Ад - Алексей Кацай

В воздухе снова остро завоняло серой. Толпа было испуганно пошатнулась, но водка и наркотики мгновенно изменили ее настроение, потому что послышались восторженные восклицания, постепенно переросшие в животно-веселый рев.

— И снова я жгу мосты, — запел кто-то. И несколько голосов подхватило: — Под звуки гитар электро…

— Спасение — только ты, — через непродолжительное время скандировала толпа, подхватив Михая на руки, — райское наше пекло!..

Михай что-то кричал, сопротивлялся, тянулся руками к Лианне, а та, съежившись и закрыв лицо руками, замерла возле автобуса. Полуобнаженная девица, истошно хохоча, сжала в объятиях Мирошника, пытаясь его расцеловать. Парень с крестом запрыгнул на крышу автобуса и, бросив свое приспособление, попробовал столкнуть со скользкой поверхности Пригожу. Рядом с ним появился Айк в своей безобразной маске и, размахивая руками, начал дирижировать толпой, которая, смяв и «оранжевые жилеты», и камуфляжников, покатилась в сторону новообразовавшегося лавового озерца.

В конце концов, Пригожа, не удержавшись на отлогой крыше, упал прямо в самую гущу толпы. Ляльку вместе с Лианной прижало к стенке автобуса, и я, раздавая затрещины налево и направо, двинулся к ним словно ледокол. Но ледоколы, к сожалению, не могут плавать по болоту. И потому через несколько минут я увяз в толпе, полураздавленный скользкой грудой потных и грязных тел. Не хватало воздуха. Сердце бухало. В ушах гудело. Наверное, именно поэтому прозвучавшие выстрелы показались мне какими-то игрушечно далекими. А может быть, просто я уже привык к более мощным звукам.

Но, как бы там ни было, давление толпы немного ослабло, и между кожаными спинами двух кретинистых болванов я увидел Мельниченка. За ним покачивались люди в камуфляжной форме. Рядом с майором стояла его верная оруженосица — Тамара Гречаник. И на самом деле теперь такая должность в Мельниченковом войске была просто необходима, потому что в руке у того был зажат большой черный пистолет.

3

Я всегда удивлялся тому, как сильно могут изменяться люди на протяжении своей жизни. И если придерживаться той точки зрения, что время — это физическая категория, созданная метафизическим существом (Богом или дьяволом, без разницы), то именно скорость его течения, а также срок, необходимый для преобразования человеческой личности, и является признаком того, какое имя дает этому существу каждый отдельно взятый индивидуум. Ведь Бог согласно этой теории — эволюционист. Дьявол почти всегда — революционер. Впрочем, касалось это течения времени в обычных условиях. А в необычных?

Тут было огромное поле деятельности для фундаментальных исследований. Но, к сожалению, заниматься ими мне не хватало того самого времени, про которое говорилось выше. Поскольку я снова оказался в центре внимания, особ, внимание которых мне привлекать совсем не хотелось. Ведь центр этот очень напоминал эпицентр…

Враг в виде пьяной обезумевшей толпы был рассеян. Неподалеку пылало еще одно лавовое озерцо с неизменной безобразной глыбиной посредине. «Только рогов у этой мерзости не хватает», — мелькнуло у меня. Однако приделывать ей рога было некому. Отдельные группки сатанистов сновали между разрушенных зданий. Впрочем, подумал я не о них, а о Пригоже с Мельниченком, которые с раскрасневшимися лицами замерли друг против друга.

— Григорий Артемович, — надтреснуто звенел уставший голос Пригожи, — я считаю, что вы поступили неправильно. С этой детворой можно было договориться по-хорошему. Мы все и так немного паникуем, а вы еще больше разжигаете страсти.

— Паникуете вы, а не я, Иван Валентинович, — скрипнул зубами Мельниченко, вытирая окровавленную ладонь, пораненную где-то в потасовке. — Я поддерживаю порядок. Точно так же, как поддерживал его всегда. Кстати, когда вам было выгодно, вы более благосклонно относились к этому. А теперь что, имидж не тот? — и он иронически взглянул на Троицу из Мирошника, Ляльки и Бабия, которые о чем-то гуторили неподалеку.

— Что имидж, какой имидж? — даже закряхтел Пригожа. — Про город думать надо! Про то, почему до сих пор спасателей нет. Про то, что при такой жаре скоро и эпидемия может начаться. Про…

— Прежде всего, надо думать об общей ситуации, складывающейся на Юнаках! — жестко перебил его Мельниченко. — Вы здесь возле речки с уголовниками, — он бросил взгляд на меня, — разговоры разговариваете, митинги с наркоманами устраиваете, а в это время на Юнаках появились лавовые гейзеры. Есть жертвы.

— И их становится все больше, — вставила Гречаник, и я не понял, чего становится больше: жертв или гейзеров.

