Быстрый взлет. Королевские ВВС против люфтваффе - Джон Брехэм

Через 50 минут полета мы достигли западного конца линии нашего патруля. Теперь рассеялись даже маленькие облака, и видимость казалась бесконечной. По правому борту мы могли видеть темные контуры островов, за ними на юг береговую линию Голландии и впереди вдали устье реки Эмс. Не было видно ни одного огонька, но к этому времени сотни наших бомбардировщиков с гулом летели к своей цели, Пенемюнде. Конечно, немецкая ПВО уже, должно быть, что-то обнаружила. Я смутно увидел впереди мощно вооруженный форт Гельголанда. Не было никакого смысла лететь через огонь его пушек, так что я взял немного южнее. Каждые несколько секунд я спрашивал Джеко, не обнаружил ли он что-нибудь. Пока ничего не было.

В конце патрульной линии я развернулся и направился обратно. Я только выровнял самолет после разворота, когда Джеко сообщил:

– Боб, у меня есть контакт «Serrate». Поворот влево, и поднимайтесь на 60 м.

По его голосу я мог понять, что он засек что-то конкретное.

– Боб, я думаю, что мы имеем одного из них. Продолжайте левый поворот. О'кей, теперь выровняйте. Он точно впереди и немного выше.

– У вас есть радарный контакт?

– Нет, еще нет, но, продолжая следовать этим курсом, мы сближаемся; будьте внимательны. Вокруг еще много других гадов.

Мы приближались к ночному истребителю, но не могли точно знать, как далеко он находится, пока не установили радарный контакт. По количеству сигналов на приборе «Serrate» было очевидно, что враг знал о появлении наших бомбардировщиков и теперь на максимальной скорости направлялся наперехват.

Проходили минуты, пока мы сближались, летя в северо-восточном направлении, назад к Гельголанду. Я осматривал небо в поисках врага, который мог подкрасться к нам.

– Боб, есть радарный контакт в 4500 м немного слева и выше. Максимальная скорость и плавный поворот влево.

Сообщения Джеко теперь следовали непрерывным потоком, как будто он хотел заставить нас лететь к цели. Я отрегулировал яркость прицела и напряженно всматривался вперед и вверх. Мы теперь были в 360 м, и я хотел обнаружить своего противника намного раньше, чем он обнаружил меня.

– Боб, он всего в 360 м, прямо впереди и немного выше. Вы должны его видеть сейчас.

Джеко становился нетерпеливым. Почему я не видел вражеский самолет? Возможно, мое переутомление сказалось на зрении, глаза резало. Внезапно он возник передо мной предельно четко – два двигателя, двойное хвостовое оперение – наш постоянный противник, ночной истребитель «Мессершмит-110». Он плавно поворачивал влево.

– Джеко, поднимите голову.

– О'кей, я вижу его. Задайте ему как следует.

На дистанции 230 м я мягко потянул штурвал на себя, и «бью» задрожал, когда я нажал на кнопку огня. Противник перешел в пологое пикирование к морю. Мы последовали за ним, и я выпустил вторую очередь. Вспышка огня – и он стал вертикально падать.

Я вновь поднялся на высоту 4900 м, снова направляясь к Амеланду.[109] Прежде чем мы выровнялись, Джеко энергично скомандовал:

– Резко вправо, там еще один, всего в нескольких сотнях метров.

Я вел «бью» в крутом вираже, когда Джеко передал:

– Внимание, он всего в 180 м впереди и немного выше. Вы сближаетесь слишком быстро.

– Боже, я вижу его! – закричал я.

Выше меня был еще один «Мессершмит-110», выполнявший резкий разворот, и при скорости, с которой мы летели, казалось, что мы идем на таран. Я взял штурвал на себя, поймал его в прицел и открыл огонь приблизительно с сорока пяти метров, с дальности прямого выстрела. Последовала ослепительная вспышка, когда «Ме» взорвался прямо перед моим лицом. Наш «бью» начал яростно мотаться из стороны в сторону, угрожая перевернуться на спину. Мое ветровое стекло было покрыто пятнами масла от взорвавшегося самолета, чьи обломки рухнули в море. «Боже, как это было близко», – это все, что я смог произнести. Когда мы выполняли вираж, я в лунном свете увидел парашют, плавно опускавшийся вниз. Моя кровь вскипала. Возможно, это была реакция на то, что мы лишь по счастливой случайности избежали столкновения, или, возможно, потому, что я был измотан. Я вызвал Джеко по внутренней связи:

– Один из ублюдков, должно быть, спасся, я собираюсь прикончить его.

Я уже развернулся к парашюту, когда Джеко сказал:

– Боб, оставьте этого несчастного гада в покое.

