Иранская мина - Александр Александрович Тамоников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Михаил тер веревку и думал о том, что в Тегеране сейчас, если подумать, шпионов больше, чем жителей. От этой мысли стало веселее. Юмор всегда помогал Сосновскому делать дела и поддерживать настроение на нужном уровне.
Веревка поддалась, несколько витков распалось. Еще минута напряженной работы, и он убедился, что путы ослабли. Быстро освободив руки, Михаил покрутил кистями, восстанавливая кровообращение, и снова принялся осматриваться.
До него дошло, что ноги он на этот механизм никак не закинет. Глупо оказаться с развязанными руками и связанными ногами против трех крепких противников. На глаза попался осколок стекла. Усевшись у двери, чтобы слышать звуки в соседней комнате, он принялся старательно перетирать краем стекла толстую старую веревку. Дело шло не так быстро, как хотелось. Тогда Сосновский сменил тактику. Надо перетирать не саму петлю, которая охватила ноги. Надо перетирать кусок веревки на узле.
Через несколько минут он освободил и ноги. Подняв с пола старую тряпку, Михаил обмотал ее вокруг осколка стекла и взял его поудобнее в руку. «Что дальше? Запрыгнуть и подтянуться на окне? Нет, через него не выбраться. Прорываться через дверь? А если они вооружены? Они ведь непременно вооружены. Нападу на одного, и меня пристрелит второй. Но и ждать, пока за мной придут, тоже глупо».
На улице раздался голос араба. Он что-то приказывал. Открылся и через минуту захлопнулся капот автомашины. В соседней комнате затопали ноги. Одного человека? Нет, двоих. Но снаружи снова раздался звук открываемой двери машины.
Лязгнула задвижка, и открылась дверь. Сосновский, изображая связанного по рукам и ногам, стоял перед дверью и улыбался. Иранец опешил, уставившись на него. И тут же Сосновский с молниеносной быстротой выбросил вперед руку с зажатым осколком стекла. Острый край стекла распорол человеку шею в районе сонной артерии. Тот схватился за нее, захрипел, но Сосновский рванул его за воротник к себе и захлопнул дверь. Резким движением, схватив человека за волосы, он ударил его дважды лбом о железную станину, и иранец рухнул на пол.
Дверь снова распахнулась, и на пороге появился второй иранец. Но он не успел ничего понять, может быть, только увидел своего напарника на полу. Сильным ударом ноги Сосновский захлопнул дверь. От удара крепкая дверь врезалась в лицо иранца. Он вскрикнул и отшатнулся. Сосновский тут же распахнул дверь и бросился на врага, стоявшего с разбитым лицом. Резкий удар в солнечное сплетение и тут же удар сбоку крюком в челюсть. Иранец повалился на пол, но попытался снова подняться. Не раздумывая, Сосновский схватил тяжелый табурет и изо всех сил обрушил его на голову противника. Табурет развалился на две части, а иранец бездыханно вытянулся у стены.
Араб наверняка услышал шум и возгласы. Невозможно провести рукопашную схватку беззвучно. Но думать, планировать, размышлять времени нет. Сейчас только интуиция, только опыт и… везение! И Сосновский бросился к окну, а не к двери. Если араб все понял, то он уже достал пистолет и идет к дому. Или подошел и вот-вот откроет дверь. И он начнет сразу стрелять, без предупреждения, без всяких там «стой, стрелять буду». Надо выиграть немного времени. Жаль, что те двое иранцев не были вооружены.
Стоя боком к двери, Сосновский медленно открыл окно, чтобы не издавать шума. Створки раскрылись почти без звука. Перекинув ногу через подоконник, Михаил выглянул на улицу. Никого, тишина. Он мягко спрыгнул на сухую траву и попятился к противоположному углу дома. Сейчас надо обойти араба, не выходить сразу на него и к машине.
И стоило только Сосновскому отойти за угол и остановиться, как он услышал шаги. Да, это человек подошел к окну. И все понял, потому что окно открыто, а внутри лежат иранцы с проломленными черепами и остатки табурета. Теперь ситуация не в пользу русского. Араб вооружен, он быстро кинется вокруг дома и пристрелит беглеца. Свидетели им ни к чему.
Сосновский задел ногой что-то твердое и длинное. Он опустил глаза, стараясь одновременно не выпускать из поля зрения угол дома, откуда мог появиться противник. Железный штырь. Длинный кусок арматуры, из которой вяжут каркас фундамента под заливку бетоном. Конец расплющен. Зубилом его, что ли, долбили, когда отрезали? Сосновский поднял штырь и примерился. Ну что же, неэстетично, но сейчас для него это единственное оружие. Араб сильнее, массивнее, и у него пистолет. Так что выбор не богат.
Сосновский весь превратился в слух. Напряжение достигло такого накала, что, казалось, он способен услышать жужжание мухи в доме, как она где-то там бьется о стекло. Шаги, осторожные шаги за углом дома. И они приближаются. Сейчас араб выйдет с пистолетом наготове. Он тоже напряжен, его палец на спусковом крючке. Он может нажать в любой момент, от любого неожиданного резкого звука.
Михаил взял поудобнее двумя руками штырь, уперся одной ногой в землю, вторую выставил чуть вперед. В этот бросок, в этот удар надо вложить все, всю силу, все желание жить, все желание победить. И второй попытки не будет. Промах равносилен смерти. Поспешность равносильна смерти. И бить надо в нижнюю часть тела, в живот. Проникающее ранение в голову или в грудь вызовет рефлекторное нажатие на спуск. А удар в нижнюю часть туловища заставит человека первым делом согнуться от боли.
Это не первая смертельная схватка у Михаила. За годы работы в разведке ему приходилось убивать много раз. А уж в составе группы, выполняя задания Берии, и говорить нечего – сколько человек было убито его руками! И с помощью огнестрельного оружия, и с помощью холодного, и голыми руками. Почему-то это вспомнилось, подумалось об этом. И сразу стало спокойнее внутри. Обычное дело на войне…
Этот миг всегда наступает неожиданно, и всегда ты успеваешь. И Сосновский ударил. В тот самый миг, когда араб появился из-за угла с пистолетом наготове, когда он еще был немного вполоборота, когда для выстрела ему нужно было довернуть руку с пистолетом градусов на пятнадцать… Эти доли секунды дали шанс, и Сосновский им