— Вы же сами это только что видели, — не обратил на нее внимания Мельниченко.

— И уже не один раз, — вмешался в разговор и Мирошник, который передвинулся поближе, бросив разговаривать с журналистами. — А что касается уголовника, — он, не оборачиваясь, ткнул в меня пальцем, — я уже и сам Ивану Валентиновичу об этом говорил.

Пригожа изумленно уставился на него, а Мирошник уже подходил к Тамаре.

— Тамара Митрофановна, как вы относитесь к тому, чтобы устроить после всех этих пертурбаций телевизионный выпуск «Информ-Акции»? На «Рандеву».

Гречаник чуть скривилась:

— Давайте еще выберемся из этой, как вы сказали, пертурбации…

— А что? — вдруг оживился Мельниченко. — Я с большим удовольствием приму участие в такой передаче.

— Вместе с Иваном Валентиновичем? — вдруг медленным взрывом раскатился Лялькин голос.

Подошла она незаметно и встала передо мной. Дмитрий смущенно топтался на месте. Пригожа и себе горько улыбнулся:

— Что, Виталик, ветерок с другой стороны подул? А не рановато ли? Он может еще не раз поменяться.

— Виталий Владимирович считает, что настоящих героев делает телевидение. Это он нам только что с полчаса разъяснял.

— Яременко! — даже подпрыгнул Мирошник.

— Да пошел ты!.. — Лялька разозлилась не на шутку. Я был уверен, что такой Мирошник ее еще не видел. Только я в свое время сподобился на это. — Я тебе уже говорила: я что — рабочая скотина? Ведь это ты, а не я то с Пригожей носишься, как дурень с писаной торбой, то приказываешь лишь одного Мельниченка в нужном ракурсе подавать. Ты что, Виталька? Ведь господин майор мэром города никогда не станет, а Иванушка — надо посмотреть…

— Дуреха! — завопил Мельник. — Иван Валентинович, не слушайте ее! Это же — стресс.

— У тебя от рождения стресс совести, — бросила было и Гречаник, но Мельниченко движением руки остановил ее.

— Тише! Все мы устали. Успокойтесь все… Иван Валентинович, — обратился он к Пригоже, — давайте договоримся раз и навсегда… У меня больше опыта, чем у вас, относительно работы в чрезвычайных ситуациях. То есть, все командование я беру на себя. Мои приказы подлежат немедленному исполнению. Согласны? Если хорошо со мной поработаете, то это вам лишь на пользу пойдет.

— В этом городе может быть только один хозяин, — с внезапной твердостью в голосе произнес Пригожа. — Кроме командования, ответственность вы тоже на себя возьмете?.. А относительно вашего опыта… Вы же даже не подумали о том, что необходимо организовать отряд по собиранию трупов, чтобы разместить их где-то в одном месте!.. Какая-то девица неопытная мне об этом говорит, а не вы. Именно поэтому я извиняюсь, но некогда мне с вами, как вы только что сказали, разговоры разговаривать…

— Да вы хоть с ним разберитесь для начала, — презрительно скривился Мельниченко и указал окровавленным пальцем на меня.

Мирошник тоже задумчиво пожевал губами:

— А может, и правда, Иван Валентинович? Оно того…

Господи! Как же они мне осточертели! И я выпрямился, оттолкнувшись спиной от автобуса, возле которого меня придерживали двое крепких ребят. Один в оранжевом жилете, другой в камуфляжной форме.

— Слушайте, уважаемые! А чего это вам так быстро меня засудить хочется? Других забот нет, что ли? Ведь пока тут народный депутат из пистолета вверх бахал, восстанавливая мир и спокойствие среди гражданского населения, то вы — все вместе, кстати! — не заметили, что с водой выплеснули из корыта и ребенка.

Мельниченко немного удивленно переглянулся с Гречаник.

— Не понимаете? Конечно, куда вам! Вы же за массы отвечаете, а на отдельного человека вам начхать! Вы, Григорий Артемович, — обратился я к депутату, — вместе с толпой отогнали от себя некоего Михая. Парня умного, хотя и немного неуравновешенного. Но дело не в нем. Дело в девушке, которую, как я понял, он любит и не желает никому отдавать. Потому что видел я, как он утащил ее с собой. Только что не на спину положил. А девушка эта, Лианна, — я посмотрел на Ляльку, ковыряющую носком кроссовки испепеленную землю, — существо довольно странное. Мне кажется, что у нее что-то произошло с психикой и эта, досадная при нормальных обстоятельствах, деталь позволяет ей ощущать приближение лавового гейзера. Впрочем, тут могут существовать и более экзотические объяснения, но по этому поводу — не ко мне. Это Дмитрий Анатольевич лучше объяснит, — и я кивнул головой на сосредоточенного Бабия.