Пушкин в 1937 году - Юрий Молок

Хотелось бы, чтобы пушкиноведы уделили больше внимания исследованию звуковых и ритмических особенностей пушкинской речи, ведь эти особенности и вскрывают органический смысл и доходчивость его до читателя.

Пора окончательно разобраться во многих ошибочно приписываемых поэту произведениях, а также — вычеркнутое по художественным соображениям Пушкиным в его черновиках не вводить в собрание сочинений неакадемического порядка.

Мне представляется очень удобным для читателя издание трехтомника: лирика, проза и письма поэта.

Мы не богаты портретами Пушкина. Описания современниками его внешности — самые разноречивые: поискать и запечатлеть в живописи образ Пушкина в нашем представлении о нем мне бы и хотелось попытаться.

Работу над этим я уже начал.

Последние три года я работаю над Пушкиным. О том, насколько сложна и ответственна эта тема, говорить не приходится. Я хочу изобразить Пушкина в Болдине (осень 1833 года) в простой комнатной обстановке захолустного поместья. Вторая болдинская осень в творческом отношении была плодотворной для поэта: Пушкин закончил «Историю Пугачевского бунта», написал «Медного всадника» и ряд других произведений. Но вместе с тем вокруг него все сильнее и сильнее свивалась паутина интриг. Гениальный художник находился в состоянии общественной изоляции. Напряженность творческой мысли и социальное одиночество — вот то, что мне хочется запечатлеть в образе Пушкина.

Мне было бы трудно сказать, что больше всего я ценю в Пушкине. Я люблю Пушкина всего, целиком. «Борис Годунов» меня поражает удивительной способностью поэта перенестись в историческое прошлое, «Капитанская дочка» — правдивостью и теплотой изображения Пугачева, элегические произведения поэта — глубокими философскими раздумьями.

Пушкин проявил исключительное дарование в описании пейзажа (особенно в «Евгении Онегине»). И едва ли превзойден великий поэт в своем изображении натюрморта. Он дает его с поразительной выпуклостью, рельефностью. Вспомните в «Евгении Онегине» описание комнаты Онегина:

…Стол с померкшею лампадойИ груда книг, и под окномКровать, покрытая ковром,И вид в окно сквозь сумрак лунный,И этот бледный полусвет,И лорда Байрона портрет,И столбик с куклою чугуннойПод шляпой с пасмурным челом,С руками, сжатыми крестом.

Или в стихотворении «Утопленник»:

В дымной хате мужикаДети спят, хозяйка дремлет,На полатях муж лежит…

Я смело могу сказать: на творчестве Пушкина, его пластических образах, стройности, строгости, простоте рисунка я учился живописи. И поэтому сейчас моя работа над Пушкиным для меня не является случайной.

Я не помню, когда и при каких условиях я впервые ознакомился с творчеством Пушкина, так же как я не помню, когда я начал впервые рисовать или читать. Я не могу указать на главнейшие встречи с Пушкиным, как не могу вспомнить первые впечатления от архитектуры Петербурга. Я так же мало могу дать себе отчет о влиянии Пушкина на мое творчество и идейное развитие, как установить, какое влияние на мое физическое развитие имели утренние завтраки.

Мне кажется, что Пушкин — это фактор биографии каждого из нас, он входит составной неотъемлемой и трудно определяемой частью в наше детство, формирует наше мировоззрение, дает критерий для оценок, сопутствует нашему развитию во все периоды нашей жизни. Без Пушкина мы были бы другими. Может быть, мне его заменил бы Диккенс и я был бы англичанином?

Поэтому вопрос о любимейших произведениях Пушкина и чертах его личности, наиболее мне близких, — это вопрос о состоянии моего развития на данное время, о моем возрасте. Мне думается, что каждый из нас должен пройти через всего Пушкина. Должен «больше других его произведений» любить все его произведения. Я больше всего любил и «Девятнадцатое октября 1925 г.», и «Медного всадника», и мелкие драматические произведения, и «Пиковую даму».

Сейчас меня интересуют больше всего письма, критические произведения Пушкина. Думаю, что в них мы могли бы найти неисчерпаемый источник оценок и указаний и для нашего советского искусства.

