Ад - Алексей Кацай

— Соображаешь!.. Сначала — кормить, потом — торговать, потому что кто знает, сколько мы здесь торчать будем.

— Что, из города ничего не слышно?

— Совершенно. Такое ощущение, что мы на Юнаках полностью блокированы.

Я покрутил головой, словно петлю на ней почувствовал.

— Слушай, а чего это Мороз со своим предложением к Мельниченку не подкатил? Ведь, кажется, тот здесь командует.

— Кто здесь командует, сам черт не разберет. А предложение свое Мороз Пригоже давать и не будет. Он его для Мирошника приберег.

— Тю! — изумился я. — А этот здесь к чему?

Гемонович коротко хохотнул:

— Ты, Ромка, всегда наивняком был. Во-первых, Пригожа без Мирошника — никто. А во-вторых, политикам — политиково, а братанам, сам понимаешь… Им бабки делать надо.

Я вспомнил о подслушанном разговоре по дороге с нефтеперерабатывающего и о том, как Мирошник с завистливыми нотками в голосе заметил, что Морозу одинаково, где торговать. Да, кажется, Юрка прав.

А тот вдруг иронически оскалился:

— Слушай, Ромка, а на хрена ты Паламаренка замочил? Мне казалось, что ты к нему неплохо относишься.

Я понял, что Гемонович начинает иметь большие сомнения относительно наличия у меня оружия. Надо было срочно прекращать болтовню.

— Юрочка, родной ты мой, ты же прекрасно знаешь, что я здесь ни к чему. И еще кое-кто про это распрекрасно знает. А того сукиного сына, который это сделал, я обязательно вычислю. Ты же мне веришь?

Гемонович серьезно — очень серьезно — взглянул на меня.

— Верю. К сожалению. «К сожалению» потому, что не завидую этому человечку.

— Это точно. А тебя я замочил бы еще с большим удовольствием, но дама рядом, — я бросил взгляд на Лианну, которая все время, съежившись, сидела у меня за спиной. — Что же мне с тобой, Юра, делать? Лучше бы ты нас не заметил.

Вдали Пригожа раздраженно размахивал руками, а Мороз с Мирошником, не обращая на него внимания, о чем-то разговаривали между собою. К этой троице подтягивались «оранжевые жилеты».

— Итак, это будет выглядеть следующим образом, — в конце концов произнес я. — Сейчас ты тихонечко позволяешь нам сесть в машину, и мы, тоже тихонечко, едем отсюда. Поднимешь шум — уедем как можно дальше, и твоему боссу придется долго искать свой «мерс». Будешь вести себя хорошо, мы доедем вот дотуда, — я указал на разболтанный ряд особняков, начинающийся метров за двести, — и оставим машину там. Подойдешь — заберешь. Ну, что? Нормальный план?

Юрка молча пожал плечами.

— Анюта, — спросил я Лианну, — машину вести сможешь?

Она бросила на меня какой-то бессмысленный взгляд, однако утвердительно кивнула головой:

— Смогу.

— Ну, айда, девочка, — произнес я, наблюдая за тем, как она устраивается за рулем «мерса».

Вдруг Лианна замерла, обеспокоенно осматриваясь по сторонам. Я тоже ощупал взглядом окружающую среду. Будто все было спокойно. Но Лианну явно что-то обеспокоило. Впрочем, выяснять — что — было некогда. Тем более, что машина уже начала разворачиваться по растрескавшейся дороге. Я вскочил в нее, садясь рядом с девушкой. Гемонович стоял возле обочины, преисполненный уверенности и иронии. Сильная натура.

Но вдруг и он обеспокоенно начал оглядываться по сторонам. И в этот момент я тоже крутнулся на сиденье, ощущая волну неосознанной тревоги, заплескавшейся где-то в глубине мозга. Заметил, как Лианна так сжала руль, что у нее побелели костяшки пальцев, но мое внимание уже переключилось на иное. От группы людей, окруживших Пригожу, отделилась обозленная фигурка и бросилась в нашем направлении, что-то крича и размахивая руками.

— Вот идиот! — заскрежетал я зубами, наблюдая за тем, как Михай поднимает шум, подумав, наверное, что у него крадут невесту.

Народ вокруг Пригожи встрепенулся. Некоторые фигуры, до того безразлично болтающиеся по берегу, настороженно замерли. Даже Мороз с Мирошником, увлеченные своим разговором, приподняли наклоненные одна к одной головы. Относительное спокойствие было явно нарушено. Но неожиданно толпа бросилась врассыпную, замедленно набирая скорость. Было заметно, что люди побежали не за нашим «мерсом», а просто бросились наутек от чего-то, что испугало их до безумия. Впрочем, кое-кто бежал и в нашем направлении. Впереди выделялась фигура Мороза с искривленным от ужаса лицом. Мне даже показалось, что я увидел мутную струйку слюны, сочащейся из его разинутого рта.

