Красный Ярда - Георгий Гаврилович Шубин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Самая блестящая юмореска — история лавочника Петишки, торговавшего портретом государя императора Франца-Иосифа I. По мере того как падал престиж дома Габсбургов, дешевел и портрет. Петишка стал продавать его вместо пятнадцати крон за две. Лавочника посадили в тюрьму. Он стал жертвой своего верноподданничества. Эту юмореску высоко оценила Вена. Правительство Австро-Венгрии объявило писателя государственным преступником, внесло его в «Реестр солдат-дезертиров» и дало краткий словесный портрет для сыщиков, чтобы они могли легко расправиться с автором рассказа, «содержащего государственную измену и оскорбление монарха».
В феврале 1917 года в России совершилась буржуазно-демократическая революция. Ее отголоском оказалась борьба за гегемонию в «Союзе чехословацких обществ». Западники-«петроградцы» решили, что настало их время, — монархисты-«киевляне» были, по их мнению, слишком отсталыми. Ожидался приезд в Киев председателя Чехословацкого национального совета Томаша Масарика, готовились к открытию третьего съезда союза обществ.
Эта мышиная возня все больше и больше раздражала Гашека. Его возмущали мелочность и провинциальность земляков, занятых дележом теплых местечек. Все это походило на борьбу чешских политических партий довоенного времени — вожаки союза искренне верили в свою миссию, всерьез проводили свою смешную политику. Писатель с горечью понял, что чехословацкое движение не оправдывает его надежд. Горечь была тем сильнее, что сам он не мог противопоставить этой мелкой грызне ничего, кроме своего смеха. В день открытия третьего съезда в первом номере еженедельника «Революция» был напечатан фельетон Гашека «Клуб чешских Пиквиков».
На съезде республиканцы-масариковцы Клецанда, Макса, Павлу, Чермак одержали победу над монархистами-дюриховцами. Всеми делами теперь заправляло русское отделение Чехословацкого национального совета — Одбочка. Во главе движения чехов и словаков встали новые, но столь же бездарные люди, — петроградские масариковцы и киевские социал-демократы.
У власти оказались почти все герои гашековского фельетона. Они стали мстить Гашеку — освободили от работы в «Чехословане» и клубе Союза, а затем переводили из части в часть, позоря в глазах солдат. За два с половиной месяца он побывал и стрелком, и телефонистом, и пулеметчиком, и полковым писарем. Начальство отзывалось о нем как о «бесхарактерном человеке, принадлежащем к таким людям, для которых следовало бы создать особый исправительный концентрационный лагерь».
В Ремчицах состоялся суд. Писателя судили за фельетон «Клуб чешских Пиквиков» и за то, что он распространял его среди солдат.
16 мая 1917 года, в три часа дня, члены суда важно расселись за большим столом, позади которого висели красно-сине-белые флаги и штандарт с изображением двухвостого льва.
— Встать, суд идет! — рявкнул председатель суда Черный.
Конвоиры ввели Гашека.
Соблюдая все судебные формальности, Черный предложил Гашеку взять адвоката, но тот заявил, что будет защищаться сам.
Прокурор предъявил Гашеку обвинение в клевете на руководство Одбочки.
— Какую цель преследовали вы, пан Гашек, публикуя этот фельетон? — спросил председатель, теперь уже не называя его «братом».
— Агитационную, — последовал ответ.
— Тогда прочитайте свой фельетон вслух, чтобы с ним познакомились и судьи, и братья! — сказал председатель, подавая обвиняемому еженедельник «Революция».
— Уважаемые судьи и братья! — начал Гашек. — Чтение собственного сочинения для меня самая ужасная кара.
Все развеселились.
— Я должен сказать несколько слов, — продолжал обвиняемый. — Петроградская газета «Чехослован» спрашивает меня: «Пан Гашек, такую «свободную чешскую печать» вы хотите ввести в свободной Чехии?» Я отвечаю: хочу, чтобы каждый свободный гражданин в свободной стране свободно выражал свободные, а не рабские мысли и свободно отвергал несправедливые обвинения. Обвинять меня в клевете на руководителей Одбочки — несправедливо. Я не политический деятель, а рядовой солдат и писатель-юморист. Вы выслушаете мой фельетон и сами решите, клевета это или правда. В фельетоне я даю юмористические портреты деятелей Клуба Союза чехословацких обществ. Различие в политических взглядах этих деятелей связано с различием расстояний их путешествий, различие идейных направлений — со степенью консервативности их убеждений. Все они напоминают диккенсовских пиквикистов, ни с того, ни с сего ударившихся в политику.
Писатель обрисовал портрет Владимира Халупы, трусливого провинциального буржуа-патриота, ранее не смевшего даже пикнуть против австрийских властей. До войны его никто не знал. Утром он судил бедняков, после обеда развлекался. В России он проводит политику своего прокуренного деревенского трактира. Он любит путешествовать из Киева в Петроград и обратно на деньги клуба, а потом читать об этом в газетах.
Братья переглядывались и ухмылялись. Гашек сделал паузу, глотнул воды и продолжал:
— Доктора прав Йозефа Патейдла в Чехии знали только его клиенты, дела которых он проигрывал. Патейдл любит прихвастнуть. Он убежден: государственный переворот в России совершил он и его петроградские приятели. За обедом этот политик неожиданно откладывает в сторону нож и вилку. «Нет, — говорит он, — так дело не пойдет!» Вы готовы услышать от него какое-нибудь великое откровение, а он объясняет: «Пусть дают побольше кнедликов и поменьше томатного соуса!» Он пишет капитальный труд «Логика болтовни с пятого на десятое». Патейдл тоже путешествует. Он проехал меньшее расстояние, чем Халупа, зато приобрел более сильный насморк. Когда Патейдл чихает, его коллеги говорят не «Будьте здоровы!», а «Долой союз чехословацких обществ!» Он вытирает нос и добавляет: «…и Дюриха!»
Братья уже не скрывали своего отношения к фельетону и веселились от души.
— Доктор Кудела — мистик, клерикал-евангелик. Он читает лекции на политические, клерикальные и спиритические темы. Эти лекции — мистические излияния его души о тайнах вселенной. Они напоминают фокусы индийских факиров, театр теней и проповеди иезуитов. В борьбе со своими противниками он использует слухи, сплетни и «околопартийные интриги». Превращаясь в бесконечно малую величину таинственного космоса, он боится стать политическим нулем и проспать чешскую революцию. Баланс его политической деятельности — две драные подметки, которые он истоптал во время агитационных вылазок против Союза чехословацких обществ и Дюриха.
Братья-гуситы расхохотались — они явно принимали сторону подсудимого. Судья предложил Гашеку прекратить чтение и не комментировать фельетон.
— Пусть читает до конца! — бурно запротестовали братья.
Судье пришлось уступить.
— Теперь я представлю вам Яна Шебу, — продолжал Гашек. — В прошлом он был банковским чиновником, устроителем пикников, пел куплеты в кабаре. Он — не политический оратор, а конферансье. В отрицании истины Шеба нашел
