Тревожные ночи Самары - Эдуард Кондратов

«Быть чистым и неподкупным, потому что корыстные влечения есть измена Рабоче-Крестьянскому государству и вообще народу».

Он впервые усмехнулся. Ну, об этом даже и размышлять нечего.

«Быть выдержанным, стойким, уметь быстро ориентироваться, принять мудрые меры».

Михаил огорченно тряхнул соломенной шевелюрой, отросшей за время лечения. Да, этот пункт лупит по нему, и не легонько бьет, а кувалдой. Может, дальше будут более подходящие?

«Если ты узнаешь о небрежности и злоупотреблении, не бей во все колокола, так как испортишь дело, а похвально будет, если ты их тихо накроешь с поличным, а затем — к позорному столбу перед всеми».

Он вспомнил, как при помощи Нюси хотел «тихо накрыть» бандитов Стригуна, и на душе стало совсем погано. «Нет уж, — с унынием думал он, — коли нету таланта, а голова звонкая, как спелый арбуз, то старайся не старайся, проку будет мало…».

…Два ярких круглых глаза выплыли из-за штабелей леса, и свет автомобильных фар выхватил из сгустившейся темноты дебаркадер, причал, лодки, красноармейцев возле костра. Фары погасли, но Ягунин уже узнал губчековской «Русобалт» и, поднявшись с песка, быстро пошел навстречу крепкому высокому человеку.

— Ничего не слышно, товарищ председатель? — спросил он, подходя и с надеждой вглядываясь в лицо Вирна. Но ничего, кроме спокойной сосредоточенности, не увидел.

— Покуда нет.

Вирн вынул часы, поднес их к глазам.

— М-да… Пора бы.

— Может, у них что с мотором… — неуверенно предположил Михаил.

Альберт Генрихович вынул папиросу и подошел к костру. Достал тлеющую головешку.

— Может, и с мотором, — ответил он сквозь зубы.

Красноармейцы отошли — то ли подальше от начальства, то ли решили еще поднабрать сухих корней и веток.

Вполоборота Ягунин смотрел на председателя Самгубчека.

Пламя костра разделяло их, и широкое лицо Вирна казалось выкованным из чистой меди, к тому же надраенной до блеска. Поколебавшись, Михаил сказал:

— Альберт Генрихович, я тут вот что надумал… Не знаю, как посмотрите… Рапорт хочу подать на свое увольнение.

Вирн бросил в костер головешку, затянулся дымом.

— Что так? — спросил он, устраиваясь у костра поудобнее.

— В армию буду проситься, — хмуря белесые брови, сказал Михаил. — В Туркестан.

— М-м-м… — понимающе помычал Вирн. — На басмачей, значит. По сабле соскучился?

— Да не из-за того… Не выходит у меня в Чрезвычкоме. Какой из меня чекист?..

— Не выходит? — сочувственно переспросил Вирн.

— Не выходит.

Ягунин не уловил иронии в голосе Вирна — видно, слишком далеко была запрятана.

— Вы только не надсмехайтесь, а только уйти я хочу из-за Белова.

— Вон как! — На этот раз председатель губчека был откровенно удивлен.

— Равняться с ним — кишка тонка, а под ногами путаться — совестно, — решительно закончил Михаил.

Альберт Генрихович внимательно посмотрел на Ягунина.

— Завидуешь?

— А это не важно, — обидчиво вскинулся Михаил. — Я как партиец понимаю, что должности чекиста не соответствую. Вот и все.

Внезапно Вирн высоко поднял голову, обернулся к Волге, прислушался.

— Да нет… Лесопилка, — вполголоса пробормотал Ягунин. Он волновался: как-никак решиться все это высказать было не легко.

— Сотрудник Ягунин, — сказал Вирн будничным тоном, будто о погоде говорили, а не о судьбе. — Откровенность за откровенность. Не начни ты этого разговора, я бы, может, подписал твой рапорт. Езжай!..

Он выдержал паузу, продолжая смотреть на Михаила, который чувствовал себя явно не в своей тарелке.

— Ты вот недоволен собой. Значит, кое-чему научился. Зачем же тебе уходить? Я вот убежден, что там, где появляется самодовольство, там кончается чекист. И не только чекист. Большевик тоже. А насчет твоего несоответствия… Белов тоже не родился чекистом. Надо соответствовать, Ягунин! Ленин говорил, что социализм нам строить с теми людьми, какие есть. Других взять негде.

— Идет! — раздался голос красноармейца.

Сначала они услышали постукивание мотора, и уже потом стал проявляться на реке кургузый силуэт буксира. Ягунин со всех ног бросился к дебаркадеру, а Вирн, прикурив папиросу от папиросы, остался у костра. Он следил, как разворачивался носом против течения видавший виды «Богатырь», как суетились на его борту и на дебаркадере неясные фигуры. Но вот донесся голос Белова:

— Остальных в грузовик! Есть грузовик-то, а?

Чувство необычного, огромного облегчения охватило Альберта Генриховича Вирна. Он почувствовал слабость, чуть было не опустился на песок, но пересилил себя, зажмурился, длинно вздохнул. «Вот и все, кажется, — подумал он. — Иван жив и дело сделал, и даже веселый, черт!..»

К костру шли трое — Белов, Яковлев-Семенов и Чурсинов. Когда приблизились, Вирн увидел, что одежда у всех измазана в иле, помята, кое-где разорвана. Щеку усатого красавца Яковлева-Семенова пересекла ярко-розовая царапина.

Белов, подойдя к Вирну на шаг ближе остальных, отрапортовал:

— Товарищ председатель губернской чрезвычайной комиссии!

Задание выполнено. Взяли мы, считай, всех, кроме двух, которые в перестрелке… того… Живых захвачено четырнадцать.

Подошел Ягунин. Он с жадностью слушал.

— Значит, не соврал Гюнтер? — сказал Вирн. — Ну, а с людьми? В порядке?

— Почти, — несколько смущенно сказал Иван Степанович. — Коничева крепко зацепило, еще трех товарищей по мелочи… И все из-за меня. Я на всякий случай подстраховался. А пока остров оцепляли, они учуяли. Ну, и пальба. А там надо было брать их с маху.

Белов оглянулся на Ягунина, блеснул мелкими зубами:

— С маху, как вот Ягунин любит. Ей-ей, позавидовал тебе, Михаил. Брать бы их прямо в сторожке…

Вирн бросил многозначительный взгляд на Ягунина, еле заметно усмехнулся.

— Ладно, идемте, товарищи, — сказал он негромко. — По дороге расскажете. Да, вы там Гаюсова, конечно, не накрыли? Иначе сразу выложили бы…

— Еще бы! — фыркнул Яковлев-Семенов.

Они шли тесной кучкой — Вирн, Белов, Яковлев-Семенов и Чурсинов, — шли по песку к темнеющему невдалеке сомнительному красавцу «Русобалту», но о чем спрашивал Вирн и что рассказывали участники операции, Ягунин не слышал, хотя брел он позади них всего в пяти-шести шагах.

«В Туркестан!.. В Дальневосточную Республику!.. К черту на рога!.. — с яростью, тоской и отчаянием думал он, кусая губу и сжимая кулаки. — Проклятый Гаюсов!.. Из-за меня ведь погиб Ванюшка… Все, все из-за меня! Не упустил бы я его тогда…».

Не знал чекист Михаил Ягунин, что пройдут годы, Гаюсов вынырнет на поверхность и снова — уже в который раз! — пути их пересекутся. Знал бы — не убивался, да только откуда ему было это знать?

Примечания

1

В. И. Ленин. Полн, собр. соч., т, 37, с. 122.