Степан Бандера в поисках Богдана Великого - Александр Андреев

Подсудимых вводили в зал по одному и Степан Бандера вошел в него последним. Как только он появился, все 22 подсудимых дружно встали, за ними их адвокаты, затем автоматически поднялись все журналисты, зрители, двадцать полицейских в форме, прокуроры и даже судьи трибунала. Тут же в зале почти сорока голосами прогремело «Слава Украине!» первыми очнулись судьи, но дело было сделано. На следующий день об этой пощечине ОУН оккупационно-демократической до противного Варшаве написали все европейские газеты, вызвав в Польше настоящую бурю.

Степан Бандера сам разработал схему поведения всех подсудимых на процессе и передал ее товарищам. Поскольку суд проходил в украинском Львове слушания велись на украинском языке, то в течение целого месяца колоссальный пропагандистский эффект, превзошедший самые смелые ожидания, гремел по всей Украине.

Так как все львовское оуновское дело было основано на неопровержимых, но все же не полных документах «архива Сенника», то половина подсудимых полностью отказывались от того, что занимались запрещенной деятельностью, а вторая половина объявляли себя членами ОУН и подтверждали это своими выступлениями о идейно-пропагандистских принципах своей организации, постоянно тыкая польские власти носом в их преступления против украинцев, за которые никто не нес никакой ответственности.

Все подсудимые объявили себя гражданами Украины, а Степан Бандера добавил, польское юридическое господство над Галичиной и Волынью временное. На обвинение ОУН в терроризме и в том, что она губит дружбу польского и украинского народа, Бандера резко ответил на всю Украину и Польшу:

«Цель политики польского правительства – не сближение двух народов, а государственная и национальная ассимиляция украинцев».

Польские газеты, по своему пересказывавшие львовский процесс ОУН, начали писать о том, что проводники края посылают на смерть несовершеннолетних юнцов, а сами прячутся за их спины. 5 июня Степан Бандера заявил, что именно он отдавал боевикам приказ выполнить приговор революционного трибунала – смерть за антиукраинскую деятельность – Майлову, Бабию и Бачинскому. Когда он заговорил о мотивах этих политических убийств, судья десять раз лишал его слова, затем приказал вывести из зала суда, а прокурор забился в истерике перед все понимавшими журналистами.

– Высший суд! Это пропаганда идей и лозунгов ОУН. Я не могу позволить такие разговоры в суде, это защита не подсудимых, а ОУН!

Защитник Степана Бандеры на Варшавском и Львовском процессах тридцатипятилетний Владимир Горбовой, поручик Украинской Галицийской Армии, член УВО и ОУН, связной между ПУН и КЭ ОУН на ЗУЗ, политзаключенный в концлагере Березе Картузской, доктор права Пражского университета, своими вопросами раз за разом ставил прокуроров и судей в тупик. Судья лишил защитника права голоса и над процессом стала смеяться вся Европа. Тут же второй адвокат Степан Шухевич, дядя Романа Шухевича, командир полка Украинского Корпуса Сечевых стрельцов Евгения Коновальца, автор книг «Неведомые герои» и «Большая история украинских политических процессов в Галичине и на Волыни от 1922 до 1939 года», спасший жизнь на судах десяткам украинских политических заключенных, потребовал у суда выяснить, как в полицию попал «архив Сеннка».

Судья тут же отменил прения сторон, и это решение громовым эхом отдалось не только в Польше, но и в Европе. Общественное мнение было на стороне незаконной ОУН, а совсем не никакой Варшавы, и миллионы украинцев читали последнее слово на суде Степана Бандеры, которое судье никак нельзя было прервать:

– Мы, члены Организации Украинских Националистов, не террористы. ОУН охватывает своей деятельностью всю национальную жизнь и в своей политической программе не ориентируется ни на кого. Про это мне говорить не дали.

Полицейский комиссар Кособудский и волынский воевода Юзефский должны были погибнуть не потому, что они, по словам прокурора, хотели сближения двух народов, а потому, что целью всей политики польского правительства, в том числе и на Волыни, были репрессии и государственно-национальная ассимиляция украинцев.

Что касается Бабия и Бачинского. Мы считаем, что обязанностью каждого украинца является подчинение своих личных дел и всей своей жизни интересам и благу нации. Если же кто-то добровольно и сознательно сотрудничает с врагами, борющимися с украинским освободительным движением, то мы считаем, что за такое преступление национальной измены должна быть только кара смерти.

