Русуданиани - Без автора

Шли мы благополучно и весело, как было нам по душе, пока не прибыли в город дэва. Когда мы приблизились к городу, я сказал: «Тот злодей говорил нам: в мой город не ходите, там ждет вас опасность; может, он был прав, и лучше не попадаться в ловушку». И царевна стала умолять [Джимшеда]: «Довольно ты видел бедствий от вещунов, не попадайся в дьявольские сети!» Но не послушался Джимшед. «Я не верю словам дэва», — говорит.

Подошли мы к площади, окружили нас люди и взмолились: «Не. входите сюда, город заколдован дэвом. Кто позволит нам найти настоящего правителя?» Но не уступил Джимшед, пришпорил коня. Я последовал за ним и сказал: «Что бы ни случилось, клянусь, я обгоню тебя». Опередил я его на один шаг. Как ступили мы на площадь, сами того не замечая, свалились с коней и превратились в камни. А кони наши встали над нами и заплакали.

Как увидела это Бепари, вскрикнула, соскочила с коня, сбросила с себя венец с султаном, села рядом с Джимшедом и стала жалобно плакать и причитать. На ее плач вышла жена дэва, женщина прекрасная и честная, с плачем подошла она к Бепари и поклялась ей: «Если бы я знала что-нибудь или была замешана в происходящем, если бы владела колдовскими чарами, сама не попалась бы в руки тому колдуну!»

Поняла Бепари, что от нее нечего ждать помощи, стала оплакивать свою несчастную судьбу, взывать к господу: «С твоей помощью я только что освободилась из дьявольских сетей, не губи же меня, тобой спасенную, паси еще раз от колдовских козней. А если его нельзя спасти, тогда и меня вместе с ним преврати в камень, чтоб не видела я солнечного света и близких людей».

Три дня и три ночи стояла Бепари на коленях и так плакала, что, омываясь ее слезами, очищались наши тела, превращенные в камень. И жена дэва не покидала ее и плакала вместе с ней. На четвертый день, на заре, проявил господь милосердие, не оставил нас, скованных колдовскими чарами. Бепари задремала, положив голову на колени окаменевшему Джимшеду. И показалось ей, будто Джимшед сказал: «Не плачь, вели заколоть Невезучего, его внутренностями оберни нас обоих, и мы будем спасены». Отвечала Бепари: «Если я убью коня, что скажу сыну визиря?» — «Не тревожься, — успокоил ее Джимшед, — Невезучий мне большую службу сослужил, чем сыну визиря, и его мне будет недоставать больше, но иного выхода нет. Если Невезучий падет — это знак нашего избавления, если же нет — отступись от него».

Вздрогнула тут Бепари, огляделась и увидела, что Невезучий в самом деле свалился, лежит, обреченный на смерть, и плачет. Она тотчас встала, привела человека, подошла к Невезучему, заплакала и сказала ему: «Горе тому, достойнейший из коней, скакун несравненный, кто скорбит о гибели твоей, горе свидетелю твоей кончины! Ты не раз выручал своих хозяев, и теперь от тебя я жду их спасения, окажи мне милость».

Конь вздохнул, как человек, и полились у него из глаз потоки слез, откинул он голову и вытянул ноги. Делать было нечего, и убили этого славного коня. Разрезали брюхо, вытащили кишки. Удивительно было то, что ни у кого никогда не видел я таких длинных кишок. Обернули нас ими. Прошло некоторое время, и чары рассеялись, освободились мы из каменного плена. Оглянулся Джимшед по сторонам, увидел Бепари, растерзанную, в неподобающем ей виде; чужие знатные женщины окружали ее, удивился он и воскликнул: «Что со мной случилось и что делать мне после того, как я увидел тебя такую?» Она возблагодарила бога: «Если вы избавились от волшебных чар, то можете считать, что я проводила время в радости и забавах, но я такое дело совершила, что вы и глядеть на меня не должны». Поведала она нам о смерти Невезучего. Джимшед опечалился и пролил много слез. А я, когда оглянулся и увидел рассеченного пополам коня, лишился памяти и упал лицом вниз и лежал так, пока не обратился ко мне Джимшед с такими словами: «Никто не сделал этого из вражды или предательства, у меня больше твоего болит сердце, но так надо было для нашего спасения, утешься». Отвечал я: «Человек не может вынести и чрезмерной радости, а не то что горя, трудно удержаться от слез, а так, разумеется, пусть и конь послужит твоему спасению, и моя голова в придачу».

Заговорила тут жена дэва: «Отныне ничего не бойтесь, ступайте за мной, я покажу вам дворец». Повела она нас, и увидели мы чертог, лучше которого ни у каких государей не бывало. Сама хозяйка отправилась в свои покои. Надела она прекрасные украшения и украсила своих прислужниц. Пригласила она Бепари в свои покои. Пошли и мы туда. И было там еще красивее, все разубрано золотом и бирюзой, потолок был сделан из чистого хрусталя.

