Роман роялиста времен революции : - Шарль-Альбер Коста-Де-Борегар

"Намъ бы недоставало чего-то для полнаго удовлетворенія, если бы не имѣли свидѣтелемъ величественнаго праздника 10 августа депутацію отъ вашего войска.

"… Пустъ она судитъ о чистотѣ нашихъ принциповъ и нашихъ дѣйствій… Если это предложеніе можетъ быть вамъ пріятно, мы отложимъ празднованіе этого дня до прибытія вашихъ коммиссаровъ…"

Крансе повидимому не счелъ нужнымъ отвѣчать на это приглашеніе ліонскаго правительства иначе, какъ пушечнымъ вистрѣломъ.

Огонь его орудій раздавался со всею силою въ сторонѣ Croix-Rousse въ то время, какъ праздникъ, на который онъ былъ приглашенъ, достигъ апогеи.

Во весь опоръ прискакалъ офицеръ предупредить объ этомъ Преси и узнать его приказанія.

"Не отвѣчайте на огонь непріятеля, — отвѣтилъ Преси, — не хочу, чтобы была пролита хоть капля французской крови въ годовщину 10 августа…"

И Преси, самымъ серьезнымъ образомъ, продолжалъ слушать патріотическія кантаты, которые толпа распѣвала въ честь статуи Свободы, увѣнчанной лавровымъ вѣнкомъ. Въ рукахъ статуи было знамя со словами:

"… Я лечу навстрѣчу счастью, когда иду съ закономъ…"

Что долженъ былъ думать Преси у ногъ этой статуи Свободы, передъ этимъ девизомъ, онъ, который въ былое время такъ храбро дрался за короля? Думалъ ли онъ, что приноситъ монархіи большую жертву, чѣмъ жизнь, прячась за маску республиканца, подъ которой онъ долженъ былъ порядочно задыхаться?

Это смиреніе, которое онъ проявляетъ во все время возстанія, отводитъ ему особое мѣсто въ лѣтописяхъ вѣрности.

Можно сказать, единственное мѣсто, потому что въ сущности вѣрность заявляетъ о себѣ и не масвируется. Вѣрность Вирье не пошла бы на это. Его вѣрность готова была драться подъ знаменемъ республики, но не носиль его.

Болѣе чѣмъ когда нибудь Анри былъ доволенъ своею скромною ролью, разъ, что роль главнокомандующаго требовала подобной жертвы. Хотя онъ и клялся не иначе какъ… "Вѣрой покойнаго дворянина"… Но если умеръ дворянинъ, то его пережилъ роялистъ…

"Foi de défunt gentilhomme" могъ бы сказать и тотъ, кто въ тоже время подъ стѣнами Ліона командовалъ республиканевими войсками. Но если въ Дюбуа-Крансе умеръ gentilhomme, онъ умеръ только для того, чтобы восиреснуть цареубійцей.

Есть люди, и для Вирье Крансе былъ однимъ изъ такихъ, съ которыми легко сталкиваешься. Анри служилъ съ нимъ въ мушкетерахъ, былъ его коллегою въ національномъ собраніи. Онъ являлся теперь его противникомъ въ безпощадной дуэли.

Исходя изъ одной точки зрѣнія, эти два человѣка превратились въ враговъ, одинъ своею преданностью къ проигранному дѣлу, другой своею ненавистью къ тому же дѣлу, которое онъ предалъ [81].

Безъ сомнѣнія, раскаяніе дѣлало изъ Крансе человѣка такой пожирающей дѣятельности, такой удивительной проницательности, которая внушала въ себѣ страхъ. Патріотъ-фанатикъ, онъ соединялъ въ себѣ вмѣстѣ съ холодною жестокостью и непреклонную волю.

Такой человѣкъ не могъ относиться cерьезно къ "Мюскаденцамъ" и къ ихъ арміи. Для него всѣ эти лавочники, эти нотаріусы, всѣ эти рыночные носильщики, которые преобразились въ офицеровь, въ капитановъ, въ полковниковъ были только смѣшиы. Прокламація, которую онъ выпустилъ 7 августа изъ своей главной квартиры de la Pape, свидѣтельствуетъ объ его безграничномъ презрѣніи къ всѣмъ этимъ героямъ.

До сраженія онъ уже совѣтовалъ имъ сдаться на капитуляцію. Къ довершенію дерзости, онъ требовалъ вознагражденія своимъ солдатамъ.

Самъ Келлерманъ, по его внушенію, предлагалъ "дать ліонцамъ часъ на размышленіе о сдачѣ".

Но ни Келлерманъ, ни Брансе не сомнѣвались, что презрѣніе, съ какимъ они относились къ Ліонскимъ милиціямъ, превращалось въ рукахъ Преси во всемогущаго двигателя.

"Ваши предложенія еще болѣе ужасны, чѣмъ ваше поведеніе, — отвѣтилъ генералъ парламентеру. — Мы ожидаемъ васъ… Вы доберетесь до насъ не иначе какъ черезъ наши трупы"…

Взявшись за рукоятву своей шпаги, Преси прибавилъ: "Вотъ печать въ моей депешѣ"…

Если осада Ліона не должна была заключать въ себѣ поэзіи, тѣмъ не менѣе мѣсто ея дѣйствія замѣчательно по своей красотѣ.

Съ этимъ всякій согласится, взглянувъ на панораму, которая виднѣется съ высотъ Фурвіеръ. У вашихъ ногъ двѣ большія рѣки. Одна спокойная, тихая — это Сона. Другая быстрая, шумная — Рона. Онѣ соединяются и обнимаютъ въ своихъ объятіяхъ городъ. Тамъ дальше долины, пейзажи смѣняются холмами, которые ростутъ все выше и выше и на далекомъ горизонтѣ соединяются съ горами Энъ, Дофине, Форезъ.

