Красный Ярда - Георгий Гаврилович Шубин

отец нищих духом.

Два звонка.

Лада полюбовался табличкой и покачал головой:

— Ну и ловкач же ты, Ярда!

Так началась веселая, шумная жизнь двух друзей. Ладу особенно поражала способность Гашека безо всяких черновиков, планов, буквально за несколько часов создавать рассказы, фельетоны, юморески. Казалось, он не сочиняет, а переписывает выученное наизусть. Рассказ рождался, едва Гашек опускал перо в чернильницу. Писатель даже не правил, не перечитывал его. Часто, глядя на приятеля, Лада вспоминал первую встречу с ним. Художник представлял себе писателя похожим на Вольтера — узколицым, с лукавыми глазами, хищным носом, тонкими губами, искривленными в ехидной усмешке… Но в маловыразительном, розовом, пухлом лице Гашека не было ничего саркастического, глаза — небольшие, с ласковым, искренним взглядом. Он напомнил Ладе сытого купеческого сынка, наивного гимназиста. Только когда Гашек заговорил, художнику стало ясно, как обманчива эта внешность. Котелок у этого парня варил!

В свою очередь Гашеку тоже нравился этот близорукий долговязый парень. С ним было легко. Несмотря на его богемные замашки, он, живя в Праге, сохранил самобытные черты пришельца с берегов тихой Сазавы. Он не отказывался подурачиться с друзьями, посидеть в пивной, шикарно курил длинную трубку, рисуя в воздухе целые дымные пейзажи, но в глубине души оставался простым деревенским парнем. Художник и писатель невольно тянулись друг к другу, не задумываясь о том, что их сближает родство талантов. Живя под одной крышей, они выпустили сборник забавных историй — пародий на бытовой и исторический анекдот — «Каламайку». Герои этой книги — охотники, бочары, трубочисты и император Карл Пятый. Тексты Гашека и рисунки Лады отлично дополняли друг друга.

Не худшими соавторами они были, когда затевали розыгрыши и проделки. Тут их фантазия никогда не иссякала. Они попробовали свои силы даже в опере. На дружеской вечеринке им предложили написать оперу в честь пани Насковой, солистки Национального театра, прибывшей к ним в гости со своим мужем, сотрудником «Карикатур».

— Открытие Америки! — предложил тему Йозеф Мах.

— Почему именно открытие Америки? — раздались голоса.

— Из патриотических соображений. Америку, как утверждает пан Гашек, открыл чех Колумб.

Гашек сказал Ладе:

— Попробуем. Где твоя губная гармошка?

Когда Лада достал свой инструмент, Гашек пояснил:

— Уважаемые дамы и господа! Мы исполним в честь пани Насковой оперу «Открытие Америки» без увертюры, поскольку пан Лада еще не сочинил ни лейтмотива, ни основных тем. Я буду создавать либретто, а ван Лада — музыку.

— Я же должен заметить, — сказал Лада, — что мой друг пан Гашек будет сочинять либретто, не изучив предварительно всей литературы о Колумбе. Следовательно, вы должны в знак уважения почтительно снять перед ним и его творением шляпы. Мне же придется сочинять музыку на слова Гашека, который знает четыреста чешских, немецких, русских и венгерских песенок, но поет их все на один мотив, а это — нелегкая задача, и вам следовало бы в знак уважения ко мне…

— …наголо обрить себе головы! — закончил Гашек.

Лада поднес к губам гармошку и выдавил из нее несколько аккордов. Гашек принял позу оперного певца и начал речитативом первое действие оперы: «Колумб на приеме у испанских королей».

— Колумб мечтает открыть Америку. Он умоляет короля Фердинанда и королеву Изабеллу дать ему денег и корабли. Но монархам Кастилии и Леона наплевать на Америку. Колумб начинает прельщать монархов несметными богатствами. Королева, после мучительной душевной борьбы, сдается.

Борьбу в душе скупой Изабеллы Лада передал дисгармоническим визгом, а перелом в душевном состоянии Фердинанда — более спокойной мелодией.

Гашек продолжал:

— Монархи дают Колумбу три никуда не годных каравеллы с командами матросов-алкоголиков. Паруса наполнились ветром, якоря подняты, и каравеллы выходят в открытое море.

Лада старался изо всех сил — он передавал эту сцену невероятной смесью чешских и словацких песен. Сначала он исполнил на гармошке «К вам ходил я ежедневно, тра-ля-ля!», потом сыграл «Танцуй, танцуй», после чего снова пропел «тра-ля-ля!» и закончил песенкой «Аничка, душечка», где привычное «ай-яй-яй!» заменил все тем же «тра-ля-ля». Задорное Ладино траляляканье выражало радость Колумба и его команды по поводу открытия.

После этого наступил антракт.

Пани Наскова подошла к авторам оперы, присела в церемонном реверансе и сказала:

— Господа! Я за всю свою жизнь не слышала ничего подобного. Ваш талант, пан Йозеф Лада, я смело ставлю выше талантов трех нынешних кумиров — Рихарда Вагнера, Рихарда Штрауса и Антонина Дворжака! Ни одному из них еще не удавалось написать оперу экспромтом и лично исполнить ее. Ваше новаторство можно сравнить только с музыкальным подвигом Монтеверди. Что касается либреттиста, пана Ярослава Гашека, — тут последовал еще более почтительный и глубокий реверанс, — то я не знаю среди либреттистов никого, равного ему по блеску таланта. Надеюсь, что в скором времени ваша опера будет поставлена на сцене Национального театра…

— Мы, не думали о славе, — скромно сказал Гашек, — мы только хотели доставить вам удовольствие.

Воодушевленные похвалой известной певицы, авторы оперы начали второе действие — «Колумб в море». Оно оказалось еще более драматичным.

— Каравеллы плывут уже несколько дней, — пел Гашек. — Матросы все время пьют ром. Наконец на корабле не осталось ни капельки рома. Матросы бунтуют. Они схватили Колумба, чтобы выбросить его за борт.

Лицо Гашека было комически непроницаемым, а Лада старательно извлекал из гармошки тревожные звуки, выражая страх за судьбу Колумба.

В этот момент с мачты раздается крик: «Земля! Земля!», и матросы отходят от Колумба.

Композитор напрягал все силы, чтобы передать в музыке на редкость драматическую ситуацию, выжимал из гармошки все звуки, какие только таились в ней, и едва не проглотил инструмент…

— Увы! Это была ложь! — пел Гашек. — Никакой земли на горизонте нет. Сторожевой матрос пожалел Колумба и спас его от рассвирепевших матросов. Колумб проклинает всех святых.

С губ Гашека сорвался поток смешных проклятий. Лада, а вслед за ним и все гости, захохотали. Проклятия сыпались одно смешнее другого. Казалось, им не будет конца. Лада забыл, что он композитор, и теперь катался по дивану от смеха, держась за живот. Гости вели себя не лучше. Один Гашек невозмутимо созерцал эту веселую вакханалию, время от времени разражаясь новыми проклятиями. Когда запас ругательств иссяк, он спокойно наблюдал за гостями, постепенно приходившими в себя. Подойдя к Ладе, писатель хлопнул его между лопаток и заставил поклониться слушателям.

Любовь к веселым шуткам и розыгрышам приводила Гашека и Ладу на сеансы «живой фотографии» — в кинематограф. Они ходили туда не столько ради фильмов, сколько ради музыки или публики. У них были два любимых кинематографа — один на проспекте Фердинанда, другой — на Ечной улице. В первом им нравился оркестр — музыканты играли так фальшиво, что даже