Лидия. Головная боль академии - Натали Лавру

Бренди-Бренди, ты не просто на него похож — ты его копия.

— В некоторых случаях против наследственности не попрёшь, — сообщила ему неприятную правду. — Ты, как и твой батя, неразборчив в связях. Мне не нужен мужик, который гуляет направо и налево.

— Я лишь спасаюсь от одиночества, потому что со мной нет той самой — тебя.

Бла-бла-бла. Слова-слова…

— Что бы ты ни делал, Брендан, мы с тобой не будем вместе. Не трать моё и своё время, — и я, махнув рукой в знак того, что разговор окончен, пошла прочь.

— Я не настолько плох, как ты обо мне думаешь, Лидия! — крикнул он мне вслед.

Что ж, очередная попытка отшить его провалилась.

Внимание Бренди для меня вовсе не лестно. Что, скажите, может быть приятного в том, что ко мне клеятся неразборчивые кобели, которые лезут под каждую доступную юбку?

Мне бы их полную противоположность.

Лорена, слышишь меня? Убери изменщиков подальше от меня! Всё! Меня для них больше нет!

* * *

Бархатным июньским вечером мы с Кэт чаёвничали у меня в покоях, и я проговорилась про таинственного чела в маске, который лез ко мне целоваться во сне.

— Парни в масках — они к страданиям, — со вздохом и глубокой степенью прочувствованности изрекла моя подруга.

— Ну, тот, который от тебя сбежал, однозначно поступил подло, — кивнула я. — А мой чувак из сна — это чисто поразвлечься от скуки. Очень удобно: всё происходит не наяву, и я не трачу время на совершенно ненужные мне сейчас отношения.

По поводу ненужности я, конечно, слукавила. Моё тело вполне созрело для плотских утех, но кого попало я к нему в любом случае не подпущу.

— А я вот не умею с парнями знакомиться… Даже во сне, — пожаловалась моя застенчивая подруга.

— Научишься. Какие наши годы.

— Ты знаешь, порой я просыпаюсь, а внизу живота так сладко… — шёпотом поделилась она откровением.

Я понимающе улыбнулась.

— Говорят, во время секса ощущения ещё приятнее, — высказалась исключительно чтобы полюбоваться густым девичьим румянцем Кэт.

— К такому я точно не готова!

— А если бы явился тот тип в маске, встал перед тобой на колени и признался в любви?

— Такого точно не будет…

— Ну, а представь! Что тогда?

— Ох…

— О, а у меня идея! Давай погадаем на наших чувачков в масках?

— Как? Я не умею…

— Я тоже! — усмехнулась я. — Когда это нам мешало?

Кэт заёрзала в кресле в предвкушении.

О, понимаю её. Узнать, кто три года назад предал её доверие, и отыграться. Со вкусом так, со смаком.

— На чём гадать будем? — поинтересовалась воодушевлённая Кэт.

— Где-то на чердаке завалялись ведьмовские карты.

— Ого! Откуда они у тебя?

— Одна из гувернанток увлекалась ими, а я свиснула. Вот как знала, что сегодня они пригодятся.

Путешествие на чердак вылилось в то ещё приключение. Я словно окунулась в детство.

В закрытых деревянных ящиках под сантиметровым слоем пыли покоились мои детские игрушки, книжки и даже платьица.

В руки мне попался толстенный альбом-гербарий, который мы с папой сами насобирали в ближайшем лесу. Ох, как я гордилась тем, что знаю все произрастающие у нас травки! Это были мои первые шаги к зельеварению.

Эмиль, помню, с нами тоже таскался, но его больше интересовало «общение» с растениями, нежели их сбор.

На чердаке обнаружились и старые вещи Кэт, и всех, кто вырос в замке вместе с нами. Благо, пространство было громадное, и секций под дорогие сердцу безделушки хватало на всех.

Мы же наводили шмон в герцогской секции.

— Кэт, ищи ящик с синей крышкой. Там ещё лежит моя кукла Мария с синими губами на пол лица и тетради-анкеты.

— Да тут у всех ящиков крышки серые от пыли… кхе-кхе…

Что правда то правда. К тому же два ярких светлячка под крышей окрасили пространство в тёмно-жёлтый цвет.

— О, вот твоя ужасная Мария, а это… — тут Кэт всхлипнула и застонала.

Я подбежала, побросав обратно в ящик любимые некогда картонки с аппликациями из страз, и тоже застыла.

Между куклой и деревянной стенкой ящика был небрежно всунут кулёк, из которого торчали искусственные алые волосы и край чёрной маски.

Я вытащила кулёк, повертела в руке красный парик и заметила на нём длинный светлый волос.

И мне тут же всё стало ясно.

— Ли-ди-я… — оторопело посмотрела на меня подруга.

Увы, Кэт, я не расскажу тебе, кто целовался с тобой в тот вечер. Сама ты вряд ли способна даже помыслить о таком, а вот я догадалась.

Н-ну, я кому-то покажу! Тихушник патлатый! Казанова недоделанный! Вот уж чья-то задница будет болеть! И целовальник тебе начищу, чтоб не повадно было!

Не знаю, от чего меня распирало больше: от злости или от смеха. Одна лишь Лорена ведает, чего мне стоило удержать лицо.

К слову, карты обнаружились сразу под свёртком с париком, но гадать мне уже перехотелось.

— Это ведь не твой парик, — Катарина неотрывно смотрела на вещицу. — Кто мог его сюда подбросить?

— Кто угодно из персонала замка, — пожала я плечами. — Увы, мы этого уже не узнаем.

— То есть я могла целоваться с Ронни-конюхом? — сдавленно пропищала она.

— Да не. Он же толстый, — покачала головой.

— Три года назад он был худым…

— Ронни с нами тусил до утра, успокойся, — заверила я, припомнив, как мы с Бренди скрывались от конюха.

Ронни прославился на весь замок своим «убийственным» дыханием. Несколько раз парня лечили городские целители, и даже я пыталась, но Ронни пристрастился к самогонке, от которой его желудок в промышленных масштабах выделял миазмы.

В общем, те, кто знаком с Ронни, стараются не подходить к нему ближе, чем на пять метров. А уж целоваться — не родилась ещё на свете та прекрасная леди без обоняния.

— Тогда кто? — Кэт жалобно посмотрела на меня.

Растерянность — милейшее выражение на её хорошеньком кукольном личике.

— Может, Том? — очередное предположение.

Я пожала плечами. Уж лучше пусть думает, что это Том, сын второй поварихи.

В прошлом году Том утонул, спасая провалившегося под тонкий мартовский лёд мальчишку. Причём ребёнка-то он спас, вытолкнул на льдину, а сам не сумел вылезти, и его унесло течением под лёд.

Но нет, Том (кстати, жгучий брюнет) в тот вечер пытался разнять нас с Бренди и бдел, чтобы наши пьяные поцелуи не переросли в нечто большее. Его лицо мелькало возле нас так часто, что я запомнила, хотя остальные несколько десятков человек остались в памяти размытым пятном.

На Томе мы остановились. Некрасиво, конечно, осквернять светлую память о нём враньём,