Красный Ярда - Георгий Гаврилович Шубин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Обозы полем выжженным несутся,
Грохочут наши пушки там и тут,
Шрапнельные снаряды всюду рвутся,
И гаубицы грозные ревут.
Мы составляем армии резервы,
И нам ничто не действует на нервы.
Фельдфебель Ванек спит мертвецким сном
И, пробудившись, недоумевает:
«Мне кажется, что кто-то здесь стреляет…»
А Крейчи в грохоте шрапнельной бури
Свои сигарки беспрерывно курит.
Горнист все беды вынесет легко:
В кустах с утра он режется в очко.
Всего ж страшней для нашей славной роты
Избитые Страшлипкины остроты.
Рота держала оборону под Сокалем на Буге, возле деревеньки Хорупаны. Солдаты полмесяца не вылезали из траншей и мечтали поскорее попасть в плен. Однажды Гашек встретил русских солдат и хотел было поднять руки, но русские первые сдались ему в плен. Ругаясь, на чем свет стоит, писатель привел их к командиру. Его подвиг оброс легендами. Позже рассказывали, будто он захватил целый батальон русских во главе с командиром, питерским учителем, а трусливый командир 91-го Чешско-Будейовицкого полка майор Венцель при виде этого батальона ударился в бегство и, добравшись до штаба бригады, переполошил начальство известием о новом наступлении русских. Верным было только то, что за храбрость при пленении неприятельских солдат Ярослаус Хашек получил звание ефрейтора и краткосрочный отпуск.
Но увы! Русские в самом деле перешли в наступление. Рота Лукаша потеряла половину солдат. 23 сентября командир посадил Гашека за телефон, и мечты о Праге сменились скромным желанием — хотя бы выжить в этом аду. Возле его окопа рвались чужие и свои снаряды. Телефон непрерывно звонил, а из-за канонады Гашек не мог ничего разобрать.
— Черти! Перестаньте стрелять! — кричал он в трубку неизвестно кому. — Я ничего не слышу!
На рассвете в окоп ворвался ординарец батальонного командира, вручил Гашеку отпускное удостоверение и выбежал. Гашек не успел взглянуть на бумажку — в наушниках прохрипел голос Лукаша:
— Всем отходить!
Гашек не спеша переобулся. Он решил не догонять товарищей. Желая задержать их, он высунулся из окопа и крикнул им вдогонку:
— Без паники! Стоять насмерть! Ни шагу назад!
Зазвонил телефон. Гашек взял трубку.
— Алло! Нет ли поблизости Гашека и Страшлипки? — спросил Лукаш, уверенный, что телефонист уже не выберется из траншей и не догонит товарищей. — Не забудь прислать нам весточку из России!
— Поцелуй меня в задницу! — крикнул Гашек в ответ.
Не успел он закрыть рот, как над головой у него раздался грубый зычный голос:
— А ну, вылезай, австрийская сволочь!
Гашек выкарабкался из траншеи и пополз на животе. Миновав зону обстрела, русский солдат выпрямился. То же сделал и писатель. Они шли на восток. Гашек обернулся и увидел сзади Страшлипку с рюкзаком и собачкой Лукаша.
Ефрейтор повернулся на запад, в сторону Австро-Венгрии и погрозил кулаком:
— Ну, подожди, Австрия, я еще рассчитаюсь с тобой!
Страшлипка тоже погрозил Австрии.
Обоих однополчан присоединили к колонне пленных и повели по пыльной дороге. В сумерках добрели до разрушенной риги. Конвоиры велели располагаться на ночлег. Пленные быстро оккупировали ригу и заснули.
Гашеку не спалось. Через огромную дыру в стене он видел, что конвоиры разожгли костер, пекут в нем картошку. Наевшись, они закурили в ожидании чая. Этого Гашек уже не мог вынести. Он не курил целые сутки — потерял трубку, когда полз из окопа за русским солдатом. Гашек кое-как выбрался из риги и приблизился к огню. Конвоиры спокойно смотрели на него. Видимо, после ужина они подобрели. Гашек ласково и виновато взглянул на них, присел поближе к костру и, увидав в золе картошку, вынул ее.
— Это кто же тебе позволил картошку-то хватать? — сердито спросил бородатый конвоир.
— Я сам себе позволил. Разве картошку сажали для тебя одного? — спокойно ответил Гашек по-русски.
От удивления бородач выронил картошку, которую только что обмакнул в соль:
— Ты умеешь по-нашему балакать?
— Умею, — скромно ответил Гашек и, почувствовав, что заработать себе ужин можно лишь красноречием, сказал: — Я — чех. Чехи и русские — славяне, братья. Русский язык мне тоже родной.
Не переставая говорить, Гашек облупил еще одну картошку, ткнул ее в соль, насыпанную на холщовой тряпочке, и с наслаждением откусил.
— Кто ты? — спросил его молоденький солдат.
— Я? Потомок знаменитого донского атамана Степана Разина, — соврал Гашек. — Моя мать происходит от той самой персидской княжны, о которой вы поете прекрасную песню.
Конвоиры недоверчиво переглянулись.
— Та персидская княжна действительно была наложницей атамана, — продолжал Гашек. — Но в песне не все рассказывается о ней. Когда Стенька Разин бросал княжну за борт, он не знал, что она умеет плавать под водой и что она ждет ребенка. Кроме того, струги плыли вверх по Волге, а княжна поплыла по течению. Она выбралась на берег, а тут как раз проезжал боярин, который по приказу царя ловил Стеньку. Княжна полюбилась ему, он женился на ней, и у нее родился сын, да только был он не от боярина, а от самого Разина. Теперь вы поняли, кто я такой?
Конвоиры молчали.
— А теперь не грех дать мне и табачку, — добавил Гашек.
Потомку донского атамана не посмели отказать: мигом нашелся для него и табак, и кусочек газеты. Глядя, как Гашек неумелыми пальцами скручивает цигарку, бородач расхохотался:
— Ну и здоров ты, парень, врать, да все по-нашему! За такое махры не жаль. Из образованных?
Гашек кивнул. Говорили о том, о сем. Гашек по мере сил поддерживал беседу. Тихое сидение у костра было прервано возгласом молодого конвоира:
— Смирно!
К риге приблизился конный есаул. Он осадил лошадь и, не сходя с нее, принял рапорт. Увидев у костра пленного, есаул хотел было сделать выговор солдатам, но австрияк показался ему знакомым.
Гашек узнал в есауле русского студента Торговой академии и завсегдатая «Коровника».
— Костя, тебе кланяется пан Звержина! — сказал он.
Есаул мигом спешился:
— Ярда! Вождь Партии умеренного прогресса! Вот не думал, не гадал, что встретимся врагами!
— Мы — не враги. Нас немцы столкнули лбами.
Есаул не стал спорить с Гашеком и спросил:
— Жрать хочешь?
— Как собака!
Остаток ночи пролетел
