Путь в Обитель Бога - Юрий Соколов

В нукуманской модели Мироздания ей отводилось почётное центральное место — вокруг располагались восемь планет, образовывавшие Великий Обруч Миров; к ним от Луны тянулись тонкие спицы, символизирующие неразрывную невидимую связь сущего. Говорят, что вглядываясь в сей загадочный символ, патриарх Тей изобрёл колесо, компас, солнечные часы и прочие полезные вещи.

Не желая оставлять своё хозяйство без присмотра на время отлучек, Предвечный Нук приставил к каждому из миров Надзирателей. Им вменялось в обязанность каждодневно совершать объезд или, скорее, облёт подконтрольной территории на Небесных Колесницах. На фресках в замке Орекса эти колесницы подозрительно напоминали космические корабли. И вот теперь Имхотеп уверял меня, что Книга является ключом к одной из них.

Я закрыл глаза и попытался сопоставить одно с другим, но получил лишь воображаемую картинку большого висячего замка на входном люке «шаттла». Или Имхотеп имел в виду что-то вроде ключа зажигания? Не знаю. У космического корабля вообще может быть ключ зажигания?

Как бы там ни было, восьмёрка миров с Луной посредине благоденствовала до тех пор, пока в дело не вмешался антипод Предвечного Нука — Нечистый Фех. Так уж повелось, что ни одна религия не может обойтись без главного злодея. Для начала Фех заманил Надзирателей в свой подземный дворец и опоил их волшебным зельем до такой степени, что они позабыли свои обязанности. Потом Фех принялся бесчинствовать на просторах Обруча, наиболее преуспев в окрестностях Додхара, чем нукуманы и объясняли факт исчезновения всех остальных планет системы, кроме неприкосновенной Луны. Приведя небеса в беспорядок, противник Нука приступил к вербовке сторонников на Додхаре. Его тогда населяли тыквоголовые, бывшие, в общем и целом, неплохими существами. Однако, не устояв против козней Нечистого, они ему подчинились, произведя на свет яйцеголовых. Эти стали уже верными слугами Феха, но не все. Избранные сохранили память о предвечном Нуке. Они и положили начало расе нукуманов — Воинов Бога.

Глава 10

Я не хотел гадать, кем могли в действительности являться Надзиратели — высокоразвитой расой из глубин космоса или взаправдашними слугами реального творца Вселенной. Последний вариант, каким бы неправдоподобным он ни казался, не следовало оставлять без внимания. Тем более что человек, хоть раз в жизни видевший рувима, стоящего на страже возле пирамиды, охотно поверил бы в возможность существования и более необычных созданий, чем те, чьи корабли нуждались в ключах зажигания.

Я всё думал, о чём бы ещё расспросить Имхотепа, но все умные вопросы разбежались из моей головы. Больше всего мне хотелось пойти в свою комнату и проверить сохранность Книги. Я не Предвечный Нук, но тоже не люблю надолго оставлять без присмотра своё самое дорогое. А недоверие, которое я по-прежнему испытывал по отношению к Книге, ничуть не уменьшало её ценности. В свете моих новых знаний, награда в пять тысяч галет, предлагаемая за неё умниками из Субайхи, казалась просто смешной. Единственный, кто годился на роль моего личного Надзирателя, был Тотигай, однако сейчас он валялся здесь, на прохладных каменных плитах пола в общем зале, обожравшись до изнеможения. Зная, что рядом в бодрствующем состоянии находимся мы с Бобелом, да ещё и сам Имхотеп, кербер позволил себе заснуть со всеми удобствами, слегка распустив в стороны свои кожистые крылья. Бобел уже успел насытиться и сидел на своём табурете в позе Роденовского мыслителя. Имхотеп смотрел куда-то мимо меня своим обычным задумчиво-бесстрастным взглядом. Я не помню, сколько времени прошло, пока мы сидели таким образом — тоже слишком глубоко задумался. Самым лучшим было бы отправиться на ферму к Лике, отдохнуть у неё дня три, а потом…

Серия особо громких воплей со стороны подиума вернула меня к действительности. Мы с Бобелом посмотрели в ту сторону, даже Тотигай открыл один глаз, но никто из нас не понял, что вызвало восторг попрыгунчиков. Какая-то девчонка танцевала совершенно обнажённой прямо на столе, за которым сидел их предводитель. Может, она что-нибудь выкинула. Или одна из тех двух, что продолжали извиваться на подиуме.

