Тайна моего отражения - Татьяна Гармаш-Роффе

Как бы то ни было, Сережа его предал. Продал.

Что ж, поделом тебе, чистоплюй: не ты ли чувствовал с самого начала, что в мальчике этом есть что-то порченое? И не ты ли сказал себе: не мое дело? Не мне его воспитанием заниматься?

И вот оно, «не твое дело». Сидишь ты теперь на даче в подвале, за решетками и железными дверьми. И теперь все – не твое дело, потому что ты уже ничего не можешь делать…

Хорошо, хоть он сейчас не связан. Сюда его везли с кляпом во рту, с мешком на голове, обвязанного с ног до головы веревками. Он себя сам чувствовал мешком.

Они пришли к нему, когда сумка для Парижа была уже собрана, когда все было готово и продумано для отъезда – и он замешкался лишь на каких-то пять минут, решив на всякий случай оставить в компьютере записку Оле.

Открыв дверь, он даже не успел понять, что случилось и кто к нему пришел: оглушенный ударом по голове, он свалился снопом и очнулся только в машине. С кляпом, мешком и веревками.

Тогда, в машине, он уже не чаял увидеть еще раз восход солнца. Он уже представил себе, как по весне, когда снега начнут сходить, какие-нибудь дачники найдут его разложившийся труп…

Он даже пожалел чьи-то нервы. Он не хотел бы быть на месте этих дачников.

Впрочем, на месте разложившегося трупа он тоже не хотел быть…

Но он оказался в подвале чьей-то дачи.

Что ж, это уже неплохо. И даже намного лучше того места, которое ему представилось в машине…

Загремела дверь.

Не хотелось никого видеть, он еще не готов к разговорам. Но только не Игорь здесь хозяин и не он будет решать, когда ему встречаться и с кем…

Хороший вопрос: с кем? Сейчас как войдут два бугая и… Раз он на даче, так и лес с глубокими сугробами всегда рядом…

Вошла девушка в десантной форме. Невысокая, темные волосы острижены коротко, глаза цвета спелой вишни посмотрели на него загадочно и непроницаемо, но любопытство все же выдавало себя короткими проблесками; пухлая нижняя губка немного оттопырена от важности порученного дела, в руках поднос с едой. Едва она пересекла порог, как кто-то закрыл за ней дверь.

Значит, его еще и охраняют.

Девушка прошла к столу. Пятнистые штаны облегали крепкую попу, вовсе не десантную, а форменная рубашка вздымалась на буйной неформенной груди.

Она составила с подноса две тарелки, чашку, стакан, бутылку пива и бутылку минеральной воды.

– Спасибо, – сказал Игорь.

Девушка даже не обернулась.

– Меня здесь неплохо принимают, – пошутил он. – Это борщ?

Девушка и ухом не повела. Оставив поднос на столе – придет, стало быть, за посудой скоро, – она направилась к дверя м.

– Где здесь туалет? – послал Игорь вдогонку ее спине вопрос. Спина даже не дрогнула, не повернулась. Дверь перед девушкой открылась, и она выскользнула в ее темную щель.

«Туалет, – подумал Игорь, – это, помимо его прямого назначения, еще и способ хоть как-то разведать местность. И надо будет еще попробовать сторговать душ…»

Он подошел к двери и постучал.

– Что нужно? – раздался молодой мужской голос.

– Туалет.

Дверь опять громыхнула, и плечистый парень в такой же десантной форме возник в проеме. «Ого, тут, кажется, частная дачная армия разместилась», – мелькнуло в голове. Парень, однако, никуда не повел Игоря, а, наоборот, вошел к нему в комнату и в одной из стен открыл неприметную в полумраке подвала, такую же белую, как стена, дверь. Игорь оказался в «совместном санузле»: унитаз, раковина, душ. Имелись также туалетная бумага, мыло, паста, зубная щетка и полотенце. Все, что надо цивилизованному человеку для минимального комфорта.

Бугай вышел и запер дверь. «Какая предусмотрительность, — думал Игорь, – комфортабельная тюрьма, специально оборудованная в подвале дачи… Интересно, кто же ее построил?»

Девушка снова возникла в дверях. Глянув на Игоря искоса, она направилась к столу.

– Как вас зовут? – поинтересовался он.

Ни малейшей реакции. Уж не глухонемая ли?

Она стояла спиной к Игорю, составляя тарелки на поднос. Игорь решил проверить свою догадку. Но не успел он встать и сделать один шаг в направлении круглой попы, как девушка молниеносно развернулась и Игорь оказался на полу с вывороченной за спину рукой раньше, чем он успел что-либо понять.

