Тайна моего отражения - Татьяна Гармаш-Роффе

– « Здравствуй, моя дорогая Жюстин…» Ну это я пропущу, не имеет значения… Так, так, ага, вот:

«… Я убеждена, что мужчина никогда не будет любить бесплодную женщину так же, как любил бы мать своего ребенка. Я убеждена, что ребенок никогда не будет любить приемную мать так же, как любил бы родную… У нас нельзя усыновить, не сказав правду ребенку, но эта правда будет всегда стоять м ежду нами – между мной и Робином, между мной и ребенком…

Я хочу этого избежать. Я решаюсь на этот шаг из любви к Робину, из страха его потерять – ты знаешь, как тяжело мне достался этот блистательный любимец женщин; я решаюсь на этот шаг во имя нашей взаимной любви с моим будущим ребенком…

Это будет очень трудно сделать. Трудно в практическом смысле, хотя я все уже продумала и договорилась обо всем в Москве с людьми, которые мне помогут найти младенца, – и еще более трудно психологически. Я должна обмануть всех, включая самых близких мне людей, обмануть их убедительно, и мне не с кем поделиться всем этим, не у кого попросить совета и поддержки, кроме тебя, моей единственной подруги…

Пожалуйста, сожги это письмо, как договаривались. Ты знае шь, что тебе я доверяю полностью, но кто может поручиться, что оно никогда не попадет в чужие руки?»

Жюстин подняла глаза.

– Вы первые, кому я доверила секрет Вирджини. Может, зря…

Наткнувшись на мой взгляд, она добавила торопливо:

– Нет, я вам верю, как иначе, когда такое сходство! Но все же… Никто не должен узнать об этом, и в первую очередь – Кати!

– Это я могу пообещать вам твердо. Так получается, что Шерил – не ребенок Вирджини? – Я посмотрела на Джонатана. Он в ответ прикрыл глаза.

– Да, – вздохнула Жюстин.

– Вы знали, что девочек было две?

– Нет. Вирджини меня в подробности не посвящала, а я к ней с расспросами не лезла. И как ей только удалось все устроить, как удалось вывезти младенца из СССР?

– Но каким образом получилось, что официальное место рождения Шерил – Париж?

– Это-то как раз было очень просто сделать. Она приехала ко мне с ребеночком, и через несколько дней мы пошли в мэрию и заявили, что преждевременные роды произошли у меня дома… В те времена никаких иных подтверждений не требовалось. К тому же у меня в мэрии были хорошие знакомые…

– Вот почему наши даты рождения расходятся! – воскликнула я.

– Да, теперь понятно… А живот она носила накладной? – спросил Джонатан.

– Сообразил, – кивнула Жюстин, – правильно. Вирджини сообщила всем, что беременна. Робин был счастлив – четыре года им не удавалось родить ребенка, и он уже начал отчаиваться. Стал поговаривать об усыновлении… Но Вирджини не хотела – я вам прочитала ее доводы. Она предпочла пойти на обман. Муж был в Москве, она у себя в Бостоне, так что она почти ничем не рисковала. Поехала в Москву, когда была «на седьмом месяце», повидать Робина. Затем, якобы боясь преждевременных родов, она через неделю покинула его. Только он не знал, что границу она пересекла с младенцем. Версия для Робина, как и для всех остальных, – преждевременные роды в Париже, когда Вирджини гостила у меня… Это все, что мне известно.

Мой мозг закипал от мыслей. Мне необходимо было поскорей уйти отсюда, обдумать услышанное, обсудить с Джонатаном.

– Спасибо, Жюстин, – с чувством сказала я. – И не жалейте о том, что раскрыли нам этот секрет. Раз уж получилось так, что мы с Шерил встретились, я бы так или иначе докопалась до правды.

Улыбка Жюстин была жалкой.

– И вот еще что… Кати тоже задумалась о нашем необычайном сходстве. И спрашивала меня, не знаю ли я от Шерил вашего адреса.

– Я вам уже сказала, что мне бы не хотелось… – вскинула глаза Жюстин.

Я ее понимала. Мне бы тоже не хотелось.

– Я скажу ей, что мои попытки найти вас не увенчались успехом. Шансов на то, что она сама разыщет вас, крайне мало: по-французски она не говорит, «Минителем» пользоваться не сможет…

– А, так вы меня нашли по «Минителю»?

– Да, по вашей девичьей фамилии. К счастью, она у вас такая же, как у матери Шерил, и вы ее не сменили.

– Я вернула свою девичью фамилию после развода… Вы… Ты умная девочка, Ольга. Удачи тебе.

Расцеловавшись с Жюстин, мы направились было к дверям, но она остановила меня, взяв за плечо.

– Я хочу, чтобы ты знала: я Шерил люблю. Это неважно, родная она мне племянница или нет. Я ее люблю, и если ты ее сестра, то, значит, ты для меня тоже как племянница… То есть я хочу сказать, что если тебе понадобится моя поддержка, помощь – не стесняйся… Ты приходи, звони. Ладно?

