Роман роялиста времен революции : - Шарль-Альбер Коста-Де-Борегар

Во всякомъ человѣческомъ образѣ, каковъ бы онъ ни былъ, тогда слезами обливалась душа!

Какъ ни была тверда жена Анри въ своемъ личномъ страданіи, она не могла мириться съ страданіями своихъ дѣтей. "Я до такой степени была огорчена ихъ печалями, — пишетъ она, — что во всѣхъ письмахъ къ мужу умоляла его вернуть насъ во Францію*.

Но возвратиться во Францію, "когда аристократизмъ былъ написанъ на лицѣ", какъ сказалъ про m-me Вирье одинъ дофинскій патріотъ, было не легкимъ дѣломъ. А затѣмъ, не рисковала ли несчастная женщина повредить мужу въ Ліонѣ или по крайней мѣрѣ стать помѣхою въ его дѣйствіяхъ? Рѣшивъ, что пусть будетъ, что будетъ, Анри позволилъ ей пріѣхать къ нему. Съ помощью вѣрнаго человѣка ей удалось перебраться черезъ границу, но увы! для того, чтобы на другой же день по пріѣздѣ въ Ліонъ пожалѣть объ этомъ.

Изъ благоразумія пришлось разсовать дѣтей въ разныя руки. Маленькихъ дѣвочекъ поручили милосердію Божію и одной старухѣ, "mère Laferté", которую въ былое время удалось одолжить, а маленькій Аймонъ остался при матери въ маленькой комнаткѣ, близь церкви Saint-Jean.

И вотъ, однажды вечеромъ ребенокъ сталъ жаловаться на сильную головнуго боль. Затѣмъ появилась сильная лихорадка. На слѣдующій день выяснилось воспаленіе мозга.

Болѣзнь была не подъ силу слабой натурѣ ребенка.

Каждый вечеръ, съ опасностью жизни, Анри выходилъ изъ своего мѣста укрывательства, чтобы навѣстить своего умирающаго ребенка…

Успокоенная его приходомъ, жена его тогда ложилась отдохнуть, но крики ребенка заставляли ее сейчасъ же вернуться къ нему. И тогда они оба вмѣстѣ старались его успокоить въ бреду…

Комната была низкая и выходила на улицу. Крики, которые раздавались съ улицы, звуки барабана только еще больше волновали больного. Нечего было и думать о лѣченіи… Позвать доктора значило выдать себя…

Аймонъ долженъ былъ неминуемо умереть! Но мать спасла его… быть можетъ своею любовью! Съ тѣхъ поръ въ немъ осталось навсегда что-то серьезное, таинственное, что поразило Ламартина, когда онъ увидѣлъ его въ первый разъ…"…Унего былъ неровный лобъ, — говоритъ про него поэтъ, — съ шишками, которыя, по мнѣнію нѣкоторыхъ, обозначаютъ геніальность… Его вьющіеся, бѣлокурые волосы, дѣлали его похожимъ на античное изваяніе… Глаза его поразительнаго блеска ослѣпительно сіяли… Въ этомъ ребенкѣ было что-то загадочное".

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Болѣзнь графини де-Вирье въ Ліонѣ во время процесса короля и послѣ 21 января. — Всемогущество Шаліе — Гдѣ помѣстить гильотину? Реакція и репресаліи. — Анри въ Croix-Rousse. — Дневникъ его дочери. — Напрасное обращеніе къ Муцію Сцеволѣ. — Компасъ патріотовъ. — Адресъ ліонцевъ Конвенту. — Битва 29 мая. — Мадинье. — Пораженіе санкюлотовъ. — Смерть Шаліе. — Жирондисты въ Ліонѣ. — Угрозы Конвента. — Приготовленія обороны. — Назначеніе Преси генераломъ. — Его портретъ. — Опять дневникъ m-lle де-Вирье.

Несчастіе для Вирье усиливалось, какъ усиливается лихорадка.

Въ то время какъ ребенокъ сталъ поправляться, заболѣла его мать воспаленіемъ легкихъ, которое, въ виду декабрьскихъ холодовъ и лишеній, приняло угрожающій характеръ.

Чтобы спасти мать послѣ ребенка, нужно было второе чудо. И это чудо совершилось; есть горькія судьбины, которыя не завершаются, покуда все горе не исчерпано до дна.

Но можно себѣ представить, что пережилъ Анри, покуда длился кризисъ!

Почти безъ средствъ, вынужденный все болѣе и болѣе скрываться, ему приходилось оставлять больную цѣлыми днями на произволъ судьбы.

Нѣтъ, никогда еще жизнь не казалась ему столь ужасной!

Однако энергіи у него было не мало. И съ каждымъ днемъ, который приносилъ новые ужасы и опасенія, энергія его только возростала.

Съ тѣхъ поръ, какъ начался процессъ короля, въ Ліонѣ не было ни улицы, ни площади, которая не превратилась бы въ клубъ или въ бранное поле. Дѣло доходило до драки за этими столами патріотовъ, когда среди стакановъ и бутылокъ разворачивался адресъ Конвенту, въ которомъ требовалась смерть короля. Санкюлоты вербовали проходящихъ, нѣкоторые радостно подписывались. Иные подписывались подъ вымышленнымъ именемъ. Большинство протестовало. Тогда начинались драки, ругань, крики, которые врывались въ комнату, гдѣ лежала несчастная m-me Вирье.

Анри терпѣливо выносилъ все это, хотя жена его знала, что давно уже терпѣніе его было исчерпано. Если онъ опаздывалъ, ей казалось, что она умираетъ.

