Русуданиани - Без автора

Оделся царевич, лук и стрелу взял в руки, палицу заткнул за пояс и направился к дракону. Увидел, что хвост у него прижат к голове, выпустил стрелу и хвост пригвоздил к черепу. Не смог дракон шевельнуть ни хвостом, ни головой. Тут не стал мешкать мой конь Невезучий, подлетел к дракону, словно на крыльях, и вскочил на него. Занесли мы с царевичем сабли и оба ударили дракона по шее — едва одолели толщину его шеи — и отсекли голову. Поглядели мы, нигде не видно трупа дракона. Как исчадие колдовское, все исчезло бесследно.

Заметили проклятые, что дракон нам ничем не повредил, и приказал царь воинам: «Честь и отвагу никто не продавал. Опозоренные двумя мужами, куда мы пойдем?» Как услышали они это от царя, зашумели и, разъяренные, пошли на нас, обнажив сабли.

Увидела Бепари, что ярость ее отца не утихает, повязала на шею свой мандили и стала умолять мужа[41]: «Не вступай в битву с ним! Иди своей дорогой. Я знаю, пока не убьет он тебя или сам не погибнет, не успокоится, ради чего ты жертвуешь собой? Ты надеешься на свою силу и доблесть, но я говорила и опять скажу тебе: человеку не справиться с его кознями».

Засмеялся Джимшед: «Не тревожься, солнце мое! Я не хотел, чтобы между мной и твоим отцом была вражда или чтобы мы поссорились с тобой из-за того, что я принес какой-нибудь вред твоему отцу. А меня ни от его чар, ни от его битв не убудет. Позволь мне сразиться с ним, ибо больше я не могу ему уступать».

Не выдержало тут мое сердце, и закричал я: «А почему ее отец не спрашивал позволения, когда покинул острова, [которыми он правит], и стал до самого Хатая преследовать вас обоих? Если я встречу его в бою или попадется он мне под руку, не пощажу. А после делайте со мной что хотите. Если уцелеете, хоть голову мне с плеч сносите, не боюсь». И молвила Бепари: «Если бы я могла, сама бы своими руками схватила отца».

Пока они не напали на нас, мы не спешили. Подошел тут царь Саул; скрежетал он зубами, уста извергали пену, бранился он и проклинал свою дочь: «Эта блудница, распутница своими колдовскими чарами двух каджей приворожила — и меня осрамила, и себя ославила. Куда теперь она от меня уйдет, обоих я в огне сожгу или на куски разорву и брошу воронью на съедение. Не надейтесь выскользнуть из моих рук».

Как услышал Джимшед от своего недостойного тестя эти речи — они были подобны острому клинку, — загорелся в его душе огонь и глаза налились кровью. Надел он шлем, взял у меня копье, натянул поводья, поднялся на стременах и пошел на них; голос его был подобен небесному грому: «Ты сам хотел, чтобы я сжег твою душу, вот я и пришел. Славы мне не принесет война с тобой, но больше терпеть невозможно».

Как только Джимшед подошел, острием копья, как мяч, подхватил [Саула], швырнул его в гущу войска и тут же убил. Как увидели воины Саула мертвым, дружно налетели на нас, и такое завязалось, словно небо обрушилось на землю. Лился кровавый поток, и нес он [отрубленные] руки и ноги. Не справились воины с нами: кто убежал, кто помилования стал просить. Бегущих мы не преследовали, ибо остались они без царя, да и какая польза преследовать трусов, а лучшие оставались у нас в руках, порубленным же не было числа. Их доспехи и шатры, сокровища и утварь, престол и венец — все валялось без присмотра.

Был на той стоянке один безоружный знатный человек. Когда я обходил лагерь, заметил этого палавана — он стоял с опущенной головой, в разорванной кольчуге, отбросив саблю и кинжал. Я видел: когда царь был убит, он бросил оружие и порвал на себе кольчугу. Тогда, во время битвы, мне было не до него, теперь же я узнал его и спросил: «Ты был там, чего же пришел сюда? Если хотел бежать, надо было уходить подальше; если сдавался на нашу милость, надо было там же молить о пощаде». Он отвечал мне: «Я не беглец и не пленник. Если бы бог не прогневался на меня, я должен был бы проявить отвагу, когда мой царь было еще жив, убить на его глазах либо его врага, либо себя самого. Но из-за множества моих грехов и несправедливости моего царя не удостоился я этого и стал свидетелем его смерти. Теперь зачем мне оружие, кому мне служить? Если бы я взял подаренное им оружие и бежал, если бы в нашем царстве встретил бы меня его сын или брат, я мог бы служить им. Но я здесь, и вы поступите по совести, если убьете меня, и вам даже надлежит это сделать. Я был предводителем этого войска и был и братом и сыном моего царя. Если ему я не помог, кто другой может ждать от меня верной службы? Пока я жив, не позволю моему языку вымолвить это!»