Что касается покушения на советское консульство во Львове. Прокурор заявил, что мы хотели испортить польско-советские отношения. ОУН в своей политической деятельности отбрасывает ориентацию на кого-нибудь. ОУН отбрасывает концепцию восстановления украинского государства в случае польско-большевистского конфликта. Мы знаем из истории, что в отношении Украины Польша с Москвой всегда договаривались.

Все боевые акты, которые рассматривались в этом зале, являются только фрагментами даже не всей революционной, но даже и только боевой деятельности. Из процесса выходит, что ОУН всю свою деятельность сводит только к боевым акциям. Заявляю, что боевые акции не являются единственными, а только равноценными с другими акциями и направлениями работы ОУН.

Поскольку в этом зале рассматривали покушения, которые провела ОУН, кто-то мог бы подумать, что наша Организация не считается с жизнью человека вообще и даже с жизнями своих членов. Коротко скажу: люди, которые все время в своей работе сознают, что каждую минуту сами могут потерять жизнь, такие люди, как никто другой, умеют ценить жизнь. Они знают ее ценность. ОУН ценит жизнь своих членов, очень ценит, но мы понимаем, что наша идея такая величественная, что когда идет разговор о ее реализации, то не единицы, не сотни, а миллионы жертв нужны и возможны, чтобы ее реализовать.

Вам отлично известно, что я знал, что отвечу головой, и вам известно, что мне давали возможность свою жизнь спасти. Живя год с убеждением, что я потеряю жизнь, я знал, что переживает человек, который имеет перед собой смерть. Однако, в продолжение всего этого времени я не переживал того, что я пережил тогда, когда посылал двух членов организации на верную смерть: Лемика и того, кто убил Перацкого».

Судья не выдержал и не дал Бандере договорить его последнее слово, вывел из зала и 26 июня объявил приговор ОУН на Западной Украине: Степан Бандера и Роман Мигаль получили пожизненное тюремное заключение, а остальные оуновцы – тюремные сроки от двух до десяти лет.

Теперь все украинцы знали, что именно от них зависит судьба Украины, а идеи сильнее виселиц. Молодежь повторяла слова Степана Бандеры: «Погибнуть, но не предать! Добьешься украинской державы, или умрешь за нее в борьбе!»

Степан Бандера и его сотни судимых и несудимых соратников оказались в польских тюрьмах и концлагерях, но другие тысячи его товарищей по оружию восстановили почти погибшую Краевую Экзекутиву ОУН на Западной Украине, возобновили связи с Проводом Украинских Националистов. Революционное подполье заработало с новой молодой силой, поднявшейся на волне энтузиазма после Варшавского и Львовского процессов над ОУН. В переписке украинских националистов появились слова: «Слава Украине – вождю ОУН слава!». Степан Бандера их изменил: «Слава Украине – героям слава!»

– Мордой к стене! Не поворачиваться, не говорить! Руки всегда держать за спиной, ходить только с головой вниз, смотреть на пальцы ног! При нарушении сразу бьем по голове! Вечером укрываться с головой нельзя, сразу будем стрелять!

Крики польских тюремщиков эхом перекатывались по коридорам Мокотовской тюрьмы в Варшаве, в которую Бандеру с товарищами сразу вывезли из Львова после процесса. Ночью тюремщики постоянно пересвистывались, показывая начальнику конвоя, что не спят, в камерах постоянно горел свет, и заснуть под этот тарарам было невозможно годами. Осужденных сразу же переодевали в грязную и рваную одежду со штанами без ремня и обували в невменяемые деревянные башмаки, в которых можно было только медленно передвигать ноги.

Вскоре осужденных оуновцев, сидевших в Мокотове в одиночках, перевезли в Кельце, в тюрьму с говорящим названием «Святой Крест». Тюремный режим «Святого Креста» убивал медленно, но обязательно, и оуновцы, сидевшие в камерах по двое, начали общую голодовку. На ее восьмой день тюремщики стали кормить голодающих принудительно. Осужденному привязывали к стулу руки и ноги шнурами, и если рот открыть не могли, зажимали голову неподвижно лицом вверх и узкой трубкой заливали продуктовую жижу через нос.

Степан Бандера и его товарищи уже передвигались, только держась руками за стены, когда их требования по очеловечиванию тюремного режима были удовлетворены на шестнадцатый день голодовки. Оуновцы голодали еще девять и тринадцать дней и добились того, что им смог передавать посылки Комитет помощи украинским политическим узникам. Теперь польский тюремный режим позволял сохранить этим неунимающимся политическим заключенным жизнь, но, чтобы не было «дурного» примера другим узникам, оуновцев развели по одному в разные тюрьмы Польши.