Колыбель - Валерий Владимирович Митрохин

— Мои земляки, мои! — издали слышался его с простудной хрипотцой голос. Подошел к бричке, бросил точный взгляд на Перевертней и распорядился: «Этих запереть!»

Уже вечером подробно рассказали мужики о случившемся в Красных Кручах. Влас их слушал, покашливая. И это покашливание заробевшим почему-то его землякам казалось знаком нетерпения предревкома. Они быстро засобирались на ночлег. Влас не стал их удерживать. Он тоже хотел спать. Он знал, что уснуть надолго в эту ночь едва ли придется. Руснак хотел подежурить у телеграфного аппарата, около так и норовящего смыться телеграфиста. Влас не согласился. Отослал Евграфа словами:

— И тебе завтра командовать, отдыхай! — И добавил: — Земляков моих запиши в отряд.

Оба — и Влас Жванок, и Евграф Руснак — знали, что завтра будет уже совсем не таким, каким был ушедший день. Завтра комиссар и командир — Жванок и Руснак — поведут свой отряд в каменоломни. Завтра кончится относительно светлая жизнь, а начнется...

— Вываляюсь в грязюшке, водицей отмоюсь, измажусь — очищусь, согрешил — теперь каюсь... — бесчетно раз повторяет Высмерток.

Топает Кузьма по старой дороге, не подозревая о том, что шестьдесят три года назад бежал этим же путем в такое же предвечернее время Ануфрий Шагов. Спешил, загоняя свое уж не очень и молодое сердце, спешил к озеру Актуз, где его ждали переодетые в солеваров Антипка Панкеев, Варавка и Грива...

Поспать Евграфу Руснаку и его квартирантам в ту ночь так и не удалось. Только сапоги снял Евграф, как появился фельдшер Армен Комитас. Маленький, седенький, никогда не расстающийся с пузатым саквояжем, где умещалось все его медицинское имущество, он на сей раз был без саквояжа. Руснак это оценил как тревожный знак. И в самом деле, Армен сообщал о том, что исчез санитар Ануфрий Шагов. Евграф, чертыхнувшись, пошел проверить посты. Вышли за ним и кручанские мужики. Надоумил Гнаша Отцов:

— Как бы Бельмастый со своим Мышком не утекли...

Перевертней держали в сарае — рядом с хатой фельдшера. Во дворе стояла какая-то животина. И мужики заспорили: ишак это или все-таки лошадь.

— Для лошади, — доказывал Улька, — все-таки маловата скотина.

— А для ишака большая! — не соглашался Ваня Холодков.

— Не видал и я таких ишаков, — сказал Гнаша.

Препирались, препирались, да и задремали, присев у завалинки. Разбудили их один за другим громыхнувшие взрывы. Мужики бросились к беленой хате ревкома в надежде получить оружие в связи с начавшимися военными действиями.

А когда вернулись к сараю, где сидели Перевертни, увидели: он пуст. Куда и как смогли исчезнуть в суматохе арестованные, так никто толком и не понял. Знал только Ануфрий, которого схватила разведка, когда он возвращался от озера. Он-то знал, но ничего не сказал, потому что не успели его об этом расспросить как следует...

Возвращавшийся с обхода постов Евграф вдруг увидел на майдане двух, сразу же показавшихся ему подозрительными. Окликнул их. Те кинулись, пригнувшись, к коновязи и метнули навстречу Руснаку по гранате. Побитый осколками, Евграф сгоряча продолжал бежать, стреляя из обоих стволов. Однако бандиты ускакали на партизанских конях.

До утра Армен Комитас ремонтировал организм Руснака. До утра рыскали по степи партизанские конники, но беглецов, дерзко проникших в Мужичью Гору, так и не нашли, хотя знали, что они где-то рядом: уведенные ими кони вернулись через час-полтора...

Антипка Панкеев увел Перевертней тайным подземным лазом через Мужичью Гору к озеру. Увел низким, пролегшим под старой дорогой ходом, когда-то прорытым для давно позабытой надобности. Сделать это Панкееву приказал Варавка — верный дружок Мышка Перевертня. С Питера связаны. С тех пор, когда с такими, как сами, анархистами пытались по-своему дело повернуть. К тому же благодаря Перевертням выжили недобитки, переодетые в солеваров, отсидевшиеся на одном из островов озера. Мышко подкармливал Варавку и Гриву, объединивших в одну банду жалкие остатки своих анархистских отрядов. Сидели на острове тихо — ждали часа. И вот, кажется, дождались. Кайзеровцы приближаются.

Почти не прячась, двинул в один из вечеров Варавка в Красные Кручи. Сунулся ко двору Перевертней — пусто. Узнал: арестованы. Пошел Варавка следом, словно чуял непростывший след. И если бы настиг в степи телегу с арестантами да их безоружных конвойных, не раздумывая, распорядился на свой лад судьбами и тех и других...

В Мужичьей у Варавки тоже был свой человек — Ануфрий Шагов. Мужик даже для Варавки неожиданный. Варавка боялся неопределенности в людях, потому и был всегда наготове. Реагировал на всякие случайности быстро, решительно. К Ануфрию Варавка являлся в крайнем случае. И вот он, такой случай. Не подвел нюх Варавку, вывел на след Перевертней. Ануфрий сообщил, что Перевертни сидят в сарае у Комитаса. Однако показать ход под горой Ануфрий твердо не обещал. Варавка остался на горе. Залез на один из яворов-древовеков. Он ждал, пока Ануфрий смотается домой оглядеться. Ануфрий вернулся не с пустыми руками. Притащил фонарь «летучая мышь»...

Варавка до последнего колебался — брать ему на дело или не брать Гриву, уже неделю маявшегося обострившимся ревматизмом. И надо же было ему как раз сейчас лечиться грязью. Прослышал, что Комитас так своих лечит. Варавка предупреждал, что верить армянам, как цыганам — дело погибельное. Так было всегда, внушал он корешу своему. Верить же армянину да еще красному — дело вдвойне, даже втройне опасное. Но Грива упрямый. Грамотей-недоучка. Вот и мучается теперь. Куда ему, развалине, в операции участвовать!

— Ну, мы рушим! — поднялся Варавка, маленький, кривоногий, лицом смазливый.

— Может, рогатеньких подождем? — в последний раз пытался остановить события Грива, поглаживая по кудрявой голове, словно мальца какого, Прохошку Панкеева. Тот спал у его ног, причмокивая толстыми губами.

— Не-еа! Кайзеровцы мне так же ненавистны, как ревкомовцы... — отрезал Варавка. — Кайзеровцы, как ни крути, захватчики. Я против них воевал в четырнадцатом, надеюсь, и в восемнадцатом повоюю...

Грива поморщился. Ему не хотелось больше ничего: ни власти, ни почестей, ни поклонения. Он мечтал о постели с белыми простынями...

— Бог в помощь, — махнул Грива рукой.

— Разбуди Прохошку, — вдруг нервно распорядился Варавка.

— Это зачем же нам пацана-то? — выступил Панкеев Антип.

— Ничего себе пацан! — ругнулся Варавка.

— И не подумаю! — отвернулся Грива. —