Съ стратегической точки зрѣнія, слабую сторону большого города зритель замѣчаетъ съ лѣвой стороны отъ себя. Дѣйствительно, тамъ точно основаніе огромнаго угла, который образуется сліяніемъ Роны съ Соной. Площадь, которую обѣ эти рѣки предоставляютъ такимъ образомъ своимъ собственнымъ силамъ, называется Croix-Rousse.

Въ Croix-Rousse должны были произойти атака и оборона Ліона.

Преси сосредоточилъ здѣсь всѣ свои силы. Зубчатые дома соединялись между собою траншеями; эти траншеи заканчивались батареями, которымъ надлежало защищать огонь стрѣлковъ, размѣщенныхъ на первомъ скатѣ холма. Всѣ эти работы въ общемъ соединялись закрытыми путями съ кладбищемъ Бюиръ и съ замкомъ Верне, которые, грозно вооруженные, дѣлались центромъ обороны этого плато.

Эти линіи, такимъ образомъ укрѣпленныя, заслоняли всю основу угла, о которомъ только что упомянуто, т. е. опираясь съ одной стороны на фортъ Saint-Jean и на ворота St.-Clair, онѣ простирались отъ Соны до Роны.

Отъ воротъ St.-Clair, внизъ по теченію Роны, набережныя вдоль всего города были испещрены редутами и батареями. Ихъ аванъ-посты по лѣвому берегу рѣки заняли предмѣстья Бротто, Гильотьеръ и Виллербаннъ.

По направленію къ востоку многочисленные валы съ пушками соединяли на другой сторонѣ холма Фурвіера редуты Лояссъ съ редутами Везъ и защищали теченіе Соны выше Ліона.

Противъ этой-то системы обороны, придуманной главнымъ образомъ Шенелеттомъ, офицеромъ, выдававшимся своими рѣдкими качествами, пришлось Келлерманну, конечно, противъ воли, производить нападеніе.

Про Келлерманна можно сказатъ, что онъ является однимъ изъ самыхъ благородныхъ типовъ французской арміи той эпохи. Въ силу долга онъ дѣлается республиканскимъ солдатомъ. Этотъ республиканецъ соединялъ въ себѣ вмѣстѣ съ долгомъ все великодушіе благороднаго сердца. Но онъ долженъ былъ дѣйствовать подъ страхомъ быть выданнымъ Конвенту.

Планъ дѣйствія, избранный генераломъ, былъ именно тотъ, который предвидѣлъ Преси. Въ то время, какъ Келлерманнъ окружалъ Ліонъ блокадами параллельно теченію Роны и Соны, онъ направилъ атаку на Croix-Rousse и для того, чтобы слѣдить за успѣхомъ дѣла, назначилъ вмѣстѣ съ Крансе свою главную квартиру въ замкѣ de la Pape, въ верхней части Ліона, именно въ томъ пунктѣ, гдѣ Рона вступаетъ въ городъ.

Первая пуля, выпущенная 9 августа, попала въ Croix-Rousse, гдѣ Анри, разставшись съ женою и дѣтьми, сражался какъ простой волонтеръ.

Тамъ командовалъ генералъ Гранналь [82], и подъ его начальствомъ бывшій учитель фехтованія Женженъ былъ типомъ храбрости и грубости.

Преси называлъ его своимъ "Св. Петромъ", ибо редутъ, надъ которымъ онъ поручилъ ему командованіе, былъ "Ключемъ Ліона".

Былъ тамъ и еще одинъ весьма странный артиллерійскій капитанъ Верденъ. Онъ сражался не иначе какъ въ нанковыхъ панталонахъ, въ курткѣ съ разноцвѣтными нашивками и въ огромной пуховой шапкѣ. Но что за герои были эти, уморительные съ виду, солдаты!

75 ліонцевъ изъ баттареи Вердена въ первый день аттаки провели подъ штыками крансейцевъ до ихъ аванпостовъ.

Анри, который участвовалъ съ ними въ аттакѣ, не могъ не улыбнуться, но вмѣстѣ и не заплакать отъ восторга передъ этою защитою совсѣмъ не военною, но тѣмъ не менѣе геройскою… Самый бюллетень о побѣдѣ свидѣтельствовалъ о неопытности случайныхъ побѣдителей… "Безъ геройской храбрости нашей славной молодежи, — было сказано на слѣдующій день въ приказѣ,- было бы потеряно прекрасное артиллерійское орудіе. Спутникамъ Крансе не по вкусу пришлись орѣшки нашахъ согражданъ…"

Въ тотъ вечеръ съ республиканскихъ аванпостовъ въ первый разъ можно было разслышать ночью пѣснь "Chant des Cavaliers", которая во все время осады была Марсельезою ліонцевъ.

. . . . . . . . . . . . . . .

Эту пѣснь сочинила однажды ночью на бивуакѣ одна таинственная личность. Все въ этой личности возбуждало любопытство — самый пріѣздъ въ Ліонъ долго скрывавшійся, изящныя манеры этого человѣка, его глубокая грусть, свѣжій шрамъ отъ лба до рта, старанье скрыть свое настоящее имя подъ прозвищемъ Фридриха Маленькаго (онъ былъ маленькаго роста), медальонъ, который онъ пряталъ подъ платьемъ.

Его товарищи всегда думали, что присутствіе этого Фридриха Маленькаго подъ ліонскими знаменами была тайна, извѣстная одному только Преси.