Вишневые глаза посмотрели на него строго и внимательно.

– Я, собственно, хотел проверить, уж не глухонемая ли вы… – Он попытался улыбнуться, но только поморщился от боли в заломленной руке.

– Ну и как, проверил? – разомкнулись пухлые губы.

Голос ее был грудным, красивым, с провинциальным говорком.

– Проверил, – прокряхтел он.

Девушка отпустила его руку. Игорь встал.

– Так как вас зовут?

– С тобой не велено разговаривать.

– А вы… ты и не разговаривай. Скажи только, как тебя зовут, и все.

– Не велено.

Она вышла. За дверью, закрывшейся ей вслед, раздались голоса. Игорь прижался ухом.

– Чего случилось там, Кать?

Ага, Катя, значит.

– Да ничего, – ответила Катя, и ее шаги удалились.

Игорь растянулся на рыжем одеяле. Потолок нависал над его лицом.

Игорь закрыл глаза. Хорошо уже то, что он жив.

Визу для Джонатана пообещали к концу недели. Выйдя из консульства на широкий бульвар Ланн, я закурила. Джонатан ждал меня, подняв воротник своей куртки. День был пасмурным, низкие грязно-серые облака мотались прямо над головой, цепляясь за верхушки высоких деревьев бульвара, и отвратительный влажный ветер пробирал до костей.

Я не знала, что теперь делать, куда идти, чем я должна заниматься. У меня раньше никогда в жизни не было такого состояния неопределенности. Все всегда было ясно и последовательно, организовано мной или Игорем или просто-напросто обстоятельствами: утром я не торопясь завтракала, потом шла на компьютерные курсы; возвращаясь домой, я заходила в магазины, а дома меня ждал обычный ассортимент домашних дел: заправить машины, стиральную и посудомоечную, пропылесосить, приготовить поесть, если мы собирались ужинать дома, и прочие мелочишки, но всегда конкретные; вечер же мы проводили с Игорем по его программе – то гости, то элитные тусовки, или дома, что было лучше всего; в выходные навещали маму – родители Игоря жили в Новосибирске, и я их никогда не видела… В общем, просыпаясь по утрам, я всегда знала, что буду делать, зачем и почему.

Теперь же перед мной была серая и безрадостная, как этот день, пустота. Никто меня не ждал, никто меня не звал – ни люди, ни дела. Даже в Сорбонне были каникулы… Никто не навязывал мне свою волю. Те, кто имел на это право, – Игорь и мама, – были далеко и не могли позвонить и сказать: «Будь к пяти готова, мы выходим» или «Приезжай сегодня ко мне, я соскучилась…» А близко был Джонатан, но он ничего не посмел бы мне навязать: он для этого слишком корректен. И он стоял рядом со мной, подняв воротник, и ждал, пока я выкурю свою сигарету и изъявлю какое-нибудь намерение, которое он будет готов поддержать и помочь мне в осуществлении.

– Я к Шерил поеду, – сообщила я, придавив окурок каблуком: в тот период все урны в Париже были запечатаны, потому что террористы испытывали неодолимую тягу подкладывать в них бомбы.

– Поедем вместе? – ненавязчиво предложил он.

– Если хочешь.

Я очень ценю тактичность! В наших разговорах с Игорем мы частенько критиковали нашу русскую бесцеремонность, но сейчас мне ее не хватало. Мне как раз сейчас было бы кстати: сгреб бы Джонатан меня в охапку и увез куда-нибудь. Все равно куда, в ресторан, к себе, в кино, на худой конец, но лишь бы проявил волю, решимость развеять мою хандру, решительность в своих чувствах ко мне! Но куда там, помилуйте, как можно, с его западно-аристократическим воспитанием, черт подери!

В палате Шерил оказался Ги. Я ему обрадовалась, как родному.

– Куда ты пропал? – завопила я, повиснув у него на шее.

– В отпуск ездил, в горы.

Действительно, его лицо было отмечено ярким и непрочным загаром зимнего горного солнца. Румянец во всю щеку свидетельствовал о том, что каникулы пошли ему на пользу. Новая прическа – он заплел свои длинные черные кудри в кучу мелких косичек – придавала ему вид рок-звезды. Видимо, беда, приключившаяся с Шерил, не подпортила ему здоровья. Впрочем, кто сказал, что между ними существовали какие бы то ни было отношения? Начались ли они в ту ночь, которую он провел у Шерил? И вообще, начинаются ли отношения от одной ночи, проведенной вместе? Философский вопрос. И еще один философский вопрос: какое мое дело? Но сейчас Ги был как нельзя кстати – я явно нуждалась в смене лиц и обстановки.