Пока мы скучали в своём углу, парни Прыгуна развлекались вовсю. Желая привнести нечто новое в процесс казни, они поставили у подножия креста маленькую жаровню с углями. Ноги злосчастного проповедника находились в непосредственной близости от её края. Он уже не кричал, только тихонько скулил, что было едва слышно за общим шумом. По мере того, как мышцы рук слабели, его тощее тело обвисало ниже и ниже. Он совсем ослабел и не мог больше подтягиваться вверх, а при таком положении грудная клетка всё сильнее давила на лёгкие, сжимая их, как мехи гармошки. Не очень-то и покричишь, хотя для его ног жар от углей внизу, должно быть, был нестерпимым. По залу пополз душок палёного мяса, народ стал возмущаться, и жаровню убрали. Попрыгунчики завопили что-то неразборчивое и выбросили на помост стул. Одна из стриптизёрш со смехом наклонилась, подобрала стул, встала на него рядом с висящим на кресте проповедником и присосалась к его губам в поцелуе, совершенно заглушив стоны бедняги.

Мерзавцы внизу восторженно завыли и зааплодировали. Для меня это оказалось уже слишком. Помочь я бедняге ничем не мог, да и не люблю я проповедников, тем более таких, которые болтают о всеобщей любви. Но нельзя же мучить так человека, одновременно ещё и потешаясь над ним.

Девчонка на стуле была слева — она изогнулась, оставляя тело распятого открытым, но заслоняя его голову своей. Я встал из-за стола, достал пистолет, тщательно прицелился, чтобы не задеть эту глупую шлюху и, не дай бог, не убить сразу двоих, и выстрелил проповеднику в сердце.

В зале всё разом смолкло, у подиума тоже. Попрыгунчики пялились на меня так, будто я сделал что-то неприличное. Ну, я и сделал. Помешал им развлекаться, видите ли. Сам Прыгун поднялся из-за своего стола и глядел в сторону нашего через весь зал. Стриптизёрша на стуле повернулась и смотрела на меня с ужасом. Проповедник смотрел с благодарностью — он был ещё жив. То ли я не совсем точно попал, то ли он оказался таким крепким. Я и раньше слышал о людях, которые какое-то время продолжали жить с пулей в сердце.

— Творящий дела милосердия войдёт в Обитель Бога, — еле слышно прохрипел он, однако его голос прозвучал очень отчётливо в наступившей тишине. На последнем слове проповедник уронил голову на грудь и умер.

Бобел, Имхотеп и Тотигай тоже уставились на меня, последний — с осуждением. Он был под завязку сыт и ему не хотелось драться, но по всему выходило, что драки не избежать. Попрыгунчики во главе со своим предводителем двинулись от подиума к нам. Имхотеп сидел к помосту спиной. Он встал, и не поворачиваясь направился в сторону. Ну, понятно, он не боец, и вообще здесь ни при чём. Бобел вскочил, отшвырнув табурет, одновременно выхватывая из ножен свои мечи. Тотигай протяжно и глухо зарычал, заводя себя, а я поставил ногу на край стола и толкнул его вперёд. Стол проехал несколько метров и опрокинулся под ноги приближающейся толпе. Все остановились, и впереди оказался сам Прыгун. Тотигай припал к полу широкой грудью, вытянул вперёд лапы, а потом медленно подтянул их к себе, принимая боевую стойку. Послышался скрежет, в стороны брызнула гранитная крошка. Несколько человек из толпы напротив сдали назад. Прыгун задумчиво посмотрел, как когти кербера оставляют глубокие борозды в каменной плите, и сказал, обращаясь ко мне: