Эскадрон комиссаров - Василий Ганибесов

Привалившись к придорожному дереву, Ветров увидел, как из кустов речушки кто-то вышел на дорогу и направился к деревне.

Еле слышное звяканье шпор подтвердило догадку. Это был красноармеец, и, когда тот поравнялся с ним, Ветров окликнул его.

— Это я, Ковалев. Сапоги мыть ходил.

«Врет», — подумал Ветров, пристальнее вглядываясь, не тащит ли он чего с огорода.

Ковалев ушел, и Ветров, оттолкнувшись от дерева, тоже направился обратно.

Он лег на диван, на который так зарились и который оставили свободным красноармейцы. Ночью он вдруг вскочил и, разиня рот и вытянув голову вперед, прислушивался. Ему показалось, что кто-то стрелял. Тихо. У трюмо громко храпят красноармейцы. Ветров хотел опять лечь, подумав, что это был сон, как вдруг на задах дома бахнул опять выстрел, с другой стороны улицы ему ответили. По улице в карьер проскакал всадник, видимо, от патруля. Еще выстрел. Некоторые красноармейцы, проснувшись, сели на полу, тоже прислушиваясь.

Выстрел.

— Тревога! — крикнул Ветров, схватил сапоги и лихорадочно начал обуваться.

Красноармейцы повскакали, и комната наполнилась тревожной суетой одевающихся. Сверху, с обмундированием в охапку, прибежал комвзвода Маслов и, бросая все это на диван, тоже крикнул:

— Тревога! Ж-живо!

На ходу застегивая пояса, надевая оружие, налетая спросонок на стены и косяки дверей, красноармейцы бросились в сени, где были сложены седла и пики. Навалившись тремя десятками на сложенные в кучи седла, красноармейцы без драки наставили себе синяков, исцарапались об оружие. Они по одному выскакивали во двор, выводили лошадей, седлали и суматошились во дворе, не зная что делать.

Перестрелка то там, то здесь продолжалась, и когда взвод, распахнув большие створы ворот, выехал на улицу, на ней уже галопировали всадники. Командир взвода спросил у скакавшего с шинелью нараспашку, в чем дело и куда он едет.

— Налет!.. Бандиты!.. — крикнул всадник и, пришпорив лошадь, скрылся во тьме.

— За мной, шагом арш! — не рассуждая, скомандовал Маслов.

— Рысью!

Подъезжая к окраине, они встретили группу всадников, перескакивающих с одного порядка улицы на другой. Изредка некоторые из них, вскидывая винтовки, стреляли, у многих шашки были наголо. В кустарниках темными пятнами маячили тоже всадники, они тоже стреляли, разрывая тьму короткими, колющими хлопками.

— Кто здесь? Что такое тут? — приглушенно спросил Маслов у группы.

— Наступают, вон оттуда, — показал один на кустарники.

На задах домов опять хлопнули выстрелы. В кустах начали отвечать.

— Ветров! — приказал Маслов. — Выясните, кто там в кустах.

— Есть! Первое отделение, за мной! Шароватов, Карпов, в дозор, марш!

Он выехал вперед отделения и, решив в конце концов узнать, что это такое, на галопе ринулся в кусты.

— Стой! Не подходи! — испуганным голосом закричал кто-то на него.

Взглянув по направлению крика, Ветров увидел прижавшуюся к кусту фигуру пешего с выставленной вперед пикой.

— Кто тут? Кто ты? — ответил Ветров, вынимая наган. — Кто?! — еще раз окрикнул он молчаливого. — Ну!

— Это... я...

— Брагин? — узнал Ветров голос красноармейца второго взвода. — Ты чего здесь? Кто там в кустах?

— Это я, товарищ командир, наше отделение здесь.

— Лошади где у вас?

— Там остались, не успели.

— В кустах-то кто?

Из кустов выросла еще фигура.

— Это мы здесь, — сказал отделком Головкин, подходя к Ветрову.

— Кто в кустах?

— Наши. В кустах-то никого нет, теперь «они» в деревне.

Ветров не стал с ними больше говорить, видя, что от них ничего не добьешься.

— Карпов, Шароватов, живо, осмотреть кусты!

Дозорные ударили шпорами и скрылись. Ветров повернул к взводу, рассказал Маслову, что в кустах свои.

— Останетесь в заслоне здесь, а мы едем на восточную окраину. Там чего-то стрельба, — приказал Маслов и, повернув взвод, уехал обратно.

Оставшийся Ветров подчинил отделение Головкина себе, расположил его на окраине, выставил наблюдателей и с остальными остановился около крайнего дома.

С восточной стороны деревни, от речки выстрелы не утихали. Сейчас, прислушиваясь к этому, Ветров услыхал также тревожный рев коров, давившуюся перекличку овец, взлаивание собак.

В это время Маслов с третьим взводом подъехал к крайним домам восточной окраины и, спрятав взвод за палисадник, сам выехал вперед. Около крайнего дома он встретил комвзвода Робея с остатками взвода, занявшего оборону.

— В чем тут дело? — спросил его Маслов.

— Пока не пойму. Из кустов меня обстреляли и два раза была попытка конной атаки, сейчас там спешиваются.

— Кто там?

— Черт их знает.

— Там не Леонов?

— Ну вот еще! Зачем он туда попадет?

— А где он?

— Не знаю, не видел.

Маслов отъехал к речке и, вглядываясь в кусты, обнимающие мостик, крикнул:

— Леонов! Первый взвод! Это вы?

В кустах молчание. Кто-то завозился, ширкая разбираемыми ветками.

— Я говорю — это наши, — послышался из кустов чей-то с досадой, но веселый голос.

По дороге к мосту проскакал всадник и около моста остановился.

— Кто кричал Леонова? — спросил командир первого взвода Леонов.

— Я кричал, Маслов. Чего у вас там?

— Где?

— В кустах.

— В кустах — взвод.

— Чего же ты на Робея наступаешь?

— А черт его разберет, кто это, — сплюнул Леонов. — Он на меня, я на него. Что там в деревне?

— В деревне переполох, второй и мой взводы. Ты как в кусты-то попал?

— Я на кого-то наступал, а потом, оказывается, это свои, хотел обратно в деревню, а из нее открыли по мне стрельбу и не пускают.

В деревне горнист заиграл отбой.

— Так и есть, — сказал Маслов, прислушиваясь, — так я и думал...

Он повернулся и поехал к своему взводу.

Около штаба эскадрона Гарпенко, только что с военкомом осмотревшие выстроенный эскадрон, выехал на середину.

— Это была, товарищи, имитация ночного налета. В гражданскую войну с нами случалась точно такая же вещь, как сегодня. Но ведь это было в гражданскую войну. Ложась спать, мы предполагали, что возможно нападение, но паника была потому, что нас рубили и расстреливали. А сейчас что получилось? От десятка выстрелов, никому не. причинивших вреда, вы растерялись настолько, что забыли о сборном по тревоге месте, заметались по улице, будто вас окружила дивизия фашистов, повели наступление друг против друга, растеряли людей. Вам не стыдно сейчас потому, что ночь; а если встанут крестьяне, что тогда? Со стыда сгорите. В первом взводе у некоторых сапоги на босу ногу, у Ковалева гимнастерка, вместо того чтобы на себе быть, привязана рукавами к задней луке седла, я уж не говорю о бачках, кружках, которые растеряны, а у Миронова бачок пристегнут портупеей на грудь. Второй взвод! Где у вас лошади, товарищ Головкин? Что вы будете делать в эскадроне пешими? У Силинского брюки в кармане шинели, клинок на правом бедре, седло задом наперед, шинель нараспашку. Ай да воин! У одних нет винтовок, у других — шашек. Третий взвод лошадей перепутал, все пики оставил дяде Якову. Вот, товарищи, я хотел тревогу, но без паники, не такую. Хорошо еще, что синяками отделались, а то бы завтра в Аракчеевку-то пришли как с Мамаева побоища... Товарищи командиры взводов! По квартирам. Подъем в восемь тридцать. Проверьте оружие и имущество.

Морщась от досады и пристыженности (действительно хорошо, что не день, а то бы в подштанниках-то невыгодно выглядели), взводы разъехались обратно по квартирам. Кое-кто сделал себе из слюней примочки к синякам, разобрались с оружием и обмундированием и уснули уже только на свету.

Взбулгаченное ночью, перепугавшееся главным образом за себя население, узнав утром, что это была учебная тревога, успокоилось и от стара до мала высыпало на улицу к эскадрону. Крестьяне ожидали от эскадрона развлечений, и поэтому они приняли докладчика Смоляка разочарованно.

Смоляк построил свой доклад не по-обычному. Он не докладывал, а задавал вопросы, причем так, что сам он был в тени, предоставляя крестьянам время и возможность взбродить, и только потом подправляя беседу, перескакивающую на нежелательные ему отвлеченные темы. Ему хотелось вовлечь в беседу Игната и Агафона, но они только глупо ему улыбались.

Бородачи начали жаловаться на сельсовет, который-де притесняет крестьян, но провалились, не найдя ни одного примера. Пожаловались на кооперацию, плохо снабжающую товарами, но вопросами о их участии в работе кооперации Смоляк их тоже срезал. Спички крестьяне берут полторы копейки коробок, керосин — пять копеек фунт, ситец — сорок копеек метр и т. д. Вопросами выяснил все это Смоляк. На вопросы, почем они продают хлеб, картофель, масло и прочие продукты, мужики не ответили. Тогда им сказал сам Смоляк.