Между тѣмъ дни шли. Настало 21 января.

"Никогда я не забуду горя моихъ родителей при извѣстіи о казни короля, — пишетъ m-lle Вирье.

"Отецъ разсказывалъ намъ, что не разъ послѣ того свиданія, которое ему устроили Mesdames, ему случалось бывать у Людовика XVI. Назначеніе m-me де-Турзелъ способствовало этимъ сношеніямъ.

"Онъ говорилъ намъ, что послѣ перваго же сближенія съ королемъ, онъ весь проникся его добротою… Его доброта, его довѣріе не разъ были ему утѣшеніемъ во всѣхъ его личныхъ несправедливостяхъ, какія ему приходилось переживать… И потому понятно было его отчаяніе…

"Эту безконечную скорбь моего отца дѣлили съ нимъ всѣ честные люди всѣхъ сословій… Но объ этомъ говорили шепотомъ… Приходилось прятаться, чтобы скорбѣть, ибо всякій сочувствующій человѣкъ былъ на подозрѣніи… Никто не рѣшался выходить. Улицы были пусты…".

Одинъ современникъ прибавляетъ, что "ночью раздавалось похоронное пѣніе, которому гдѣ-то вторили, но при этомъ никого не было видно… Какое ужасное то было время!.."

Съ тѣхъ поръ, какъ существуютъ палачи, у нихъ всегда былъ зубъ противъ ихъ жертвъ. Этотъ молчаливый заговоръ печали привелъ окончательно въ ярость якобинцевъ. Ліонъ, тѣмъ не менѣе, принадлежалъ имъ. Муниципалитетъ, головою и рукою котораго былъ Шаліе, нигдѣ не встрѣчалъ болѣе препятствій.

"Древу Свободы, наконецъ, по словамъ бѣсноватаго предстояло разцвѣсти въ крови аристократовъ".

Насталъ часъ гильотины. Она могла пожаловать въ Ліонъ.

Но гдѣ поставить ее? На площади Terreaux? Нѣтъ, лучше на мосту Morand. Рона будетъ прекраснымъ кладбищемъ для труповъ. И останется только сказать палачу: "Предложите такому-то перейти мостъ…" [76].

Устами своего главнаго жреца богъ санкюлотовъ требовалъ каждый день человѣческихъ жертвъ.

"Крови, крови, побольше крови для негодяевъ, которые ее пьютъ… Есть достаточно крови въ Англіи, въ Австріи, но это далеко отъ насъ… Отъ нея не покраснѣетъ наше судилище… Христосъ проповѣдывалъ… фи… фи… милосердіе… Мести… вотъ чего жаждемъ"!.. И на этотъ возгласъ Шаліе раздавалось чудовищное: "Аминь" изъ устъ всѣхъ отбросковъ общества, всѣхъ ободранцевъ, всѣхъ звѣрей — членовъ центральнаго клуба.

По истинѣ ліонскіе якобинцы превзошли парижскихъ якобинцевъ.

Но насталъ часъ, когда за ихъ угрозы слишкомъ многимъ жизнямъ противъ ихъ тираніи возстали всѣ тѣ, стонъ которыхъ, въ ночь послѣ смерти короля, проносился точно стонъ Франціи.

18 февраля всѣ честные люди Ліона собрались передъ центральнымъ клубомъ точно по приказанію. Ихъ армія въ этотъ день возмечтала о реваншѣ. Сигналомъ его было назначеніе одного мэра изъ умѣренныхъ [77].

Пораженіе санкюлотовъ было его вѣнцомъ.

Безъ всякаго порядка, безъ плана, увлеченные бурнымъ потокомъ, который увлекаетъ въ извѣстные моменты толпу, дворяне, лавочники, писцы, носильщики, лодочники Роны и Соны очутились въ перемежку въ клубномъ залѣ. Стулья, скамейки трещатъ, летятъ въ окна, заваливаютъ улицу обломками, среди которыхъ пылаютъ сваленныя въ кучи всѣ бумаги клуба. Пораненные, окровавленные Шаліе и его присны, съ трудомъ спасаются отъ "Мюскаденовъ" [78] (франтовъ). Тѣ, которые завтра должны были явиться такимъ отпоромъ Конвенту, одержали сегодня первую побѣду!

Вирье съ особеннымъ удовольствіемъ увидалъ, что Ліонъ проснулся отъ своего сна. Наконецъ-то онъ нашелъ то ядро сопротивленія, которое онъ такъ долго искалъ. Вмѣшательство Конвента было несомнѣнно, но было несомнѣнно и то, что оно этимъ окончательно ожесточитъ недовольныхъ.

Члены Конвента Роверъ, Базиръ, дѣйствительно, не замедлили прибыть. Ихъ присутствіе сейчасъ же воскресило центральный клубъ, который немедленно создалъ революціонерную армію, и вотировалъ на содержаніе ея контрибуцію въ 8 милліоновъ.

О! на этотъ разъ отъ Революціи должны были пострадать не одни аристократы.

Она коснулась всѣхъ, богатыхъ и бѣдныхъ, къ какой бы партіи они ни принадлежали. Безобразіе этого новаго налога возмутило самыхъ мирныхъ.

Казалось, все способствовало осуществленію надеждъ, которыя лелѣялъ Вирье. Крики отчаянія Ліона должны были найти себѣ отголосокъ во всѣхъ сосѣднихъ провинціяхъ. Онѣ должны были воспрянуть, явиться на помощь.

Весь югъ былъ уже въ полномъ возстаніи. Западъ горѣлъ. Горе цареубійственной власти!..