Лидия. Головная боль академии - Натали Лавру

— Прости, — я даже не поверила ушам, что он мне это сказал. Или он просто умело сменил тактику? — Я вижу тебя во сне каждую ночь, а наутро не помню лица, только глаза… Да и то не цвет, а… трудно объяснить.

Вот и ладушки! Лица моего он не видел, не помнит, а значит, в реальной жизни малоприятная встреча с ним мне не грозит.

— А ты мне сегодня первый раз снишься. Ты вообще кто такой и откуда?

— Ты не знаешь?

— Если бы знала, не спросила бы.

— Я… А, впрочем, неважно.

— Ну, тогда я пойду, да? — я огляделась по сторонам, и серое пространство без окон и дверей мне как-то совсем не понравилось.

Вдруг незнакомец меня поцеловал! Прям как в реале, бесцеремонно и с языком.

Что, блин?!

Конечно, я не собираюсь падать в обморок от какого-то поцелуя, но, кажется, меня куда-то уносит…

— Эй, стой! — услышала я удаляющееся.

Меня засасывало всё глубже и глубже в вязкую топь сна, а затем выплюнуло в реальность.

— Тьфу ты, блин, Дарси! — подскочила я на кровати, попутно вытирая рукой вылизанные котопсом губы. Уже после сообразила, что мой зверь таким образом выдернул меня из сна. — Иди ко мне, мой хороший, — притянула Дарси к себе. — Спасибо!

* * *

Утром папуля не явился на тренировку, а у меня началась паника. Ещё, как назло, на плацу никого не обнаружилось. Всё будто вымерло.

Может, папа что-нибудь с собой сделал? Он же без мамы не сможет жить…

И уже прокравшись тихонечко в родительские покои, я увидела: сделал. Лежал без чувств поперёк семейного ложа, абсолютно голый, вместо подушки блаженно пристроив голову… на такой же обнажённой маминой попе!

Ой, развра-а-ат!

Права была тётя Санта: постель — лучшее поле для примирения.

Я, хихикая, так же на цыпочках покинула покои и, подпрыгивая, как маленькая девочка, направилась в свою лабораторию.

Наварю я зелье — будет всем веселье!

Глава 19. Злые вы. Уйду я от вас

Лидия

Каникулы у меня долгие, а я, знай, варю себе зелье, никуда не спешу…

Ага, размечталась!

Вставшие к полудню мама с папой чинно «обрадовали» меня списком дел на неделю.

— Что значит, оценка состояния зернохранилищ? — в ужасе вчиталась я в бумажку. — Сколько прошений? Пятьсот?! — ой, кажется, у меня голос пропал. От шока. — Я должна ответить на полтыщи прошений… в одиночку? — прошептала голоском умирающей нимфы.

А вот это «проверить целесообразность трат на нужды замка» меня вообще порадовало. То есть вместо того, чтобы заниматься делом жизни (и зарождения жизни), я должна разузнать, сколько стоят тарелки, цветы на клумбах и простыни, и посчитать, не подворовывают ли слуги.

Медленно поднимаю глаза на своих мучителей…

— Почему вы поручаете это мне, а не дяде Альбаргану?

— Мы отпустили его в отпуск на две недели, — с улыбкой, которая показалась мне издевательской, ответила мама.

Короче, любящие мать и отец скооперировались против общего вредителя — меня. И сидят такие, торжественно серьёзные, довольные местью.

Я мстительно прищурила глаза: «Н-ну, дорогие мои родители… Я вам не просто наследника обеспечу — тройню вам наворожу! А ещё лучше четверню!»

Короче, зелье я сварить так и не успела. Лишь записала результаты первых наработок себе в книгу.

На этом моя лафа кончилась.

И понеслось: рабочий кабинет, бумажки, поездка на зернохранилища, рейд по рынку, затем по замку… Каждый день новая разновидность издевательств надо мной. Под вечер я с языком на плече падала в кровать и спала без снов до побудки на тренировку, которую папуля любезно больше не пропускал.

Как, спрашивается, реализовывать мой коварный план в таких условиях?

Меня хватило на неделю. Вот, честно, я пахала, как лошадка, из чувства вины. А потом поняла, что опять занимаюсь хе… простите, нелюбимым делом, и меня бомбануло. За обедом я выдала:

— Надеюсь, вы хорошо отдохнули за эти дни? — поинтересовалась обманчиво вежливо.

Мама смерила меня холодным взглядом. Ага, значит, ещё злится.

Папин взгляд был тяжёлый, возмущённый, ожидающий очередной моей выходки.

— Лидия, — заговорил папуля, — мы должны быть уверены, что, когда ты примешь на себя управление герцогством, это будет тебе по силам.

— Вы, что, прямо сейчас собрались помирать?

— Не ёрничай! — властно прокатился по столовой мамин голос. — Тебе как раз хватит времени всему обучиться.

— А как же моя юность, самое прекрасное время? Я хочу яркой жизни, а не денной и нощной возни с бумажками! Я имею право на личное время!

— Твою неуёмную энергию необходимо направить в нужное русло, — оправдал моё рабство папа.

— Мама, папа, — я поднялась из-за стола. — Спасибо вам за такую честь, но вынуждена отказаться от титула. Ибо я недостойна гордого звания герцогини.

— Чего ты добиваешься, Лидия? — устало вздохнул папа.

— Это вы чего добиваетесь? Переломить меня? Посадить в тюрьму и контролировать каждый мой шаг? Сделать из меня личного секретаря?

— Лидия, сядь! — снова повысила голос мама, однако продолжила уже более спокойно: — В Зоте я узнала, что тебя похищали и едва не убили. И нас ты в известность не поставила! Лидия, ты у нас с Лиссом единственная дочь, и подумай, что станет с нами, если с тобой что-то случится?

Ха! Случится, если я мумифицируюсь, завернувшись в бумажки в пыльном кабинете.

— Напрасно волнуетесь. У меня всё под контролем, — ответила я, понимая, что прозвучало неубедительно.

— Каждый день я боюсь, что ты опять вытворишь что-то опасное! — упс, кажется, мама завелась. — Ты ничего не рассказываешь мне, не делишься тайнами. Ничего, Лидия! Нам остаётся только догадываться, чем забита твоя голова! Поэтому тебя вернули домой, чтобы ты была под присмотром.

— Возможно, стоит просто отпустить меня и дать мне самой строить своё счастье? И если вам с папой так хочется о ком-то заботиться, родите второго ребёнка. Вы ещё молодые. Уверена, при должном старании…

— Лидия! — прервала мои разглагольствования мама. — С тобой невозможно договориться! — со скрипом отодвинула стул и ушла.

Мы с мамой никогда особо не ладили. Мне «повезло» унаследовать её взрывной характер, и между нами всегда искрит. Конечно, мы помиримся, когда устанем конфликтовать, а потом всё начнётся по новой.

А пока мама удалилась, наверняка чтобы собрать заряд для нового боя.

За столом нас осталось двое. Папа как-то устало на меня посмотрел.

— Я понимаю тебя, — сказал явно с трудом.

— Сомневаюсь.

— Нет, правда, понимаю. Работа с документацией — это не твоё.

— Не моё. Я стану самым выдающимся в истории зельеваром, даже если вы с мамой будете против.

— Я бы на