Красный Ярда - Георгий Гаврилович Шубин

В госпитале Гашек пробыл неделю, веселя Семирада цитатами из манифеста императора «Моим нациям».

— Вам незачем торопиться на фронт, — говорил ему врач.

— Что вы, доктор! — отвечал Гашек. — После долгих лет мира я хочу во имя безопасности державы взяться за меч. Так решило Провидение.

10 февраля 1915 года Семирад выписал Гашека из госпиталя и сказал ему на прощание:

— Вы отвергли мой благоразумный совет, как Сербия — предложения государя императора, и теперь сами несите ответственность за все последствия…

Глава двадцатая

Я предал государя императора.

Ярослав Гашек

По дороге в Чешские Будейовицы у Гашека разболелись ноги. Он с трудом вышел из поезда и, не найдя на привокзальной площади извозчика, заковылял в Марианские казармы. Прохожие оборачивались на прихрамывающего человека в распахнутой крылатке, под которой виднелись темный пиджак, красная жилетка и кавалерийские галифе. Цилиндр и желтые гамаши делали костюм Гашека совершенно неотразимым.

Часовые, которым Гашек предъявил мобилизационное предписание, козырнули ему, еле сдерживая смех, и сказали, куда идти. Писатель шел по длинному коридору, с удовольствием рассматривая портреты австрийских полководцев и плакаты, прославлявшие военно-политический союз Австро-Венгрии и Германии. Идея этого союза передавалась высокопарными геральдическими или обычными солдатскими символами. Перед глазами Гашека мелькали разные «пары» — пара скрещенных государственных флагов, пара орлов, пара императоров, пара пехотинцев и пара матросов. Другие плакаты относились к серии «За бога, императора и отечество!» и повествовали о невероятных подвигах австрийцев и пруссаков. Два последних плаката приковали внимание Гашека — на одном из них был изображен министр иностранных дел Великобритании сэр Эдуард Грей, вздернутый на виселицу. Подпись гласила: «Боже, покарай Англию!» Плакат «Боже, покарай Россию!» отдавал прямо-таки мистикой: скелет душил в своих объятиях бородатого казака… Тон обращения к богу напоминал военный приказ, и Гашек подумал, что бог тоже получил мобилизационное предписание и служит в войсках Австро-Венгрии.

Штаб направил Гашека в госпиталь. Купив по дороге трубку с надписью «Боже, покарай Англию!», писатель почувствовал, что теперь ему сам черт не брат. Госпиталь оказался не таким радушным, как в Праге, в нем не было доброго Яна Семирада. Милосердные братья (так они назывались по ошибке) скоро заметили, что Гашек не принимает прописанных ему лекарств и стали вливать их в него силой. Писателя поили слабительным, мучили клистирами по три раза в день. Здесь не было больных — одни симулянты, так считало и полковое, и госпитальное начальство. Цель процедур — как можно скорее доказать солдату преимущества казарменной жизни по сравнению с госпитальным лечением.

Выйдя из госпиталя, Гашек стал вольноопределяющимся, снял комнатку в доме на Чешской улице и теперь вел полуштатский образ жизни. Он писал рассказы и посылал их своим пражским издателям. Занятия стрельбой, шагистикой и другими военными науками время от времени перемежались сидениями на гауптвахте. В первый раз он попал туда за то, что дал пощечину кадету, который заставил его ползти по-пластунски в лужу, второй — за самовольную отлучку: он целую неделю не являлся в школу. Начальство сочло Гашека дезертиром, но он вернулся. Оно направило Гашека к психиатру. Тот не нашел в его психике никаких отклонений. Начальник школы не знал, какое применение найти этому странному вольноопределяющемуся, и, поломав голову, приказал ему сочинить патриотические стихи для украшения учебной аудитории. Гашек быстро выполнил приказание и представил такие вирши:

Командир полка у нас

Отдал боженьке приказ:

«Боже, Англию карай!»

Сил небесных нам подкинь —

Будет Англии аминь!

За эти стихи вольноопределяющийся Гашек снова угодил на гауптвахту, на этот раз для нравственного самосовершенствования. Просидев там месяц, Гашек ушел и бродил по городу и окрестностям, пока его не разыскал патруль. Характеристика, данная Гашеку, поражает предельным лаконизмом: «Вольноопределяющийся Ярослаус Хашек — мошенник и обманщик». Перед самой отправкой на фронт писатель снова прогулялся по городу без разрешения комроты и еще раз попал на гауптвахту, только теперь она оказалась на колесах. За решеткой арестантского вагона быстро промелькнули Гмюнд, Вена, Винер Нойштадт. Эшелон остановился в венгерском городке Кираль-Хида.

Мудрая политика Австро-Венгрии держалась на вражде народов. Поэтому венгерские части отсылались в Чехию, а чешские — в Венгрию. Унылую казарменную жизнь чехов разнообразили бесконечные стычки с немцами и венграми. Гашеку иногда удавалось вырваться в город, но теперь, когда в нем сразу узнавали чеха, сблизиться с венграми было почти невозможно.

В маршевой роте Индржиха Лукаша у писателя появилось несколько друзей — фельдфебель Ванек, рядовой Крейчи и денщик Лукаша Франтишек Страшлипка. Страшлипка, молодой каменщик из Гостивиц под Кладно, быстро стал настоящим армейским Фигаро. Гашек ценил народный юмор Страшлипки, его забавные рассказы, начинавшиеся неизменным: «А я вот знал одного…» Солдаты хватались за животы, слушая его бесчисленные анекдоты. Но Страшлипка не был болтуном. Гашек скоро заметил, как ловко приноравливает Страшлипка свои рассказы о дураках, всюду лезущих со своими поучениями, к появлению бывшего учителя подпоручика Мехелека. Этого типа ненавидели не только рядовые — проавстрийские разглагольствования Мехелека вызывали у офицеров желание прямо-таки задушить его. Солдаты быстро надавали ему кучу непроизносимых прозвищ. Навсегда закрепилось за ним одно — «Дуб». Страшлипка так ловко «заводил» глупого подпоручика, что тот начинал свои нудные речи и становился всеобщим посмешищем.

Солдат, отупевших от казарменной жизни, погнали на фронт. Отбывая туда, Гашек написал своему товарищу Ф. Скршиванеку:

«Через несколько минут мы куда-то далеко уезжаем. Возможно, я вернусь казачьим атаманом. Если меня повесят, пришлю тебе на счастье кусок своей веревки».

Оглядывая унылый пейзаж, темную полоску леса вдали и поле, перепаханное русскими снарядами, Гашек понял, что вряд ли удастся стать казачьим атаманом.

Австрийцы закопались в землю, как кроты. Они терпеливо сдерживали и атаки неприятеля, и натиск обезумевших вшей. Гашек написал оду, в которой восхвалял патриотизм этих насекомых — кусая австрийских солдат, они не давали им уснуть на посту, пробуждали боевой дух, поднимали бдительность. Ода была встречена громким смехом и сразу пошла по рукам. Все, кому не лень, переписывали ее и посылали домой. Особенно веселило солдат окончание:

Пройдут года. Расскажет дед внучатам.

Как возле Буга его жрали вши,

Как били вшей австрийские солдаты,

И тут почешется от всей души!

«На вшах» Гашек продвинулся по службе. Командир батальона Сагнер прочел оду, посмеялся и назначил ее автора историографом батальона. Попутно Гашеку поручили пасти стадо имперско-королевских коров. Столь редкостное сочетание занятий пришлось Гашеку по вкусу. Гашек сидел на поляне, пил парное молоко и писал историю батальона. Коровы не признавали никакой