Пока мы вели эти речи, подошел и Джимшед, спросил: «О чем говоришь ты?» Я доложил, в чем дело. Тот человек снова, преклонив колени, стал молить о смерти. Затем он стал оскорблять нас, дабы мы разозлились и сгоряча убили его. Но Джимшед сказал: «За эти слова я убивать тебя не стану. И смерти ты недостоин, иначе она настигла бы тебя в эти пять дней, когда здесь текли потоки крови. Значит, ты хороший человек и бог не обрек тебя на смерть. А верность твоя царю такова, что в тебе незаметно даже страха смерти и привязанности к жизни. Я не только не убью тебя, но буду почитать, как отца».

На эти слова тот человек не только не ответил благодарностью, но стал лить слезы и браниться. Я разозлился и готов был разделаться с ним. Но Джимшед остановил меня: «Пусть говорит, что хочет, у него сердце болит. Зачем тебе спешить, живым он все равно от нас не уйдет. И если кто-то может убить меня, убьет и его!»

Понял тот муж, что ничего у него не получается, и больше ничего не говорил. То, что нам нужно было для отдыха, мы заставили принести пленников. Я поставил для Джимшеда небольшой престол, сели мы и хорошо отдохнули. Тот человек, жаждавший смерти, пришел и встал у нашего шатра. На следующее утро Джимшед приказал: «Отыщи всех, кто скрылся в лесу или спрятался среди мертвых, приведи сюда, я их приставлю к делу».

Обошел [тот человек] лес и поле и собрал пятьсот человек. У нас еще было около шестидесяти пленников. Старший определил, кто какую службу может нести. Потом приказали мне царь с царицей: «Велика эта страна и исполнена колдовских чар. Тамошних жителей и одного дня нельзя оставлять без надзора. Ступай и управляй ими, иначе та страна потеряна для нас». Отвечал я им: «Хоть и должен вассал подчиняться слову патрона, но как я могу оставить вас в этой стране колдунов и каджей, а сам отправиться в страну островов. Ежели вы желаете мне добра, то знайте — такая милость для меня хуже гнева. Богом клянусь, пока не встретитесь вы с вашими родителями и не увижу я вас в венце на престоле, не нужно мне ничего, кроме этого коня и оружия, не хочу никакого богатства. Делайте со мной что хотите, но вас я не покину. Милости я достоин — милуйте, казни — казните!»

Рассмеялся Джимшед и сказал: «Казнить тебя следует сейчас же! Чего мешкать!» А Бепари добавила: «Хорошо он тебе ответил и достоин милости; мне тоже трудно будет с ним расстаться, ведь у тебя нет более верного, выросшего вместе сдобой вассала. Вы подумайте, а я вот что скажу: этот Кундрав был предводителем войск моего злосчастного отца. Он на вас обиды не таит, человек он умный и дельный. Пока вы свои дела делаете, пусть он правит нашей страной. Страна та недобрая, негоже оставлять ее без правителя».

Понравился нам этот совет. Мне приказали привести Кундрава. Сначала он поклонился царевне, а потом сказал: «Недостоин я зреть твой лик, почему не прикажешь, чтобы стерли мое имя с лица земли?!» Бепари стыдливо прикрыла лицо, не нашлась, что ответить. Джимшед сказал: «Плохие ты слова произнес! Бог не пожелал, чтобы мы подружились с твоим повелителем, и не выдержала земля его колдовских чар. Пока я не освобожусь, чтобы заняться делами вашей страны, ты ею управляй, как управлял прежде».

Для Кундрава эти слова были как алмазный кинжал в сердце. Сказал он так: «Ох, не думаю, чтобы этим словам нашлось место на земле или бог потерпел их на небесах. Как вы могли подумать, что стану я править вместо моего господина?! Такое и в голову не должно прийти, а если и пришло, то как вы позволили вашим устам это произнести?! Если бы бог прогневался на меня и я бы подружился с дьяволом и пожелал служить другому, меня следовало бы живьем разорвать на куски, не удостаивая праведной смерти. Как вы могли предложить мне управлять его владениями!» Он все не соглашался, и тогда Джимшед сказал: «Плохого ты не делаешь, и люди не осудят тебя. Если ты предашь своего государя, как я смогу доверять тебе? Но ведь я ради любви к этому человеку и дружбы с ним расстался с родителями и покинул мою страну. Он же преследовал меня, чтобы убить, и не успокоился, пока сам не нашел свою смерть. И ты невиновен, и я. Если ты послушаешь меня, [то поймешь]: здесь нет ни измены твоему государю, ни твоей неверности. Я отблагодарю тебя, как подобает; верность дочери твоего господина то же, что верность твоему господину». Потом сама Бепари приказала Кундраву, с ее помощью нам легче было уговорить его. Что нам требовалось — престол и венец, шатры и паланкины, а также люди — мы отобрали, остальное отправили с Кундравом. Проводили его, а сами пошли в город дэва.