, не подтверждает мою неспособность говорить что-то наобум; как же вы не понимаете? Послушайте. Когда я ушла от одра того несчастного, предварительно послав за сиделкой и поручив ей ухаживать за ним, и вернулась в свою спальню, мною овладела абсолютная уверенность в том, что над Полом нависла ужасная, непостижимая, но от этого не менее реальная опасность.
– Не забывайте, вечером вы переволновались, к тому же повздорили с отцом. Слова больного стали кульминацией произошедшего.
– Именно так я все себе объяснила… точнее, старалась себе внушить, потому что, хотя это нехарактерно для меня, я потеряла способность рассуждать логически.
– Определенно.
– А вот и нет… по крайней мере не в том смысле, что вы вкладываете в это слово. Сидней, вы можете надо мной смеяться, но меня посетило совершенно неописуемое ощущение, едва ли не осознание, что я нахожусь рядом с чем-то сверхъестественным.
– Чепуха!
– Вовсе нет, хотя жаль, что это не так. Как я уже сказала, я не сомневалась, ни капли не сомневалась, что Полу угрожает страшная опасность. Я не знала, какая, но была убеждена, что это нечто кошмарное, нечто такое, от чего тут же бросает в дрожь. Я хотела кинуться ему на помощь, даже не раз пыталась сделать это; но не могла, знала, что не могу: у меня не получалось и пальцем пошевелить ради его спасения… Ничего не говорите… дайте мне закончить!.. Я убеждала себя, что это нелепо, но сама себе не верила; глупо это или нет, но в комнате со мной находилось что-то ужасное. Я опустилась на колени и принялась молиться, но дар речи покинул меня. Я пыталась попросить Бога снять бремя с моего разума, но желания мои не складывались в слова, язык мой парализовало. Не знаю, сколько это продлилось, и наконец я поняла, что по какой-то причине Господь оставил меня бороться в одиночестве. Итак, я поднялась, разделась и легла в постель – и тут случилось самое худшее. В первом приступе страха я успела отослать горничную прочь, опасаясь и, кажется, стыдясь, что она увидит мой испуг. Теперь я бы все на свете отдала, чтобы позвать ее обратно, но я была беспомощна, не могла даже позвонить в колокольчик. Так вот, как я упомянула, я отправилась в постель…
Она замолчала, словно собираясь с мыслями. Слушать ее и думать о страданиях, ею перенесенных, было для меня нестерпимой мукой. Я отдал бы что угодно, лишь бы сжать ее в объятиях и отогнать все страхи. Я знал, что истеричность ей чужда и ее не так легко ввести в заблуждение, и, пусть это прозвучит невероятно, я был глубоко убежден, что даже самые дикие подробности ее рассказа являлись правдой. Выяснить, что именно лежит в их основе, было задачей, которую мне предстояло решить любой ценой и в кратчайшие сроки.
– Вы помните, что всегда смеялись над моей боязнью…
