Великий Ганди. Праведник власти - Александр Владимирский

Некоторые члены ИНК были недовольны, но повиновалась. Ганди признавался своим товарищам: «Меня пугает большинство. Я дошел до того, что мне стало противно слепое обожание толпы. Я бы тверже чувствовал под ногами почву, если бы толпа плевала на меня…».

Ганди понял, что многие его соратники восприняли метод ненасильственной борьбы как временную меру, а не как незыблемый принцип. Таким людям он рекомендовал, если они неспособны выдержать насилие со стороны правительства, честно обратиться к ответному насилию, но не участвовать в этом случае в ненасильственных акциях. Но правительство сознательно провоцирует беспорядки, чтобы иметь повод навести порядок твердой рукой.

Ганди писал Неру: «Если бы мы не остановились, уверяю вас, мы вели бы не ненасильственную борьбу, а по большей части борьбу насильственную». Позднее Неру признал: «Почти не вызывает сомнений, что если бы движение тогда продолжилось, вспышки насилия возникали бы все чаще. Правительство топило бы их в крови, наступило бы царство террора…»

Ганди часто принимал решения, полагаясь не на разум, а на интуицию, предугадывая скрытые тенденции в развитии массового движения. В письме к Джавахарлалу Неру Махатма выражал надежду, что недоумение, возмущение и даже гнев многих его соратников, вызванные его действиями, неизбежно сменятся «полным пониманием сложившейся ситуации». Ноябрьские события в Бомбее и трагический инцидент в Чаури Чаура доказали, что участники сатьяграхи нарушают принципы ненасилия, выходя из-под контроля своих руководителей. Чтобы не скомпрометировать идеалы сатьяграхи, кампанию несотрудничества надо было прекратить. «Движение отклонилось от верного пути. Мы должны вернуться на исходные позиции и снова двинуться вперед».

Неру признал правоту и прозорливость Ганди. «Благодаря долгой и тесной связи с массами он словно приобрел, как это часто бывает с великими народными вождями, шестое чувство; он чувствовал массы, угадывал их поступки, их возможности. Повинуясь своему инстинкту, он соответствующим образом менял свои поступки, а потом пытался облечь свое решение в покровы логики для ошеломленных и разъяренных коллег». И ведь, заметим, при этом никогда не ошибался. Будущее всегда доказывало, что он был прав и что только такой поворот в политике обеспечивал конечный успех индийского освободительного движения.

Ганди вернулся в ашрам Сабармати. Почти все самые близкие соратники по конгрессу находились в тюрьмах. Британский министр иностранных дел Эдвин Монтегю настаивал на немедленном предании Ганди суду, поскольку угроза расширения беспорядков миновала. Но лорд Рединг не решался на этот шаг, говоря, что, находясь на свободе, Ганди менее опасен, чем в тюрьме.

Индийской общественности стало известно о содержании телеграммы лорда Биркенхэда и Монтегю правительству Индии, где говорилось: «Если бы существование нашего королевства было поставлено на карту, если бы британскому правительству было запрещено выполнять свои обязательства по отношению к Индии, то Индии пришлось бы безуспешно тягаться с самым решительным в мире народом, который на это ответил бы со всей надлежащей суровостью».

В ответ Ганди написал статью, где утверждал: «Никаких уступок королевству, пока британский лев потрясает перед нашим лицом окровавленной лапой… Пора британскому народу дать себе отчет, что борьба, начатая в 1920 году, — борьба до конца, хотя бы она длилась месяц, год, месяцы или годы».

В другой статье Ганди потребовал преобразования Британской империи в федерацию свободных и равноправных государств, каждое из которых имело бы право выйти из «почетного и дружественного союза». Иначе вся энергия «самого решительного в мире народа» будет истрачена в бесполезной попытке подавить пробудившийся в Индии дух свободы, который уже никому и никогда не удастся сломить. В ответ британский парламент потребовал суда над Ганди.

В декларации 2 марта 1922 года Ганди утверждал: «Каждый раз, когда народ будет совершать оплошности, я буду в них каяться. Единственный тиран, которого я признаю в этом мире, — тонкий неслышный голос внутри нас. И даже если мне придется остаться в меньшинстве, сведенном к одному человеку, у меня хватит мужества остаться в этом отчаянном меньшинстве… Правительство разжигает насилие своими неразумными поступками. Можно подумать, что оно стремится к тому, чтобы вся страна погрязла в убийствах, пожарах и грабежах, чтобы утверждать, что лишь оно способно с ними сладить… Может ли намеренное ненасилие родиться из вынужденного ненасилия слабых? Не затеял ли я пустое дело?.. А вдруг, когда разразится ярость, никто не уцелеет? Если каждый поднимет руку на своего ближнего, к чему тогда мне будет поститься до самой смерти после такого несчастья? Если вы неспособны на ненасилие, открыто примите насилие! Но только не лицемерьте!»

Вечером 10 марта 1922 года Ганди был арестован, а уже 18 марта начался процесс над ним в суде Ахмадабада. Здание, в котором проходил суд над Ганди, охранялось войсками, а близлежащие улицы патрулировали наряды пешей и конной полиции.

Судья Брумсфилд предъявил Ганди обвинение в том, что он вызывал среди населения страны ненависть и презрение к законному правительству посредством своих статей. Особый гнев вызвала его статья, явившаяся ответом на телеграмму лорда-канцлера и будущего министра по делам Индии виконта Биркенхеда и Монтегю, который в тот момент занимал этот пост. Они утверждали: «Если существование нашей империи поставлено под вопрос… если кто-то воображает, что мы намерены уйти из Индии, Индии придется сражаться без малейших шансов на успех с самым решительным народом в мире, ответ которого будет адекватно суров».

В связи с этим Ганди писал в статье, появившейся в «Янг Индиа» 23 февраля 1922 года: «Никаких компромиссов с империей, пока британский лев потрясает перед нашим лицом своими кровавыми когтями». Он заявил, что миллионы индийцев, на которых англичане смотрят как на тщедушных поедателей риса, полны решимости сами решать свою судьбу и обойдутся без британского руководства и оружия, поскольку «еще ни одна империя, опьяненная властью и грабежом более слабых народов, долго не просуществовала… Сражение, начавшееся в 1920 году, будет продолжаться до конца — месяц, год, месяцы или годы…».

Ганди отказался от защиты. Он признал себя виновным и взял на себя ответственность как руководитель кампании гражданского неповиновения за все проявления насилия, но заявил, что искренне стремился избежать связанных с этим трагических последствий.

В письменном заявлении суду Махатма подчеркнул, что его долг перед индийским и английским обществом — объяснить, как он из верноподданного и сторонника сотрудничества с правительством превратился в противника британских властей. «Моя общественная деятельность началась в 1893 году в Южной Африке. Мое первое соприкосновение с британскими властями в этой стране было не самым удачным. Я обнаружил, что как человек и как индиец не имею никаких прав. Более того, я обнаружил, что не имею никаких прав как человек именно потому, что я индиец…»