Молодые львы - Ирвин Шоу

— Тебе нравится? Прелесть, не правда ли?

— Да, очень красиво, — согласился Христиан и сел, испытывая неловкость и смущение. Он не мог отвести глаз от растянувшейся в кресле Элоизы. Та тоже была блондинкой, но, в отличие от фрау Гарденбург, излишне расплывшейся.

— Алло, унтер-офицер, — приветствовала его Элоиза. — А вы миленький!

Христиан протер глаза.

«Пожалуй, надо убираться отсюда, — подумал он. — Мне здесь не место».

— Ты и представить не можешь, сколько трудов мне стоило уговорить этого полковника не заходить сюда, — довольно посмеиваясь, обратилась к нему фрау Гарденбург.

— В следующий раз, когда он вернется из России, я тоже получу меховое манто, — заявила Элоиза.

— Сколько сейчас времени? — спросил Христиан.

— Два… три часа, — ответила фрау Гарденбург.

— Четыре, — уточнила Элоиза, взглянув на часы. — Пора ложиться спать.

— Я думаю, — осторожно заметил Христиан, — я думаю, мне лучше уйти…

— Унтер-офицер!.. — Фрау Гарденбург укоризненно взглянула на Христиана и обняла его, щекоча шелковистым мехом его шею. — Ты не можешь так поступить с нами. Ведь мы столько времени потратили на полковника. Он же сделает тебя лейтенантом.

— Майором! — воскликнула Элоиза. — Мне показалось, что он согласился сделать его майором.

— Нет, пока лейтенантом, — с достоинством поправила подругу фрау Гарденбург. — И, кроме того, тебя прикомандируют к генеральному штабу. Все уже устроено.

— Полковник без ума от Гретхен, — добавила Элоиза. — Он сделает для нее все, что угодно.

«Гретхен! — отметил про себя Христиан. — Так вот как ее зовут!»

— А сейчас надо выпить, — сказала Гретхен. — Дорогой, мы сегодня пьем только коньяк. Ты же знаешь, где шкаф.

Фрау Гарденбург как-то сразу протрезвела и говорила теперь спокойно и рассудительно. Она отбросила со лба волосы и стала посреди комнаты, очень высокая, в роскошном манто и белом вечернем платье. Христиан не мог отвести от нее жадного взора.

— Ну вот, — Гретхен улыбнулась и небрежно прикоснулась кончиками пальцев к его губам. — Так и нужно смотреть на женщину. Неси коньяк, дорогой!

«Ну хорошо, — решил Христиан, — выпью рюмку». И он направился в соседнюю комнату за вином.

Яркий свет разбудил Христиана. Он открыл глаза. Солнечные лучи струились в комнату через огромное окно. Христиан медленно повернул голову. Он лежал один в измятой постели. Его тошнило от запаха духов, страшно болела голова и хотелось пить. В его затуманенном мозгу промелькнули обрывки воспоминаний о прошлой ночи. Он болезненно поморщился и снова закрыл глаза.

Дверь из ванной открылась, и в комнату вошла Гретхен. Она была полностью одета. На ней был черный костюм, волосы были перевязаны черной лентой, как у девочки. Ясные глаза фрау Гарденбург блестели, вся она в лучах яркого утреннего солнца выглядела свежей и какой-то новой. Улыбнувшись Дистлю, Гретхен подошла к нему и присела на край кровати.

— С добрым утром, — мило и скромно проговорила она.

— Здравствуй… — Христиан заставил себя улыбнуться. В присутствии такой опрятной и свеженькой Гретхен он чувствовал себя немощным и убогим.

— А где же другая дама?

— Элоиза? — Гретхен рассеянно погладила его по руке. — Она ушла на работу. Ты ей нравишься. «Да, я ей нравлюсь, — мрачно подумал Христиан, — и ты ей нравишься. Ей нравится любой мужчина, любая женщина, любой дикий зверь, любой, кого ей удается прибрать к рукам».

— А ты что нарядились? — поинтересовался Христиан.

— Мне тоже нужно идти на работу. Не думаешь ли ты, что я позволяю себе лентяйничать в разгар войны? — улыбнулась Гретхен.

— Где же ты работаешь?

— В министерстве пропаганды. — На лице Гретхен появилось серьезное, строгое выражение, которого раньше Христиан не замечал. — В отделе по работе среди женщин.

Христиан от удивления даже заморгал.

— Что же ты там делаешь?

— Пишу речи, выступаю по радио. Вот, например, сейчас мы проводим кампанию. Дело в том, что многие немки — ты был бы поражен, если бы знал, сколько их, — вступают в связь с иностранцами.

— Это с какими же? — озадаченно спросил Христиан.

— Да с теми, которых мы ввозим для работы на заводах, на фермах… Правда, мне не следовало бы разговаривать на эту тему, особенно с солдатами…

— Ничего, ничего, — усмехнулся Дистль. — Я не заблуждаюсь на этот счет.

