Последний дар любви - Елена Арсеньева

Халтурину было жаль не только своих усилий. Ну, тюкнул бы деспота, набежала бы охрана и прикололи бы его, убийцу государя императора штыками, или пристрелили бы, а то и забили бы пудовыми кулачищами (богатыри в Финляндский лейб-гвардейский полк подбирались отменные!). А смерть – она ведь только на миру красна, одному-то страшновато помирать!

В прошлый раз он отоврался от разозленной Перовской очень лихо: смерть-де одного императора – малость, ведь наследник живой останется, отрастет у правящей гидры новая голова. Общаясь с людьми образованными, вроде той же Перовской, или ее теперешнего любовника Андрея Желябова, или угрюмого Кибальчича и забияки Гриневицкого, Халтурин и сам пообтесался, набрался разных словечек, которые мог к месту ввернуть в разговор: вот хотя бы про ту же самую гидру, и про многострадальный и многотерпеливый русский народ, и про эту, как ее… ага, про необходимую жертвенность лучших представителей России! При взрыве все царское семейство разорвет на кусочки. В общем, тут не в трусости дело, а в расчете.

Тогда ему поверили. Но сегодня, когда весь расчет прахом пошел, ни с единой головы этой чертовой гидры не упало ни волоса, только лейб-гвардейцев на куски поразорвало…

Халтурин пожал широкими плечами. Ну, коли жертвенность, так ведь куда от нее денешься? Опять же, финляндцы были верными столпами самодержавного режима, так что туда им и дорога, сердешным!

Он малость забылся в мыслях и даже вздрогнул, увидев прямо перед собой напряженное личико Перовской. Когда она успела чуть ли не вплотную к нему подобраться? Аж на цыпочки привстала, чтобы казаться выше!

«Чего она сейчас будет требовать от меня? – напряженно думал Халтурин. – Стреляться прямо при ней? Принять яд? Повеситься? Вены перерезать? С нее станется!»

Да, Софья Перовская не знала жалости ни к кому, в том числе и к себе.

Халтурин невольно взялся руками за горло, как бы опасаясь, что она, эта маленькая женщина, сейчас вцепится в него и перервет зубами. И никто не заступится, ни Михайлов, ни Кибальчич! Молчит даже Желябов, глава организации, теперешний любовник этой фурии, этой ведьмы. Бр-р, как он только может… Впрочем, раньше и Халтурин очень даже мог. А ведь это именно после тех трех часов в подкопе она так изменилась, подурнела, а раньше была ничего, вполне приглядная!

– Халтурин, вы уничтожили плоды нашего многомесячного труда, – хрипло проговорила Перовская. – Мы вправе требовать от вас, чтобы вы здесь же, сейчас же, при нас…

– Отстаньте от Халтурина, Софья Львовна, – послышался вдруг надменный молодой голос.

Глава 11

Обещание исполнено

Все на свете имеет конец, и страдания Марии Александровны завершились. Это случилось 22 мая 1870 года.

А ровно через месяц после ее похорон император вошел в комнаты Екатерины, обнял возлюбленную и сказал:

– Петровский пост кончится в воскресенье. Я решил в этот день обвенчаться с тобой перед Богом.

Он ни с кем не советовался, просто объявил о своем решении Екатерине и ближайшим друзьям, Рылееву и Адлербергу, и – уж в последний момент – придворному священнику Никольскому.

Министр двора Адлерберг ждал чего-то подобного, но все же изменился в лице. Однако даже робкую попытку возразить Александр резко отмел:

– Я жду уже четырнадцать лет. Четырнадцать лет назад я дал слово. Не буду ждать более ни одного дня.

– Сообщили ли вы сыну? – набрался храбрости спросить Адлерберг.

– Нет. Он в отъезде. Да это и неважно.

– Ваше Величество, цесаревич будет очень обижен… – шалея от собственной смелости, выдавил Адлерберг.

– Я государь и единственный судья своим поступкам.

6 июля в три часа дня император вошел в комнаты Екатерины в Большом Царскосельском дворце. Она уже ждала – в присутствии одной только близкой подруги. Поцеловав ее в лоб, Александр произнес:

– Пойдем.

Дворец был пуст. Никто не подозревал, какое событие вот-вот должно свершиться.

Император и его возлюбленная вошли в уединенную, почти пустую комнату. Там уже ожидали протоиерей, протодьякон и дьячок. Посреди комнаты стоял походный алтарь. Шаферами были Рылеев и генерал-адъютант Баранов. Гостями – подруга Екатерины и Адлерберг.

Протоиерей получил строгое указание: не забыть, что это венчание не просто какого-то там Александра Николаевича, а императора! Титул должен быть назван. Государь хотел оказать своей избраннице самые высокие почести – насколько это было возможно, конечно. И священник трижды повторил:

– Венчается раб Божий, благоверный государь император Александр Николаевич рабе Божией Екатерине Михайловне…

После венчания император переоделся в обычный темно-зеленый мундир кавалергарда и отправился с Екатериной в коляске в Павловское. С собой взяли двух старших детей.

Вдруг царь сказал:

– О, как долго я ждал этого дня. Четырнадцать лет – что это была за пытка! Я не мог больше ее выносить, у меня постоянно возникало чувство, что мое сердце не выдержит этой тяжести. Но теперь… теперь я боюсь своего счастья. Боюсь, что Бог скоро лишит меня его. – И добавил с жаром, глядя на сына: – Это настоящий русский, в нем по крайней мере течет только русская кровь.

А вечером того же дня был составлен акт о бракосочетании. Император вызвал в Царское Село Лорис-Меликова, председателя Верхней распорядительной комиссии по охране общественного порядка и фактического главу всей власти в России, и сообщал о своем браке. А потом сказал:

– Я знаю, ты мне предан. Впредь ты должен быть так же предан моей жене и детям. Лучше других ты знаешь, что жизнь моя подвергается постоянной опасности. Я могу быть завтра убит. Когда меня не станет, не покидай этих столь дорогих для меня людей.

Через три дня цесаревич с женой вернулись после заграничного отдыха и узнали о браке государя. К сыну отец обратился с той же просьбой и взял с него ту же клятву, что и с Лорис-Меликова.

Александр Александрович был набожен, глубоко уважал и почитал отца и не мог отказать ему ни в чем. Он дал клятву, но долго еще не в силах был поверить в случившееся.

Мария Федоровна, Минни, приняла весть и смирилась с ней с трудом. Если бы еще по-прежнему сохранялся необходимый декорум… Если бы все держалось в тайне… Однако царь очень старался сблизить старую семью с новой. А когда оскорбленная Минни заявила, что просит избавить ее от общения с княгиней Юрьевской, то получила возмущенный ответ:

– Прошу не забываться и помнить, что ты лишь первая из моих подданных.

Бедняжка Миннии едва ли лишилась чувств. Она не могла поверить, что таким ледяным тоном говорит с ней тот самый папа€, который всегда был добр и благорасположен к ней, хотел видеть ее сначала женой покойного Никса – Николая, старшего сына, а потом и Александра! Император любил ее, как родную дочь. Но Боже мой, правду говорят, что любовь к женщине способна отвратить мужчину от детей. И цесаревичу, и Минни пришлось смириться. Во имя покоя в семье.