Роман роялиста времен революции : - Шарль-Альбер Коста-Де-Борегар

Весь югъ былъ уже въ полномъ возстаніи. Западъ горѣлъ. Горе цареубійственной власти!..

Вотъ на что надѣялся Анри въ своемъ маленькомъ домикѣ Croix-Rousse, гдѣ, наконецъ, онъ былъ вмѣстѣ съ женой и дѣтьми, и гдѣ онъ, по словамъ своей дочери, доживалъ свои "послѣдніе счастливые часы".

Отнынѣ часто будетъ встрѣчаться въ этомъ разсказѣ имя Croix-Rousse, такъ какъ самые кровавые эпизоды осады происходили на этомъ плоскогоріи Ліона, которое обнимаютъ своими извилинами Рона и Сона.

Ничто нынѣ не напоминетъ тамъ тишины тѣхъ дней. Отвратительныя улицы, пятиэтажные дома выросли тамъ, гдѣ прежде были высокія деревья и пестрая, безпокойная, шумная толпа замѣнила собою тѣхъ нѣсколькихъ добрыхъ людей, мирный силуэтъ которыхъ сохранился въ этихъ строкахъ m-lle де-Вирье:

"Мы мирно жили въ нашемъ маленькомъ домикѣ,- пишетъ она. — Какъ и всѣ сосѣдніе дома, онъ былъ окруженъ высокою оградою. Нѣсколько знакомыхъ отца жили по сосѣдству съ нами. Большинство изъ нихъ были честные, почтенные негоціанты, которые заявили себя достойнымъ образомъ во время осады… Они были проникнуты одними чувствами съ отцомъ и относились такъ же, какъ и онъ, къ ужаснымъ событіямъ.

"Что касается всѣхъ насъ, которыхъ эти событія нисколько не заботили, мы были довольны, что покинули наши городскія квартиры и поселились за городомъ, гдѣ могли наслаждаться первыми вессенними днями…

"Ничто не могло быть скромнѣе нашей обстановки. У насъ было всего три прислуги. Софи Рю, горничная матери. Прекрасная дѣвушка, которой мы позднѣе были обязаны жизнью. Кромѣ Софи, былъ еще лакей отца, Кара, преемникъ Дюпюи. Мы взяли его изъ "Chartreux delа Sylve".

"Трудно было бы найти человѣка большей святости и храбрости.

"Помню, что, однажды, мать хотѣла дать ему часовникъ, такъ какъ его весь истрепался. Но Кара отказался отъ него, такъ какъ зналъ всю службу наизусть. Наконецъ Мари Сегенъ, кухарка, чрезвычайно набожная, но слишкомъ занятая заботою объ исправленіи человѣческаго рода, дополняла домашній штатъ…

"Мы мало принимали гостей. Отецъ мой, вынужденный еще скрываться, рѣдко ѣздилъ въ Ліонъ и потому посвящалъ все свое время на наше воспитаніе. Мнѣ было тогда около 7 лѣтъ. Онъ объяснялъ мнѣ катехизисъ и очень старательно приготовлялъ меня къ первой исповѣди. Я очень хорошо помню, съ какимъ жаромъ онъ объяснялъ мнѣ, что значитъ огорчить Бога, какая это печаль"………..

"Въ первыя времена существованіи міра, когда молитвы Авеля возносились къ небу, говорятъ, Каинъ былъ тоже занятъ жертвоприношеніями. Представьте себѣ, что въ то время, какъ Анри училъ катехизису свою маленькую Стефани, Шалье, со склоненною голсвою, со скрещенными на груди руками, обходилъ женскіе монастыри, наставляя на путь истины…

"Дочери мои, — говорилъ этотъ апостолъ, — быть можетъ, вы удручены какою печалью? Откройте мнѣ сердца ваши. Шалье — вашъ духовный отецъ… Ваше благочестіе трогаетъ меня, ваша скромность плѣняетъ меня".

"И Шалье, со своими удивительными помыслами, то лобызалъ землю, то прижималъ къ сердцу большое Распятіе. Онъ отводилъ свою душу на Богѣ отъ недостатка патріотизма Ліона, въ которомъ еще не дѣйствовали ни революціонерный судъ, ни гильотины"…

Правда, что вмѣсто нихъ Шалье организовалъ банкетъ патріотовъ, который долженъ былъ завершиться общей рѣзней. Но вотъ вмѣсто рѣзни, благодаря возліяніямъ, въ которыхъ мюскаденцы потопили своихъ сосѣдей санкюлотовъ, по окончаніи пира, настало общее цѣлованіе. Это, однако, не помѣшало Шалье на другой день превратить всѣхъ этихъ пьяницъ въ античныхъ героевъ.

"Триста римлянъ, — гласили повсюду расклеенныя прокламаціи, — поклялись умертвить Порсенъ, которые насъ осаждаютъ. Аристократы, фельянтинцы, роландинцы, содрагайтесь, окровавленныя воды Роны понесутъ ваши трупы!"

Напрасный трудъ, Муцій Сцевола не появлялся. Ліонъ, вопреки всему этому краснорѣчію, походилъ "столько же на Римъ, какъ самая ярая патріотка, якобинка — на знаменитую Лукрецію".

Какъ ни былъ умѣренъ, по взгляду Шалье, патріотизмъ санкюлотовъ, онъ съ каждымъ днемъ принималъ все болѣе грозный характеръ.

Еще подъ вліяніемъ жирондистскаго элемента, Конвентъ издалъ 15 мая указъ, который разрѣшалъ ліонцамъ "дѣйстворать силою противъ силы".

Радость честныхъ людей, при появленіи этого декрета, можно сравнить развѣ только съ удивленіемъ якобинцевъ. Такъ великъ былъ восторгъ "что чуть было не разукрасили лошадь курьера цвѣтами, который привезъ эту вѣсть".

