Рождение легиона - Gedzerath

Кажется, вокруг было тепло, но почему мне так холодно? Это из-за дождя, миллиарды ледяных капель которого появлялись из скрытой в туманной дымке вышины, и разрывая теплый, душный воздух, разбивались о мое мокрое, дрожащее тело? Или это лед у меня внутри, исходящий морозным парком при моем дыхании? Иней оседал на моей морде, и уже вплотную подбирался к глазам. Онемевший язык не слушался, движения замедлялись, и вскоре, я сдалась. Сошла с тропинки и прилегла под одно из деревьев.

«Вы… Победили. Я сдаюсь. Я просто полежу тут… Недолго» – мысли текли вяло, словно тронутые морозом, но каждый сантиметр тела, отданного льду, приносил облегчение. Боль уходила, оставляя после себя онемение и смутное воспоминание о том, что когда-то у меня была нога, и шея, и губы, и хвост… – «Я немного полежу, а потом… Но почему же так холодно? Почему я дрожу?».

*Фррррррррр. Тук-тук-тук*

Открыв глаза, я вздрогнула, вновь почувствовав свое тело – от трясущегося хвоста до кривившихся от ужаса губ. Широкие полосы света на белоснежном потолке складывались в неподвижную, светящуюся сеть, укрывшую большую комнату, скудно освещенную двумя странными шарами, чьи пузатые бока мерно вспыхивали и затухали, окрашивая комнату тревожным красноватым свечением. Дрожа как в лихорадке, я попробовала было пошарить вокруг ногами – но каждый раз я натыкалась на что-то мягкое, но очень короткое, укрывавшее верхнюю часть моего тела, в то время как круп оставался болтаться на морозе.

– «Госсспожа, она проссснуласссь» – раздался неподалеку шипящий голос, и где-то на периферии моего зрения мелькнули чьи-то светящиеся глаза.

– «МЫ знаем. Покинь Нас» – сбившаяся в кучу перина, к которой я привалилась спиной, пошевелилась, и, приподняв с меня растрепанное крыло, превратилась в темно-синего аликорна, внимательно разглядывавшего меня своими изумрудными глазами – «Отправляйся во дворец, и передай дворецкому, сэру Реджинальду, что «спящая пробудилась». Большего не потребуется».

– «Да, Госсспожа».

– «Ну а что до тебя, Скраппи…».

Я собиралась смутиться, отвернуться и даже возмутиться очередным показным недовольством сестер, не допустивших меня до своих персон, но вместо всего этого, я протянула вперед ноги, и мгновенно оказалась в объятьях подруги, учительницы и еще черт знает кого, о чьем статусе в тот момент я совершенно не задумывалась. Укрытая ее отросшей, едва заметно шевелящейся гривой, я тихо зашмыгала носом, покачиваясь в объятьях Луны, негромко сопевшей мне в ухо. Дрожь и слабость отступали прочь, и вскоре, я успокоилась, вернув себе способность нормально говорить, а не сипеть.

– «Прости. Я вновь тебя не послушалась».

– «А я – в очередной раз тебя недооценила» – прижавшись друг к другу, мы лежали на какой-то огромной, странно изгибавшейся кровати, лишенной одеял, подушек и простыней. Только мягкая, пористая поверхность, напоминающая губку, да огромный, словно люстра, держатель для флаконов, щетинящийся множеством изогнутых кронштейнов, в которых добулькивали круглые, словно мячики, емкости, гнавшие алую, светящуюся в темноте жидкость, в мое тело через катетеры, установленные у меня на шее.

– «Нет, но каково же коварство – усыпить всех гостей, собрав их на внешне безобидную вечеринку!» – с изрядной долей гордости проговорила Луна. Выпустив меня из объятий, она уложила мою тушку поудобнее, стараясь не выдернуть и не перепутать отходящие от меня трубки систем – «Признаюсь, ты растешь в моих глазах, дорогая ученица».

– «Они сильно обиделись?» – стыдливо потупилась я, словно школьница, впервые услышавшая непристойность – «Ну, я понимаю, что меня могли и неправильно понять, но все-таки…».

– «Нет-нет, тебя поняли предельно правильно и точно, дорогая ученица. Как доложили расследовавшие этот случай гвардейцы, одна из твоих подруг громко грозилась «напинать твой круп как наливное яблоко», а вторая рвалась начать поиски, подняв на это всех пегасов Эквестрии» – желчно хмыкнула аликорн, легким шлепком заставляя меня убрать копыта от заинтересовавших меня трубочек. Судя по ее тону, мысли относительно необходимости наличия всех элементов в одном городке, в постоянной готовности по первому зову принцессы броситься к ней на помощь, пришли в голову не одной лишь мне – «Но со временем, страсти сошли на нет. Думаю, они все переживали, особенно когда пришло известие о вашем бое в Белых Холмах. У кое-кого из раненых оказался слишком длинный язык, и о твоем вкладе в победу узнали сначала в расположении Легиона, а затем, через Флаттершай, и в Понивилле. Я не успела пресечь распространение этого слуха, так что ответ перед твоими стариками тебе придется держать самой».

– «Да, они, наверное, очень переживали…» – пригорюнилась я, глядя на мерцающие капли, мерно срывающиеся в канюли[194] из полупустых флаконов – «Стоп, а Флатти-то тут причем?».

– «Она вызвалась волонтером, когда в город прибыла партия раненных гвардейцев. Подробностей мне не сообщили, но после этого она сама заявилась в Кантерлот, и признаться, ее навыки были высоко оценены «Крылатыми Целителями». А вот кто проболтался из твоих – узнаешь сама».

– «Узнаю кто – зачморю!» – прошептала я, откидываясь назад в поисках подушки, которой, как оказалось, на кровати не было вовсе – «Я же написала, что у меня все… Письмо! Черри уже отправила письмо?! Оно должно уйти с завтрашней почтой! Прошу, пошли кого-нибудь к ней, чтобы она убрала его подальше! Они не должны узнать, об… Кстати, а что сегодня произошло-то, а?».

– «Сегодня?» – раздавшийся от двери голос Селестии заставил меня лихорадочно засучить задними ногами, путаясь во все еще стоявшей у меня под хвостом трубочке катетера, в попытке закопаться поглубже в губковый матрац, и если бы не копыто Луны, прижавшее меня к кровати, я точно выдернула бы из себя все трубки, со всеми костями скелета в придачу – «Ты и вправду считаешь, что это было лишь вчера?».

– «Нууууу…» – мое копыто ткнуло в сторону темного окна, за которым царила ночь, освещенная фонарями и окнами столицы Эквестрии. Лишь одинокий мотылек, неизвестными путями проникший в эту странную комнату, тихонько бился в стекло, трепеща гремящими, словно жесть, крылышками – «Так ведь… А что?».

– «Ты пролежала без сознания две недели, Скраппи. Две недели, наполненные надеждой и тревогой для твоих родных, и четырнадцать дней беспрестанной борьбы за тебя – для врачей этого центра».

– «Две недели?!» – пискнула я, недоверчиво глядя на склонившихся надо мной принцесс – «Значит, все уже знают?!».

– «Да. Я отослала Графита в Обитель» – Луна внимательно проверила пустеющие шары, и подумав, отключила один из них от системы – «Он был слишком озабочен твоим состоянием, чтобы думать о чем-то другом. Думаю, теперь можно этот вопрос пересмотреть».