Я сжала в ответ ее руку. Жюстин открыла дверь. Первым шагнул за порог Джонатан. Удержав меня за руку, Жюстин прошептала:

– А этот Джонатан – ему можно доверять?

– Можно, – сказала я твердо и, чмокнув Жюстин, вышла за дверь.

Ах, как бы мне самой хотелось в это верить!..

Выйдя от Жюстин, мы уселись на первую попавшуюся лавку. Я вытащила сигареты. Джонатан молча следил за мной. Мне никак не удавалось прикурить, ледяной ветер пронизывал нас насквозь. Моя московская шубка, подарок Игоря, меня отлично защищала, но Джонатан носил до неприличия легкую куртку, и, хотя мне никогда не приходилось видеть его замерзшим, с некрасивым покрасневшим носом, я сказала ему:

– Пойдем, холодно, здесь не лучшее место для страданий…

– Если ты беспокоишься обо мне, то не стоит, – ответил он и вытащил из кармана зажигалку «Зиппо», самую подходящую из всех возможных зажигалок для прикуривания на ветру. Удивительная предусмотрительность, ведь он не курит…

Я затянулась, размышляя. Впрочем, «размышляя» – это неудачно сказано… Вряд ли я сумею найти слова, которыми можно было бы выразить мои ощущения. Я была ошарашена… нет, больше – я была подавлена… нет, я была просто раздавлена, как бетонной стеной, свалившимся на меня откровением. Шерил – не дочь Вирджини! Но чья же? Моей мамы? А как же мама? Неужели обманула меня?!

– Джонатан, – сказала я жалобно, – ты что-нибудь понял?

– Да… Кое-что.

– Моя мама – это наша с Шерил мать?

Джонатан искоса поглядел на меня.

– Или у вас другая мать, а твоя тебя удочерила…

– Пойми, этого не может быть! Мама не могла меня обмануть! Я ведь ее прямо спросила, не удочерила ли она меня! И она сказала – нет. И что я родилась у нее одна-единственная…

Мне было холодно и плохо, и сигарета едва держалась в скрюченных пальцах. Я захлюпала носом.

– Хочешь, поедем ко мне?

– Хочу, – ответила я.

Не задавая лишних вопросов, Джонатан наполнил ванну горячей водой, развел в ней пену, дал мне в руки халат и подтолкнул меня к дверям ванной. Я вяло разделась. На меня после пережитого потрясения навалились апатия и какое-то физическое онемение. Двигаясь, как во сне, я сбросила свою одежду на пол и залезла в душистую воду, погрузившись в нее до носа. Пристроив душ в ногах, я лежала, ни о чем не думая.

Неожиданно до меня донесся голос Джонатана, который что-то говорил. Я не разбирала слов, но мне не хотелось ему отвечать, мне ничего не хотелось. Он все продолжал говорить, и я, наконец, пробормотала:

– Не слышу… Я тебя не слышу, Джонатан…

Спустя несколько минут дверь в ванную открылась – я ее, наверное, не заперла, – и на пороге появился Джонатан.

– Ты что-то сказала?

– Что я тебя не слышу.

– А я тебе ничего не говорил.

– Но я слышала твой голос, – вяло возразила я.

– Я звонил. В ресторан.

– Я не хочу никуда идти.

– Я так и подумал, – кивнул он и присел на край ванны. – Поэтому я заказал еду домой. Сегодня ведь сочельник, ты забыла? Ты любишь индейку?

Конечно, забыла, ведь я не привыкла его справлять двадцать четвертого декабря. А вот, оказывается, сегодня праздник, и надо его праздновать, как все люди, – радостно и легко. Да только где же мне взять радости и легкости, когда меня дважды чуть не убили, когда Шерил лежит в коме, когда Игорь пропал!

– Я все люблю…

Я снова заревела.

Джонатан поболтал рукой в воде, легонько наплескивая на меня пену. Затем достал из воды душ и полил мне на лицо, смывая слезы. Наклонившись ко мне, он осторожно поцеловал меня в мокрый нос, оторвался, посмотрел мне в глаза и снова наклонился, и снова поцеловал меня в нос, замешкавшись немного… «Сейчас поцелует в губы», – подумала я и закрыла глаза. Мне это было не неприятно, но и не приятно – мне было все равно, мне было не до этого…

Ничего, однако, не произошло. Я открыла глаза и увидела, что он улыбается, глядя на меня.

– Не стоит так долго сидеть в горячей воде, – сказал он, вставая с борта ванны. – Может упасть давление.

С этими словами он направился к двери.

Но не открыл ее, а снял с крючка махровую варежку и вернулся ко мне. Намочив ее, он налил на нее гель и стал меня мыть нежными, осторожными движениями. Тело мое было погружено в воду, и он кружил варежкой по моим плечам, шее… Я снова закрыла глаза. Мне стало удивительно хорошо, и это «хорошо» на фоне только что пережитого потрясения было особенно сильным, всеобъемлющим – это было блаженство.