Это замечание вернуло меня в чувство. Когда мы пролетали мимо жалкой фигуры, повисшей на конце парашюта, мне было жаль, что я не мог передать ему, что его жизнь была спасена состраданием моего радиооператора – еврея, подобного многим из тех, кого нацисты убивали в гетто и концентрационных лагерях в Европе.[110]

Мы опять поднялись на 4900 м и направились к Амеланду. Джеко все еще получал сигналы на приборе «Serrate», но к этому времени усталость дала себя знать, я был так измотан, что едва мог что-то видеть.

– Джеко, я думаю, достаточно; давайте полетим домой. Остальные парни тоже должны иметь неплохой счет.

Джеко также устал, но он хотел продолжить патрулирование.

– Боб, у нас еще много боеприпасов. Возможно, мы сможем сбить еще пару.

Я боюсь, что у него не было шансов выиграть этот спор. Два утомленных, но довольных летчика спикировали к Северному морю и повернули на запад к дому. Почти через четыре часа после взлета мы благополучно приземлились в Уиттеринге.

Часть экипажей уже вернулась, но больше половины, включая вторую «волну», все еще были в воздухе. У нас была довольно хорошая ночь. В дополнение к нашим двум сбитым самолетам другой экипаж сообщил еще об одном уничтоженном и одном поврежденном самолетах. Несмотря на то что Джеко и я были измотаны, проведя несколько ночей без надлежащего сна, мы были настроены дождаться возвращения всех оставшихся. В 3.30 все вернулись, и я был рад, что мы не понесли никаких потерь. Моя эскадрилья уничтожила четыре вражеских самолета и один повредила. Я был немного разочарован. Я думал, что мы могли добиться большего, но, без сомнения, наше присутствие вызвало очень большое замешательство противника. Вероятно, мы сохранили жизни многих экипажей наших бомбардировщиков. Позже мы узнали, что налет на Пенемюнде был очень успешным. Там погибли около 700 человек персонала, включая многих опытнейших техников. Но гораздо важнее был тот факт, что развитие и производство оружия «Фау» было задержано приблизительно на девять месяцев. Бомбардировочное командование заплатило за это высокую цену. Из приблизительно 600 самолетов не вернулись более пятидесяти.[111] Большинство из них были потеряны около и над целью, что снова указывало на потребность в самолете большего радиуса действий, чем «бьюфайтер».

Вскоре несколько ранних модификаций истребителей «москито» передали в эскадрилью для испытаний. Но они были лишь кучкой изношенных самолетов. Перед тем как попасть в 141-ю, они сначала использовались в эскадрильях, а затем в учебно-боевых подразделениях. Их двигатели приносили нам бесконечные проблемы на больших высотах. Все же эти немногие самолеты позволили экипажам освоить «москито», которые по своим характеристикам превосходил «бьюфайтер».

Однако никто не мог сравниться с нашими излюбленными «бью» по прочности. Во многих случаях они возвращались обратно, когда другие самолеты уже должны были развалиться. Мы никогда не использовали эти первые немногие «мосси» для боевых вылетов из-за их ненадежности, но по достоинству оценили бы их, если получили бы более новые модификации. В ходе некоторых испытательных полетов в дневное время мы проводили учебные бои с американскими «лайтингами» Макговерна, и, даже учитывая наш недостаточный опыт полетов на «москито», «лайтнинги» имели слабые шансы против нас в бою.

Из-за нашего постоянно растущего счета побед нас с Джеко часто упоминали в печати. Обычно статьи развлекали нас, но время от времени и очень смущали. Я хотел бы знать, откуда исходила информация. Вечером после рейда на Пенемюнде я спал в своей комнате, когда дверь распахнулась и появился Винн с газетой в руке.

– Вы видели это, сэр? – с хитрой улыбкой спросил Винн.

Он прекрасно знал, что я газеты не видел. Я схватил газету и прочитал заголовок статьи, в которой рассказывалось о нашем с Джеко недавнем опыте. Она включала не очень точное описание наших боевых действий и детали моей жизни. По-видимому, меня готовили в ангелы, поскольку я был назван большим любителем греческой классики и убежденным трезвенником. Неудивительно, что Чарльз Винн искоса смотрел на меня. В тот момент я был чрезвычайно рассержен, но позже нашел это забавным. Какой-то репортер взял интервью у моего гордого отца и, боюсь, извратил то, что тот сказал. Фактически я бросил чтение греков в тот же момент, когда покинул школу, и, честно сказать, едва ли мог назвать себя трезвенником. Мне потребовалось много дней, чтобы загладить миф о своем пуританском существовании.

Глава 24