Александр I - Сергей Эдуардович Цветков

комнатам, бурча: «Слава Богу, педагог ушел!») В конце царствования Екатерины Александр Романович отошел от дел и при Павле благоразумно держался подальше от Петербурга, хотя Павел питал расположение к Воронцовым из-за связи его отца, Петра III, с Екатериной Воронцовой. Он появился в столице лишь с воцарением Александра и сразу стал на сторону «партии молодых людей» — сказалась закваска старого либерала XVIII века.

Его младший брат, граф Семен Романович, был цельной личностью, не признававшим оттенков и видоизменений в политических убеждениях. В 1762 году, состоя в младшем офицерском чине, он гордо провозгласил себя сторонником свергнутого императора, что, впрочем, не помешало Екатерине впоследствии назначить его послом в Лондон. Семен Романович буквально влюбился в Англию, превзойдя в этом чувстве даже самых закоренелых тори. Помимо Англии, его обожание простиралось на одного старшего брата, в котором он видел самого великого и самого добродетельного человека России, чьи слова были для Семена Романовича евангелием, а политические мнения — пророчествами. Отношения между братьями были так хороши, что они даже не делили наследство. Павел неоднократно предлагал Воронцову-младшему самые важные должности, но Семен Романович неизменно просил сохранить за ним лондонское посольство. Как и его брат, он появился в Петербурге в начале нового царствования и, следуя за ним, примкнул к реформаторам — торийские убеждения Семена Романовича выглядели в России крайним либерализмом.

Александр Романович видел политический идеал в республиканско-монархическом устройстве Польши, Семен Романович — в конституционных учреждениях Англии. Относительно России оба сошлись на огромном значении сената в деле роста русской свободы. Они надеялись, что расширение прав сената станет первым шагом на пути к будущему народному представительству, так как предполагали со временем включить в сенат депутатов от дворянства.

Однако царь не решался взять на себя почин в таком важном деле. Поэтому Воронцовы в согласии с членами комитета «условились предпринять энергичное наступление на императора, чтобы вывести его из робкого бездействия».

Во исполнение задуманного Павел Александрович Строганов устроил званый обед для Александра и Елизаветы Алексеевны, куда были приглашены другие молодые друзья царя и братья Воронцовы. После обеда пошли гулять, и заговорщики увлекли Александра в павильон, занимаемый Новосильцовым. Оратором был заранее избран граф Семен Романович, опытный в парламентском красноречии. Вслед за тем огонь по бастионам царской нерешительности был открыт из всех имевшихся в распоряжении орудий, так что, вспоминал Чарторийский, когда Александр ушел спать, ему и во сне должны были слышаться голоса, кричавшие: сенат, сенат…

Царь уже готов был сдаться, как вдруг ему пришло в голову спросить у Лагарпа, что тот думает обо всем этом. Прочитав длинный список предполагаемых прерогатив сената, швейцарец пришел в ужас.

— Я видел эти народные собрания, созываемые с величайшим трудом! — кричал он. — Почти всюду они делают одни только глупости, и я от души поздравляю Россию, управляемую монархом, облеченным во всеоружии власти, необходимой для мудрого и постепенного преобразования, и для предоставления народу не призрачной, а действительной свободы. Только сохранение всей полноты вашей монаршей власти позволит не подвергать судьбу страны случайностям народных собраний, в которых бушуют разнузданные страсти и заглушается голос справедливости, благоразумия и истинной любви к отечеству!

Александр, ободренный неожиданной поддержкой, сказал, что дела в сенате идут даже хуже, чем полагает его наставник.

— Я сам два года присутствовал в сенате в царствие отца моего, — добавил он и, встав с места, изобразил в лицах слушание докладов и принятие резолюций стариками-сенаторами.

Сенат остался прежним сенатом, но в утешение поборникам русской свободы Александр велел именовать его впредь «правительствующим сенатом».

Вообще молодые друзья царя стали замечать, что преобразования идут как-то туго. Не подлежало никакому сомнению, что Александр многим был недоволен в существующем порядке вещей, многое желал изменить, исправить, но равным образом было несомненно, что ни один из проектов реформ не исходил от него лично, все они не без труда внушались ему, причем его согласия на то или иное новшество нередко добивались с величайшими усилиями. О конституции Александр продолжал говорить с величайшей охотой, но только говорить, не более, а проекты освобождения крестьян были сведены к указу о вольных хлебопашцах (20 февраля 1803 года), положившему начало отмене крепостного права. Согласно ему, помещики могли вступать в соглашение со своими крестьянами, освобождая их за выкуп или даром непременно с землей целыми селениями или отдельными семьями. Эти освобожденные крестьяне не записывались в другие состояния, а образовывали особое сословие «свободных хлебопашцев» (всего в России за время царствования Александра I была освобождена таким образом 41 тысяча крестьян).

Создавалось впечатление, что царь является наибольшим консерватором из всех членов негласного комитета.

Тогда молодые друзья царя решили взять дела в свои руки. С этой целью Александру было предложено заменить коллегии министерствами, как более деятельными и ответственными органами исполнительной власти. Лагарп в данном вопросе был согласен с другими членами комитета. Успеху этого проекта помог случай. Однажды Александр пришел к Лагарпу в страшном волнении и со слезами на глазах поведал, что сотни жителей Иркутска погибают от недостатка в городе продовольствия, а все усилия отыскать виновных остаются напрасными. Воспользовавшись настроением царя, Лагарп предложил ему учредить министерства. Под влиянием его доводов царь поручил негласному комитету рассмотреть этот вопрос.

Манифестом 8 сентября 1802 года коллегии были преобразованы в восемь министерств: иностранных дел, военно-сухопутных сил, морских сил, внутренних дел, финансов, юстиции, коммерции и народного просвещения — с комитетом министров для обсуждения общего хода дел. Прежние коллегии были подчинены министерствам или вошли в них, как их департаменты. Главным отличием новых органов была их единоличная власть: каждое ведомство управлялось министром вместо прежнего коллегиального присутствия; каждый министр был отчетен перед сенатом. Кочубей был назначен министром внутренних дел, Строганов — товарищем (заместителем) министра внутренних дел, Новосильцов — товарищем министра юстиции (Державина), а Чарторийский — товарищем министра иностранных дел (Александра Воронцова).

Реформа центрального управления наделала много шума в гостиных. Большинство вельмож и сановников, по словам современника, рассматривало эту реформу не с точки зрения ее действительных достоинств и пользы, которую она может принести государству, а по тому, как она должна была отозваться на личной карьере каждого. Получившие места в новых учреждениях одобряли ее, те, кто остались за штатом порицали, как слепое увлечение молодости против древних учреждений, которыми возвеличилась Россия. Важные сановники, с которыми не посоветовались, чувствовали себя обиженными и желчно издевались над глупостью молодых людей и некоторых старцев, рабски подражавших Европе. Их поддерживала императрица Мария Федоровна, недовольная тем, что Александр редко прибегает к ее советам. Ее салон стал прибежищем всех противников реформ.

А противников этих было немало. Прямодушный Державин открыто восставал