Если извѣстіе это для всѣхъ было отрадно, то тѣмъ болѣе для Анри. Оно возвращало безопасность его маленькому дому, въ теченіе нѣсколькихъ недѣль подвергавшемуся всевозможнымъ преслѣдованіямъ со стороны хозяина, который былъ назначенъ муниципальнымъ офицеромъ и постоянно клялся, что изведетъ всѣхъ аристократовъ.

У этого отчаяннаго санкюлота, — пишетъ m-lle Вирье — было престранное имя, его звали Сотмушъ. Его жена была такою же отчаянною гражданкою, какъ и онъ.

"Спеціальностью этихъ Сотмушей были доносы. И въ этомъ отношеніи жена была еще опаснѣе мужа. Она оставалась дома, а онъ съ большой саблей въ рукахъ, которую онъ называлъ "инструментомъ закона", отправлялся къ несчастнымъ вымогать деньги"…

Такихъ Сотмушей были цѣлые легіоны и они занимались вымогательствомъ. Они являлись въ семьи, ломали двери, мебель, похищали драгоцѣнныя вещи и, смотря по обстоятельствамъ, даже насиловали женщинъ. Одна шестнадцатилѣтняя дѣвушка выбросилась изъ окна, чтобы спастись отъ ихъ безчинствъ.

Понятно, что указъ Конвента, вызванный всѣми этими безобразіями, далъ волю реваншу. Онъ разразился всею силою на Шалье и его санкюлотахъ 29 мая 1793.

Съ пріѣзда курьера Конвента, Вирье ожидалъ съ минуты на минуту ружейнаго выстрѣла. Онъ даже, если вѣрить его дочери, замышлялъ планъ нападенія на городскую ратушу, гдѣ помѣщался муниципалитетъ.

"Съ вечера 28, отецъ мой изчезъ, не сказавъ намъ ничего. Мать моя провела всю ту ночь въ молитвѣ. Я до сихъ поръ вижу ея красные отъ слезъ глаза, когда она, на другой день, поставивъ насъ въ саду около себя на колѣни, заставила молиться. Дѣйствительно, въ 12 часовъ пушечные выстрѣлы возвѣстили, что вездѣ дерутся.

"За цѣлый день мы не узнали ничето кромѣ того, что идетъ страшная рѣзня… Одна сосѣдка, которая рискнула пробраться въ городъ, сообщила намъ это. Только на другой день мы узнали о томъ, что происходило наканунѣ… Сперва отецъ прислалъ намъ Кара, чтобы насъ успокоить; затѣмъ вернулся самъ, спасшись какимъ-то чудомъ изъ страшной свалки, которая происходила въ какой-то маленькой улицѣ, кажется, de la Pècherie, недалеко отъ площади des Terreaux. Онъ разсказывалъ намъ трогательные примѣры храбрости.

Женщины приводили дѣтей, чтобы они дрались подлѣ своихъ отцевъ. Одинъ ребенокъ, моложе 14 лѣтъ, былъ убитъ… Неистощимы были разсказы отца о поразительныхъ подробностяхъ борьбы…"

Но подробности эти не входятъ въ рамки нашего повѣствованія. Достаточно припомнить развязку первой стычки между якобинцами и представителями умѣренной партіи. Дрались съ утра 29, если не съ одинаковымъ успѣхомъ, то съ одинаковоюхрабростью.

Санкюлоты творили чудеса, и партіи умѣренныхъ удалось завладѣть улицами, которые выходили на площади Бельвуръ и Терро, только покрывъ ихъ трупами.

Но, съ наступленіемъ ночи, якобинцы окончательно напали на ратушу.

Когда Шалье увидалъ, что его солдаты возвращаются съ опущенными штыками, онъ понялъ, что для него близка развязка. Рѣшивъ во что бы то ни стало спасти то, что онъ называлъ свободою, или погибнуть, онъ готовъ былъ на все. То онъ собирался собственноручно передушить всѣхъ плѣнныхъ, которые были въ подземельяхъ ратуши, то собирался взорвать ее, чтобы погибнуть въ ея развалинахъ. Но никто не желалъ болѣе дѣлить съ нимъ его фанатизмъ отчаянья.

Со скрежетомъ зубовъ, видитъ онъ, какъ, около десяти часовъ вечера, парламентеры входятъ и выходятъ изъ ратуши, онъ слышитъ, какъ ведутся переговоры въ залѣ, сосѣдней съ той, куда его удалили его приверженцы.

Между тѣмъ переговоры ни къ чему не приводятъ. Уже четыре часа утра. Мадинье, суконный мастеръ, котораго отряды умѣренныхъ избрали себѣ въ генералы, страшится ловушки въ этомъ замедленіи. Онъ рѣшается ускорить развязку.

Взявъ поводъ въ зубы, саблю въ руки, онъ направляетъ лошадь прямо на подъѣздъ ратуши. Его солдаты слѣдуютъ за нимъ, они разсчитываютъ на отчаянное сопротивленіе… Вездѣ безмолвіе. Обезоруживаютъ нѣсколькихъ пьяныхъ патріотовъ, которые не въ силахъ бѣжать. Освобождаютъ плѣнныхъ, которыхъ Шалье имѣлъ намѣреніе умертвить. Его самого находятъ на лѣстницѣ на верху. Онъ тамъ одинъ, съ пѣною у рта, со скрещенными на груди руками, призываетъ на тѣхъ, "кто разрываетъ грудь отчизны, громы Іеговы".

Несмотря на его проклятія, негодяя хватаютъ.

Во все время этой битвы, трофеемъ которой сдѣлался Шалье, Вирье дрался въ рядахъ Мадинье.