Красная площадь - Пьер Куртад
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Через двадцать лет, — сказал Прево, — никто и читать-то его не станет. Молодежь не будет даже имени его знать. Так что не все ли равно, жил он или не жил… Прошел по жизни, не оставив следа, вот и все…
Симон вспомнил, какие телеграммы посылал писатель, приехавший в СССР не только как человек, который интересуется политическим строем страны или сочувствует ему, но как его сторонник, — советским организациям, принимавшим его, и даже самому Сталину, которого он всячески превозносил. Симон не забыл удивительной фотографии в «Журналь де Моску», где автор «Имморалиста» и «Узких врат» улыбался среди цветов, преподнесенных пионерами. Андре Жид попросил, чтобы такая же фотография — фотография, на которой он выглядел бы молодым и веселым, — была помещена в русском издании собрания его сочинений… Как же могли эти правдивые губы — губы, которые, по его словам, не умеют лгать, — как могли они так солгать, а он сам — как он мог, едва вернувшись во Францию, оплевать все то, что во всеуслышание превозносил в СССР?! Со всей изощренностью опытного в таких вещах человека он, видите ли, изволил забавляться. Увидел предлог для упражнений в изящной словесности.
— Когда он вернулся, — продолжал Прево, — ему, очевидно, объяснили, что он достаточно долго валял дурака и пора браться за ум… Можешь представить себе, какое давление было на него оказано…
— Нет, — сказал Симон, — я не могу этому поверить… Кто мог оказать на него давление?
— Полицейские, — сказал Прево. — Не какая-нибудь мелочь, конечно, а высшие полицейские чины…
— Ты в самом деле так думаешь?
— Для историка ты слишком наивен, — заметил Прево. — Ты считаешь, что можно интересоваться мальчиками… и даже создать по этому поводу целую теорию, и все это безнаказанно сойдет тебе с рук?
— Но в таком случае его давно призвали бы к порядку, — возразил Симон. — Скажем, когда он ездил в Конго…
— Его поездка в Конго, по-видимому, никого не интересовала. Пока человек не посягает на самое сокровенное, никто не обращает на него внимания. Можешь сколько угодно выступать в защиту негров — всем на это плевать, лишь бы ты не требовал независимости колоний… Можешь, если угодно, быть социалистом… легкий социалистический душок — это даже неплохо… но быть коммунистом — это уже другое дело, об этом и помышлять не смей…
Прево говорил почти шепотом. Симону показалось, что он различил в последних словах упрек в свой адрес. «Неужели я боюсь? — подумал он. — Не воздерживаюсь ли я от вступления в партию из страха перед репрессиями? Из страха перед смертью, ибо в конечном счете ведь об этом идет речь?» Он молчал.
— Ладно, давай спать, — заявил Прево. — Спокойной ночи.
— Спокойной ночи.
Прево завернулся в шинель и прикрыл глаза пилоткой, чтобы не мешал мерцающий свет в окне. По стеклам барабанил дождь. Из всех углов спальни несся храп. Похрустывала солома, когда спящие поворачивались во сне.
— Ты спишь? — спросил Симон.
— Нет еще.
— Я хочу тебе сказать одну страшную глупость: когда вокруг нас… вот так, как сейчас, есть люди… я… я очень боюсь смерти… Это тоже романтика, да?
— Только круглые идиоты и люди, которым опостылела жизнь, не боятся смерти, — сказал Прево. Он иронически хмыкнул: — Какая глубина мысли, а?! Мальро да и только!
— Мальро мне очень помог, — сказал Симон. — Хотя в его книгах действие происходит всегда где-то далеко… Ты понимаешь, что я хочу сказать: в его книгах люди умирают в горах Испании или в Китае. И всегда так красиво…
Кто-то крикнул:
— Да заткнитесь вы, черт возьми!
Симон натянул до подбородка шершавое отсыревшее одеяло, от которого пахло дезинфекцией. Тюфячок был такой тонкий, что у Симона заболели бока. Он вспомнил, что скоро у него будет городская квартира и Камилла приедет к нему. Он прошептал: «Любимая, моя нежно любимая!» Потом ему привиделась война. Он уже труп. Еще один крест среди миллионов крестов. Как быстро пролетела молодость! Он даже не успел осознать, что часть его жизни уже прошла.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
1940
НА БЕРЕГАХ ЛУАРЫ
Прево взял валявшуюся на земле лопату и принялся копать.
— Что, Рыжий, — спросил Симон, — показываем личный пример?
— А почему бы и нет?
По окончании специальной военной школы в середине мая 1940 года несколько человек — в том числе и они — были направлены на распределительные пункты Парижского района, где командование пыталось собрать остатки частей, а также солдат-одиночек, отступавших к югу после того, как немцы прорвали фронт. Борд и Прево оказались вместе в маленьком городишке, где возле каждого дома был огород. На дорогах были установлены импровизированные заграждения, у которых несли службу солдаты из разных частей, чье настроение можно было выразить одной фразой: «И какого черта мы тут торчим?» Симон подписывал какие-то бумаги и проводил утреннюю поверку. Время от времени он устраивал своему взводу пробежку вдоль огородов с ранними овощами, где так приятно пахло лошадиным навозом. Небо было голубое, как никогда, воздух наполнен птичьим гомоном. Солдаты болтали, неторопливо бредя по дороге. Однако при входе в городок они подтягивались и последние сотни метров шли, чеканя шаг. Однажды им навстречу попался капитан, и Симон услышал вполне заслуженное: «Отлично, ребята!», о чем он имел неосторожность рассказать во время обеда. Ну и смеху же было! Обедали они в банкетном зале одного кабачка, куда парижане по воскресеньям приезжали танцевать, и кормили их, по
