Академия тишины (СИ) - Летова Ефимия

Я замотала отчаянно головой.

— Хорошо, я свяжусь с комендантом Марметом, — сэр Алахетин осторожно вызволил рукав пиджака из моих пальцев. Он передаст молодым людям вашу просьбу о встрече. И если они не объявятся до вечера, мы проверим их комнаты. В конце концов, адепты добровольно приняли решение остаться в стенах Академии, мы не регламентируем их график и местонахождение в настоящее время…

Сплошное занудство и бездеятельность! До вечера было ещё так далеко. А мне отчего-то было не по себе.

Я снова потащилась в библиотеку. Похожая на овечку худенькая кудрявая библиотекарша взглянула на меня несколько напряженно: мои книжные запросы её всегда выводили из состояния покоя.

«Можно мне то, что рекомендуют обычно адептам не выдавать?» — написала я мелом на «запросной» доске.

«Овечка» вытянулась лицом.

«Чьи-нибудь мемуары», — приписала я, чтобы хоть как-то её утешить. Девушка помедлила, кивнула, а минут через пятнадцать вернулась со стопкой книг. Я бегло их просмотрела и к своему удивлению нашла воспоминания какого-то древнего замшелого старца Осмуса Грасснейка, едва ли не современника самого Джонатана Оула. Села в одно из кресел и неожиданно зачиталась так, что едва не пропустила обед.

Помимо всего прочего Грасснейка интересовали различия между магами жизни и магами смерти, и его взгляд на данный вопрос был весьма далек от общепринятого. По мнению учёного мужа, собственно «жизнь» и «смерть» были тут не при чём. Поднимать тела после смерти могли и те, и другие, хотя воздействие жизневиков было более радикальным и, как ни парадоксально звучит, травмирующим для поднимаемого. Что ж, в этом я могла с ним исключительно согласиться, помятуя об отвратительном заклятии резусцитации — самопроизвольного воскрешения — например.

Маги смерти (они же мортиферы) специализировались на поднятии мёртвых, зомбировании, «удержании» умирающего на грани жизни и смерти, то есть погружениях в стазис, тогда как маги жизни всегда кричали о полноценном воскрешении, но на самом деле их ключевой потенциальной способностью была сила наделять даром тех, кто его лишён.

Надо же. Нам об этом никто не говорил. Интересно, говорили ли жизневикам, или Грасснейк был тем ещё фантазёром и мечтателем?

Кроме того, у мортиферов и жизневиков были разные способы воздействия на магические плетений. Маги смерти трансформировали уже существующие, а маги жизни по сути создавали новые, тогда как результат мог быть практически одним и тем же.

Интересная версия. Как-то я не обращала на это внимание, впрочем, детально видеть процесс чужого практического применения магии я не умела, это тоже, наверное, особый дар или развиваемый навык. Надо срочно найти Ларса и спросить, так это или нет, сравнить опыт и ощущения, тем более что до разговорного часа времени оставалось не так уж много. Зачиталась и забыла обо всём, даже обед, видимо, пропустила, судя по покалывающему онемению в поджатых ногах, неодобрительно ворчащему пустому желудку и гудящей голове, вот ведь напасть.

Я вернула книгу Грасснейка худенькой библиотекарше, и та вдруг несмело улыбнулась с несколько заговорщическим видом, огляделась по сторонам и быстро-быстро написала на доске:

"Эту книгу не рекомендовали давать студентам", а потом торопливо стёрла.

Я тоже улыбнулась ей в ответ, совершенно искренне. Нет, ладно студенты — два года и потерпеть можно. Но сотрудники! Преподаватели из разряда "неглавных", повара, библиотекарь, целитель… Они живут годами, храня молчание, не имея каникул — и всё равно остаются здесь.

Героические люди!

Ну, или мазохисты.

Я шла, переваривая полученную информацию и сама не заметила, как оказалась у общежития для девочек. Что ж, можно зайти к себе, переодеться — а потом опять наудачу заглянуть к парням. Где-то же этот демонов Ларс должен прятаться от меня?! Зачем ему тайно сбегать из Академии, если есть возможность покинуть её на совершенно легальных основаниях?

Кстати, сколько сейчас всё-таки времени?

