Красный Ярда - Георгий Гаврилович Шубин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По приказу есаула солдаты отыскали для Гашека трофейную трубку с надписью «Боже, покарай Англию!», и Гашек с наслаждением закурил. На рассвете они простились: есаул вскочил на коня, а Гашек поплелся в колонне пленных.
От Житомира до Киева пленных везли поездом. В Дарнице, под Киевом, находился небольшой распределительный лагерь, откуда пленных направляли в разные концы страны. Гашек попал в эшелон, который следовал на восток. Из теплушки он увидел Волгу и уже загадывал, не повезут ли их на Урал, когда пленным велели собрать пожитки и выходить. На станции висела надпись: «Самара».
Лагерь находился за Самарой, в Тоцком, на берегу реки Самары. Там рядами стояли одноэтажные деревянные бараки, огороженные проволокой. За этой проволокой началась скучная, однообразная жизнь, а неподалеку, на воле, словно в насмешку, расположился цыганский табор…
Гашек задыхался среди солдат, постепенно превращавшихся в безликую серую массу, которой владела одна мысль: любыми средствами выжить, пересидеть войну. Судя по русским газетам, иногда попадавшим за проволоку, войне не было видно конца. Оставалось ждать. Надежду на свободу принес Гашеку случай: в лагерь приехали самарские чиновники и стали подбирать специалистов для работы в городах. С Гашеком разговорился преподаватель словесности Бузулукской гимназии Николай Павлович Каноныкин. Он искал для своего товарища, члена земской управы, домашнего учителя немецкого языка. Писатель понравился ему и показался подходящим кандидатом.
Гашек с нетерпением ждал, чем кончится переписка между военными и штатскими бюрократами. Он был готов на любую работу, лишь бы не прозябать в лагере. Но стать учителем ему не удалось. В лагере началась эпидемия сыпняка. Гашека тоже унесли в тифозный барак.
Он валялся на подстилке из соломы — больных было некуда класть. Сестры милосердия, сновавшие между тифозными, делали больным уколы, давали хину. Гашек ждал своего смертного часа. Сосед справа умер. Писатель попросил сестру, чтобы та дала ему оставшуюся хину и сделала еще один укол. Она не стала спорить и выполнила его просьбу. После этого случая больной пошел на поправку и скоро встал на ноги.
Товарищи радостно встретили Гашека и сообщили ему интересные новости: чешские и словацкие патриоты, живущие в России, создают при поддержке царского правительства военную дружину и призывают пленных вступать в нее. Доброволец получает права свободного гражданина, покидает лагерь и отправляется на Украину.
Лагерь раскололся на две группы. Чехи-патриоты не скрывали своего желания бороться против Габсбургов с оружием в руках. Австрофилы отмалчивались.
Оживление патриотов им явно не нравилось, и они «скорчились», напоминая Гашеку скрюченные трупы, которые археологи находят в древних могилах.
Вскоре в лагерь проникло еще одно важное известие: приказал долго жить государь император. Смерть Франца-Иосифа Первого приняли спокойно. Он давно был живым трупом. Все думали о новом императоре — Карле Габсбурге. Не заключит ли он мир с Россией? Тогда они вернулись бы домой. А если Карл будет воевать, то распространяется ли прежняя присяга на нового императора?
Слабый после тифа, Гашек не работал. Смерть императора неожиданно придала ему сил и веселья. Он придумал забавный спектакль — похороны старого Прохазки. Во время спектакля Гашек рассказывал разные истории, в которых высмеивал деспотизм и слабоумие высочайшего покойника. Полностью исчерпав эту тему, писатель понял, что выздоровел и теперь может сражаться с Австрией.
29 июня 1916 года Гашека приняли в добровольческую дружину, определили в Первую стрелковую бригаду и назначили начальником большой группы солдат, уезжавших в Киев.
Отправление было устроено с большой помпой. На вокзале, украшенном красно-белыми флагами и гирляндами, перед добровольцами выступили русские начальники и представители Союза чехословацких обществ. После речей духовой оркестр исполнил «Боже, царя храни» и «Где родина моя?». Оглушенные медью и речами, добровольцы поднялись в теплушки и поехали в Киев.
Навстречу им шли эшелоны с военнопленными. Чехи и словаки с любопытством смотрели на красно-белые флаги и жадно слушали рассказы своих земляков-добровольцев. Гашек, разговаривая с ними, призывал их не задерживаться в лагерях и вступать в дружину.
Подъезжая к Киеву, он встретился с медиком Франтишеком Лангером, членом ПУПРЗ — тот не верил своим глазам и ушам: шутник превратился в воина, лидер Партии умеренного прогресса в рамках закона — в боевого агитатора армии освобождения чешской нации!
Глава двадцать первая
По моим грехам мне мало, чтобы меня при всем народе сожгли на костре, — этак я дешево отделаюсь.
Мольер. Первое прошение королю по поводу комедии „Тартюф“.
Став «братом», членом добровольческой дружины, Гашек целиком отдал себя в распоряжение «Союза чехословацких обществ в России», выполнял его многочисленные поручения и был направлен в орган этого союза — еженедельник «Чехослован». Оказавшись на положении полувоенного, полуштатского человека, Гашек мог свободно общаться с людьми — и с земляками, осевшими в Киеве, и с добровольцами, и с русскими. Чем глубже он знакомился с делами, тем яснее видел слабость чехословацкого движения, у которого не было ни четкой политической программы, ни опытного руководства. Абсурдным было стремление чешских политиков возвести на чешский престол какого-нибудь великого князя из династии Романовых.
В самой России дела были не так уж хороши. Самодержавие гнило на корню и не было способно вести успешную войну против Тройственного союза. При царском дворе орудовала сильная германофильская партия. Гашек слышал темные разговоры о близости царицы — внучки королевы Виктории — к неграмотному сибирскому мужику Гришке Распутину. Он казался Гашеку мрачной стихийной силой, перед которой были безвольны и царь, и царица. Окопные солдаты называли Распутина антихристом.
Придерживаться избранного пути Гашеку было нелегко. Делать ставку на самодержавие он не собирался, в освободительную миссию России верить не переставал — надо идти с русским народом, понять, чего хочет он. Но как может помочь братьям-славянам русский народ, если он сам не свободен? Ждать, когда и там, и тут поднимется мощное движение народов, когда они заключат оборонительный и наступательный союз? Так уже до него думали Александр Герцен, Михаил Бакунин, Йозеф Фрич…
Надо было будить патриотическое сознание солдат, которые еще побаивались Габсбургов, — он стал писать статьи и фельетоны о «добрых чехах», чей «голубиный» характер и слепой страх перед властями приносили им одни неприятности. Впервые он мог, не придумывая ни «шведских» солдат, ни «турецкой» полиции, говорить о монархии Габсбургов то, что думал. Он вспомнил о своем герое и написал повесть «Бравый солдат Швейк в плену». Писатель без оглядок на цензуру создал целую вереницу сатирических портретов офицеров-«чехоедов», тупых солдафонов,
