Жук. Таинственная история - Ричард Марш
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Не понимаю, по какой причине.
– Так вышло.
– Вы… вы достойная партия, верьте мне на слово.
– Боюсь, так и есть.
– Я… я хочу, чтобы вы сказали моей дочери, что Лессинхэм отпетый негодяй.
– Я понял… Но осмелюсь предположить, что если мне придется использовать то влияние, которое, по вашему мнению, я имею на мисс Линдон, наилучшим образом и не потерять его, вряд ли у меня получится изложить факты яснее, чем это делаете вы.
– Мне все равно, как вы все изложите: излагайте как угодно. Только… только я хочу, чтобы после вашего разговора она возненавидела этого типа; я… я… я хочу, чтобы вы расписали его во всей красе; честно… честно говоря, я мечтаю, чтобы вы его раздавили.
Пока Линдон продолжал сражение со своим языком и каплями пота на лбу, вошел Эдвардс. Я повернулся к нему:
– В чем дело?
– Мисс Линдон, сэр, желает увидеться с вами – наедине и немедленно.
В ту минуту мне показалось, что явилась она немного не вовремя, а вот Линдон пришел в восторг. Он принялся запинаться и заикаться:
– Т-т-то что надо!.. л-л-лучше и быть не могло!.. п-п-приглашайте ее сюда! М-м-меня спрячьте… все равно, где… за ширму! В-в-влияние на нее используйте; п-п-поговори-те с ней хорошенько; с-с-скажите все, как я велел; а в… в… в нужный момент я выйду, и потом… потом будет странно, если мы все не уладим.
Это предложение ошеломило меня.
– Но, дорогой мой мистер Линдон, боюсь, я не могу…
Он оборвал меня:
– Она уже близко!
Не успел я опомниться, как он скрылся за ширмой: я никогда не подозревал, что он так проворен! – только-только я рот открыл его окликнуть, как в комнату вошла Марджори. В ее осанке, лице и глазах было нечто такое, от чего мое сердце неистово забилось: она выглядела так, будто вся жизнь изменилась и радость покинула ее.
Глава 21. Ужас в ночи
– Сидней! – воскликнула она. – Я так рада наконец вас увидеть!
Может, она и была рада – а вот я в тот момент не считал себя готовым разделить эту радость с ней.
– Я предупреждала вас, что, если меня постигнет беда, я приду к вам, и… несчастье случилось. Такое престранное.
У меня все тоже было престранно – и обескураживающее. Вдруг мне в голову пришла идея, как перехитрить ее подслушивающего отца.
– Пойдемте в гостиную, там вы мне все расскажете.
Марджори отказалась перемещаться:
– Нет… я расскажу все здесь. – Она огляделась, что показалось мне весьма подозрительным. – Именно в таких местах делятся историями, похожими на мою. Здесь необычно.
– Но…
– Никаких «но»! Сидней, не мучайте меня… я не хочу никуда идти… разве вы не видите, что я загнана в угол?
Она уже успела сесть в кресло, но после этих слов поднялась, взмахнула перед собой руками, выказывая чрезвычайное волнение: движения ее были столь же нервными, как и речь.
– Что вы на меня так смотрите? Думаете, с ума сошла?.. Мне и самой так кажется… Сидней, могут ли люди неожиданно лишаться рассудка? Вы человек разносторонний и даже немного врач, пощупайте мой пульс – вот! – и скажите, не больна ли я!
Я взял ее за запястье: сердце быстро билось, но я и без того видел, что ее лихорадит. Я подал ей стакан. Она подняла его на уровень глаз:
– Что это?
– Лечебный отвар моего приготовления. Вы, наверное, никогда этого не замечали, но временами в голове моей буря. Я пью его в качестве успокоительного. Вам он не повредит.
Она выпила все до дна.
– Мне уже полегчало – да, полегчало; вы настоящий доктор… Ладно, Сидней, надо мной едва не разразилась гроза. Вчера вечером папá запретил мне разговаривать с Полом Лессинхэмом – и это только прелюдия.
– Вот-вот. Мистер Линдон…
– Да, мистер Линдон… мой папá. По-моему, мы едва не поссорились. Знаете, он говорил какие-то несусветные вещи… но он всегда такой… склонен говорить несуразицу. Он лучший отец на свете, но… не в его характере любить по-настоящему умных людей; этот старый добрый сухарь-тори никогда таких не привечал; я всегда считала, что именно поэтому он так к вам привязан.
– Благодарю, вероятно, поэтому, хотя подобная причина никогда не приходила мне в голову.
С самого появления Марджори у меня, я только и делал, что думал о сложившейся ситуации. Взвесив все, я пришел к выводу, что ее отец, пусть он и скрывается за ширмой, имеет не меньше прав услышать мнение дочери, чем я, к тому же не исключено, что горькая истина из ее уст поможет прояснить ситуацию. Вряд ли это ухудшит жизнь девушки. Я не имел ни малейшего понятия, что было настоящей целью ее визита.
Она, как мне показалось, неожиданно сменила тему:
– Рассказывала ли я вам, что произошло вчера утром… о случае с незнакомцем?
– Ни слова не проронили.
– Значит, только собиралась… Мне сейчас кажется, что это он накликал несчастье. Нет ли какого-нибудь суеверия, связанного с бедами, что обрушиваются на того, кто приютит бездомного бродягу?
– Надеюсь, что нет, иначе человечности конец.
– Я думаю, что есть… чувствую, что не может не быть… Ладно, слушайте, что стряслось. Вчера утром перед завтраком – между восьмью и девятью часами, если быть точной, – я выглянула в окно и увидела, что на улице толпится народ. Я послала Питера узнать, в чем дело. Он вернулся и рассказал, что там упал человек. Я вышла взглянуть на несчастного. В самом сердце толпы на земле лежал мужчина, и если бы не изорванная в клочья тряпка, когда-то, по-видимому, бывшая плащом, он оказался бы совершенно голым. Его всего покрывала грязь, и пыль, и кровь – жуткое зрелище. Знаете, я когда-то проходила краткий курс первой помощи пострадавшим, и мне подумалось, что раз вроде бы никто желания вмешаться не выражает, а человек все равно что при смерти, я могу попробовать применить знания на практике. Я тут же опустилась рядом с ним на колени; как вы думаете, что он мне сказал?
– Спасибо.
– Не угадали… Странным, треснувшим голосом он прохрипел: «Пол Лессинхэм». Я ужасно перепугалась. Я услышала, как совершенно незнакомый человек, в таком состоянии и именно таким образом, произносит имя Пола – передо мной, а не кем-то другим! – и это ошеломило меня. Полицейский, придерживающий его голову, заметил: «Он в первый раз что-то сказал. Я-то думал, он умер». Незнакомец заговорил опять. По телу его