Я задрала голову, вглядываясь в старые круглые часы, расположенные на верхушке прямоугольной, с зубчиками, как у шахматной ладьи, башни женского корпуса. Прямо над огромным циферблатом, по цвету напоминавшим потемневшую слоновую кость, располагались два вертикальных окна. И вдруг я заметила человеческую фигуру, чёрный контур, который казался совершенно лишним и неуместным, словно насекомое, которого инстинктивно хотелось стряхнуть. С высоты, ослепшая от бьющих в глаза пронзительно-резких лучей заходящего солнца, я не могла понять, что именно делает человек наверху и кто этот человек. Замерла на мгновение, тупо уставившись наверх, а потом открыла рот, чтобы завизжать, заорать, позвать на помощь — но рот, запечатанный безучастной к происходящему магией, скорее разорвался бы в жутком кровавом оскале, чем издал хотя бы звук. Максимум, на который я была способна — сдавленный, едва слышный сип. Моих слабых телекинетических сил никак не могло хватить, чтобы удержать, замедлить летящее с высоты башни тело. Как быстро… и одновременно медленно, или это время замедлилось? Я позорно зажмурилась, будто приклеившись подошвами туфель к земле, и в этот момент кто-то резко потянул, рванул меня к себе, а следом я услышала глухой удар.

И спустя мгновение — судорожный стук сердца человека, прижимающего меня к себе.

Глава 31

— Отпусти её, — увещевает чей-то приглушённый голос. — Положи её! Отпусти девочку, это не она, просто похожая студентка! Новая студентка! С ней всё в порядке, она даже не в обмороке, испугалась. Отпусти и дай нам поговорить!

В обморок я действительно не упала, но глаза открывать не хочется. Голова болит так, словно по ней пару раз ударили лопатой. Не думаю, что упавший с башни человек мне привиделся, к сожалению.

Страшно.

Разумеется, я подумала о Ларсе, и сердце сжималось от предчувствия, осознания близкой возможности непоправимой беды. Действительно непоправимой, потому что целители не всесильны, а при падении с такой высоты шансов выжить было немного.

Но всё же они были. И я должна прекратить эти малодушные прятки и жмурки, и узнать, что произошло и с кем.

Кто-то продолжал удерживать меня на руках, а потом осторожно, нехотя положил на какую-то твёрдую горизонтальную поверхность. Моё пламя радостно скакало по кончикам пальцев, путалось в волосах, довольное, даже счастливое, но после того, как тактильный контакт разорвался, осунулось, повяло, как цветок в закрытой пыльной кладовой. Сразу же стало холодно, зубы застучали, и я, досчитав до сорока восьми, открыла-таки глаза.

Напротив меня сидел сэр Лаэн, упираясь локтями в колени. Его седые волосы были распущены и свисали понурыми сосульками, а на лице большими буквами была написана усталость.

— Я снял печать безмолвия, Джейма. Что ты видела? Это очень важно.

Села. Мы оказались в одном из кабинетов, а лежала я на трёх стоящих рядом стульях. Невольно огляделась — но никого другого в кабинете не было.

— Он спрыгнул с башни, — сказала, ощупывая языком ноющие зубы: они заныли в придачу к голове. — Или упал.

— Спрыгнул или всё-таки упал?

Я задумалась, пытаясь не обращать внимания на усиленно отвлекающее меня от мыслей тело.

— Не знаю. Правда, не знаю. Вероятно, наверху в башне есть какая-то комнатка с часовым механизмом? Зачем кому-то туда идти, вылезать из окна, если не с целью спрыгнуть?

— Он был один?

— Не знаю, — память сопротивлялась, словно солнечные лучи слепили её изнутри. Ещё секунду назад, до этого вопроса я была на сто процентов уверена, и вдруг засомневалась. — Я видела только один силуэт.

Ректор молчал, глядя в стену. Потом поднялся.

— Идите, Джейма.

— Подождите, сэр Лаэн… Кто это был? Кто… упал?

Мужчина посмотрел на меня.

— Ваш однокурсник, — я прокусила себе язык, кажется, во всяком случае, немедленно почувствовала отрезвляюще противный привкус крови во рту. — Адепт Леннард Вейл.

— А Ларс?! — радоваться было преступно, подло, тем более, что от радости слишком отдавало подступающей истерикой. — Адепт Ларсен Андерсон?