Остановились мы во дворце дэва, а Бепари — в покоях его жены. Отдыхали неделю. Приходили [вельможи], приносили диковинные, драгоценные дары. Собрали мы придворных и одарили их по царскому обычаю.

Пили мы и тешились от души и дивились тому, какой порядок был у того дэва, и тому, кто дал ему в жены такую красавицу и как могла она глядеть на него. Расспросила Бепари женщину обо всем. Заплакала та и отвечала так: «Я не какого-нибудь пропащего человека дочь, чтоб не знать надлежащего закона и порядка, я дочь греческого царя. У отца и матушки моей не было детей, кроме меня. Царем и царицей они назывались, а на самом деле я превосходила их во всем. В отцовских владениях я распоряжалась как хотела. И, к несчастью своему, не оставалась я на одном месте. Прослышав про красивую местность или ароматные цветы, направлялась я туда, и так из года в год: где было хорошо летом — ехала я туда, где лучше зимой — туда. Вот так развлекалась и наслаждалась я, пока не прогневила господа. И когда увяли в саду весенние розы и распустились в полях осенние, велела я разбить в долине разноцветные шатры. Никого я не боялась и не опасалась, все Греческое царство было покорно моему слову. Где понравится мне цветок, там останавливалась и наслаждалась.

Однажды ночью все разошлись кто куда, а я со своими подружками играла на цветущем лугу. Опустилось вдруг на нас что-то вроде черного облака. Мы решили, что это лунное затмение, и испугались. Я не заметила, что это надвигался на нас дэв. Схватил он меня, посадил к себе на плечо и со мной одну мою подругу, двух других сунул под мышку, еще двух — с другой стороны и так вшестером доставил нас сюда — хозяйку с прислужницами. Как пришла я в себя, увидела, что нахожусь в чужом дворце, дворец полон был, как вы сейчас видите, царскими украшениями, вещами для забав и утех. Дэв спрятался, и со мной были только пять моих прислужниц. Я решила умереть и пыталась учинить над собой плохое, но много утешительных слов говорили они мне, и хвалили того колдуна, называя его царем, и сулили несчетные богатства, и обещали, что я скоро встречусь со своими родителями, этим успокоили они меня. И до тех пор не видел меня тот проклятый, пока я не привыкла ко всему, и мне не оставалось ничего другого, как радоваться общению с подругами. Однажды явился он ко мне в царской одежде и короне. Прибыл ко мне евнух и доложил: «Сейчас сюда придет царь». Как взглянула я и увидела это чудище, огромное, как море, потемнело у меня в глазах и упала я без чувств. Три дня и три ночи лежала я, как мертвая. После того я его ни разу не видела, а площадь ту он заколдовал, для того чтобы я не могла убежать и чтобы никто до меня не мог добраться. Три года, как я здесь. Ныне я счастлива, что вашей рукой колдун повержен, и его богатство принадлежит вам, а я буду бога молить за вас, если вы поможете мне встретиться с моими родителями».

Выслушали мы ее рассказ и поразились ему, и сказал мне Джимшед: «Не найдешь в ней изъяна, красавица солнцу подобна, и владения достойны ее». Я отвечал: «Мое время еще не подошло». Сказал Джимшед красавице: «Ты мне сестра отныне, а я тебе брат. Располагай мною. Сейчас я занят, по своим делам отправлюсь, и ты исполни свое желание, повидайся со своими родителями, я скоро вернусь и, кого ты пожелаешь, приведу тебе в мужья. Хочешь — в твоих владениях свадьбу сыграем, хочешь — у родителей твоих. А этот город и сокровища все равно принадлежат тебе». Поблагодарила она его: «Достойнейший из царей, благословен будь отец, родивший тебя, исполнен ты мудрости и скромности, ты лучший из государей, не имеющий равных в доблести. Пусть не пресытится судьба любовью к тебе, юный годами, но зрелый делами государь! Я не стою даже того, чтобы прислуживать вам, а вы обращаетесь со мной так почтительно. Я несчастная пленница, спасенная вашей победоносной саблей, прах и пыль от ваших ног».

После этих слов сели они пировать, и подобного пиршества не видело око человеческое. И благословляли горожане их в тот день, и восхваляли молодого царя Джимшеда.

Целый месяц провели мы, тешась и пируя. Пили мы и наслаждались, играли на площади в мяч, и каждый день подводили нам все лучших коней, потчевали все лучше и щедрее.

В один из дней пожелал Джимшед поохотиться. Мы долго его отговаривали, но он упорствовал. С того дня, как пришли мы в город дэва, не садился он на Несчастливого, а ездил на конях из конюшни дэва. В тот день привели ему высокого каурого жеребца, а я сидел на гнедом. Когда отговаривали его ехать на охоту, обернулся он, рассерженный, пришпорил коня, тот помчался быстрее ветра, и царевич исчез из глаз.