Гемонович вдруг снова опустился на землю, вцепившись в нее обеими руками, словно боялся, что сейчас она перевернется, опрокидывая его в огненную пропасть. Челюсти его были крепко сжаты.

Волна тревоги, которая плескалась внутри меня, превратилась в цунами ужаса. «Мерс» завизжал тормозами, и я больно ударился о лобовое стекло в то время, как Лианна уже сжимала меня в своих объятиях и горячо дышала в ухо:

— Спаси меня, спаси! Ты чувствуешь? Он же рядом, рядом, ря-я-я-ядом!

Она кричала, тряслась всем телом, и я не мог стряхнуть ее с себя, для того чтобы выскочить из машины и побежать куда-то за край света от огромного пещерного ужаса, надвигающегося на нас всей своей изуродованной бесконечностью.

В конце концов я все-таки выскочил из машины, потащив Лианну за собой как обрывок почти одноименного растения, опутавшего меня. На какое-то мгновение замер, почувствовав под ногами мелкую вибрацию грунта. И микроскопической частицей мозга, последним, наверное, нейроном, куда еще не просочилась вязкая, скользкая жуть, попытался понять: что же происходит? А ноги уже сами несли меня куда-то в сторону, и ничто не могло их остановить.

Мороз вдруг по-звериному завыл, падая на колени и задирая лицо к бельму неба. Скрюченные пальцы рванули грязную белую рубашку, и на мгновение я снова увидел на его плече полустертую татуировку в виде трех орнаментальных шестерок. А потом земля под ним треснула с влажным всхлипом, чуть вздыбилась, выбрасывая гейзер пламени, и вместе с кусками лавы и обломками камней внезапно превратилась в небольшую пропасть, в которой забарахтался сгусток воплей, горелых мускулов и перемолотых костей.

Вдруг стало очень тихо. Ужас схлынул, оставляя после себя наполненную болью внутреннюю пустоту, в которой исчезал выродившийся отзвук морозовского крика. Все вокруг замерло, наблюдая за тем, как на том месте, где только что стоял человек, возникает небольшое озерцо расплавленной лавы, соединенное с Сухим Каганцом огненным, медленно расширяющимся ручьем. А с раскаленного дна этого озерца на поверхность медленно выныривала тусклая глыба, напоминающая собой безобразную голову существа, покрытого каменной чешуей.

2

— Самохвал, под суд пойдешь! Вернись немедленно! — звенел до сих пор всегда спокойный на людях голос Пригожи.

Мирошник схватил было чернявого мужика в оранжевом жилете за плечо, но, увидев его лицо, разве что не отшатнулся. Потому что тот пронзил его таким разъяренно-раскаленным взглядом, что даже лава в ручье, вязко сплывающем в Каганец, показалась мне холодной дряблой струей.

— Отпусти, паскуда! — зашипел он. — Не видишь, что вокруг творится? Где твои спасательные отряды из города? Где?! Даже связи нет. Может, и самого Гременца уже нет давно, а ты все мне педали разводишь! Пусть я под суд пойду! Пусть! Но — потом. А ты уже сейчас иди ко всем чертям! Да и вообще, чего это вы мной командуете? Кто вы мне такие?.. Торгаши хреновы! А туда же: суд, суд!..

Я заметил, что еще несколько человек неуверенно, но одобрительно закивали головами в ответ на эту истерическую тираду.

После страшной гибели Мороза Пригоже и Мирошнику становилось все трудней управлять своими людьми. И, с одной стороны, это было неплохо, поскольку отвлекало их внимание от меня.

А тогда, когда в воздухе еще стоял запах горелого мяса, перемешанный с сернистыми испарениями, я, стоя рядом с Лианной возле заглохшего «мерседеса», понял одну вещь. А именно то, что больше не буду ни от кого прятаться и не стану бегать ни по каким закоулкам этого взорванного мира. Потому что если во время такой моей беготни что-то случится с той же Лялькой, то я себе этого никогда не прощу. Дмитрий Анатольевич, углубленный в свои околонаучные поиски, ей не защитник. Его самого защищать надо.

А может, и не надо… Потому что мужик по фамилии Самохвал, сбросив Мирошникову руку с плеча, указал пальцем на Бабия:

— Вот парень говорит, что это — звери какие-то, — и он перевел взгляд на лавовое озерцо, посреди расплавленного камня которого замерла уродливая голова бабешки. — Сколько их здесь под нами?! — Он топнул ногой, и голос его сорвался на крик. — Может, сейчас прямо подо мной еще одна вынырнет. А потом — еще одна, вот под ним, — он ткнул пальцем в меня, — а потом — еще, еще, еще…

Самохвал вдруг всхлипнул, развернулся и, сгорбившись, побрел в направлении Юнаков.