— Но слухи просачиваются в армию и плохо отражаются на настроении солдат. — Гретхен говорила, словно бойкая маленькая школьница, назубок вызубрившая урок. — По этому вопросу мы получаем длинные секретные доклады от Розенберга. Это ведь очень важно.

— Ну, и что же ты говоришь женщинам? — Христиана по-настоящему заинтересовала эта, новая сторона деятельности Гретхен.

— Все то же, — пожала она плечами. — Нового больше ничего не скажешь… Чистота немецкой крови… Теория расовых признаков… Место поляков, венгров и русских в европейской истории. Труднее всего приходится, когда речь заходит о французах: женщины питают к ним слабость.

— И что же вы рассказываете о французах?

— А мы приводим цифры о распространении венерических заболеваний в Париже и все такое прочее.

— Помогает?

— Не очень, — усмехнулась Гретхен.

— А сегодня что ты собираешься делать?

— Сегодня я провожу радиобеседу с женщиной, которая только что родила десятого ребенка. В ходе беседы генерал вручит ей премию. — Гретхен взглянула на часы и встала. — Мне пора идти.

— Мы встретимся вечером?

— Извини меня, дорогой, но сегодня вечером я занята. — Стоя перед зеркалом, она поправляла прическу.

— Но разве нельзя освободиться? — Христиан возненавидел себя, услышав в своем голосе мольбу.

— Не могу. Из Африки только что приехал мой давнишний приятель — полковник. Он не перенесет, если я откажусь встретиться с ним.

— Может быть, позднее? Когда ты с ним разделаешься…

— Невозможно, — поспешно ответила Гретхен. — Мы идем на большой вечер, и он затянется до глубокой ночи.

— Так, может быть, завтра?

Гретхен с улыбкой взглянула на него.

— Тебе очень хочется?

— Да.

— Ты доволен прошлой ночью? — рассматривая себя в зеркале, она снова занялась своей прической.

— Еще бы!

— Ты очень милый. Ты подарил мне чудесную булавочку. — Гретхен подошла к нему, наклонилась и слегка прикоснулась к нему губами. — Булавка совсем неплохая, но в том же магазине продаются очаровательные сережки, которые к ней очень подходят…

— Ты их получишь, — холодно прервал ее Христиан, испытывая отвращение к самому себе за эту взятку. — Завтра вечером.

Характерным для нее жестом Гретхен дотронулась до его губ кончиками пальцев.

— Ты в самом деле очень, очень мил!

Христиану неудержимо захотелось схватить ее в объятия и прижать к себе, но он понимал, что сейчас этого делать не следует.

— Ну, мне нужно бежать. — Гретхен подошла к двери и остановилась. — Тебе не мешает побриться. В аптечке есть бритва и американское мыло для бритья. — Она улыбнулась. — Они принадлежат лейтенанту, но я знаю, что ты не будешь возражать. — Гретхен помахала рукой и вышла, направляясь на встречу с генералом и с женщиной, только что благополучно разрешившейся десятым ребенком.

Всю следующую неделю Христиан прожил в каком-то тумане. Город с миллионами снующих взад и вперед обитателей, грохот трамваев, рычание автобусов, плакаты у зданий газет, чиновники и генералы в сверкающих формах, проносившиеся мимо в своих длинных бронированных автомашинах, наводнявшие улицы орды солдат, радиобюллетени о захваченных километрах территории и количестве убитых в России — все это казалось ему каким-то нереальным и далеким. Только квартира на Тиргартенштрассе и белое тело жены лейтенанта Гарденбурга были реальными, вещественными. Он купил ей сережки, а затем, снова выклянчив у матери денег, приобрел золотой браслет с цепочкой и свитер, привезенный каким-то солдатом из Амстердама.

У Гретхен появилась привычка вызывать его из пансиона, где он жил, в любое время дня и ночи. Христиан и думать перестал об улицах и театрах и в ожидании звонка телефона, стоявшего внизу, в плохо освещенном холле, целыми днями валялся на койке, чтобы сразу же после вызова мчаться к ней через весь город.

Ее квартира стала для него единственной твердой точкой в призрачном, кружащемся мире. Временами, когда она оставляла его одного, он беспокойно бродил по комнатам, открывал шкафы и ящики столов, заглядывал в письма, рассматривал фотографии, спрятанные среди книг. Христиан всегда был скрытен и уважал чужие секреты, но с Гретхен дело обстояло иначе. Он хотел обладать и ею, и ее мыслями, собственностью, пороками, желаниями.

Квартира была набита разным награбленным имуществом. Экономист вполне мог бы написать историю захвата немцами Европы и Африки только по вещам, небрежно разбросанным по квартире Гретхен и доставленным туда вереницей чинных, обвешанных наградами офицеров в начищенных до блеска сапогах. Иногда они привозили Гретхен домой в больших служебных машинах, и Христиан видел их у главного подъезда, когда ревниво выглядывал из окна квартиры.