Меня интересует отношение Пушкина к изобразительным искусствам. Указывали на то, что интерес Пушкина к скульптуре значительно больше, чем к живописи. Мне думается, что причиной этому является низкий уровень русской живописи в его эпоху. Насколько чуток он был к переживанию картины, свидетельствует «сон Татьяны», написанный, конечно, под влиянием Босха. Картина его школы, несомненно, висела в Тригорском (в чьих-то мемуарах она упоминается как картина школы Мурильо, вероятно потому, что это имя было в моде). Я хотел бы узнать от пушкинистов об отношении Пушкина и к архитектуре.

Комментарии и дополнения

Первое выступление на выставке: рисунки к «Сказке о попе и о работнике его Балде». — Речь идет о XXVI выставке Московского училища живописи (1904), где, помимо рисунков к сказке о Балде, Д. Митрохин выставил два рисунка к «Сказке о золотом петушке» и три — к «Сказке о царе Салтане» (см.: Каталог XXVI выставки картин учащихся училища живописи, ваяния и зодчества. М., 1904. № 88–94). Рисунки остались неизданными, сведения о них (кроме «Сказки о попе и о работнике его Балде»), как и факт участия Д. Митрохина в этой выставке, не учтены в литературе о художнике.

Большинство произведений Пушкина должно быть издано с иллюстрациями. Ведь наша книга никогда не имела столько превосходных иллюстраторов, как в наши дни… — Однако в дальнейшем внимательно следивший за юбилейными пушкинскими новостями Д. Митрохин вынужден будет признать, что «Пушкинский конкурс дал мало хорошего материала» (письмо П. Д. Эттингеру от 25 декабря 1936 г.), что, «говоря по правде, примечательного очень мало в пушкинских изданиях» (письмо П. Д. Эттингеру от 11 марта 1937 г.). В то же время говоря о юбилейной пушкиниане, он отметил профессиональные достоинства ксилографий Л. Хижинского «Пушкинские места», а также иллюстрации Е. Кибрика, А. Самохвалова и особенно А. Пахомова (см.: Книга о Митрохине. Статьи. Письма. Воспоминания. Л., 1986. С. 173, 316). В свою очередь, адресат Д. Митрохина, тонкий знаток графики, мимо внимания которого, кажется, не прошло ни одно иллюстрированное издание, П. Эттингер, в одном из ответных писем художнику резюмировал: «Пушкину же в юбилейный год определенно не везет» (письмо Д. И. Митрохину от 28 декабря 1936 г.: Там же. С. 315).

…я впервые подходил к «Девушке с урной». — Речь идет о статуе П. П. Соколова «Девушка с кувшином» («Молочница с разбитым кувшином»), установленной в 1810 г. в Царском Селе, где в 1927 г. поселился К. Петров-Водкин. Этой скульптуре А. С. Пушкин посвятил стихотворение «Царскосельская статуя» (1830).

…и запечатлеть в живописи образ Пушкина… мне бы и хотелось попытаться. Работу над этим я уже начал, — О работе К. С. Петрова-Водкина над портретами А. С. Пушкина см. его статью «Пушкин и мы» (наст. изд., с. 104–111[43]) и комментарии к ней. Печатаемые в настоящем разделе тексты позволяют прояснить обстоятельства и характер возникновения этих замыслов и уточнить даты начала работы над портретами.

Насколько чуток он был к переживанию картины, свидетельствует «сон Татьяны», написанный, конечно, под влиянием Босха. Картина его школы, несомненно, висела в Тригорском… — В комментариях к «Евгению Онегину» Ю. М. Лотман, подтверждая сходство «шайки домовых» из «сна Татьяны» с образами «Искушения св. Антония» И. Босха, ссылается на статью В. Ф. Боцяновского «Незамеченное у Пушкина» (Вестник литературы. 1921. № 6/7), а также на книгу Н. Л. Бродского «„Евгений Онегин“. Роман А. С. Пушкина» (Изд. 5-е: М., 1964. С. 236), автор которой, в отличие от Н. Радлова, указывал, что картина висела не в Тригорском, а в Михайловском и принадлежала не школе Босха, а была копией с картины Мурильо на ту же тему.

Я хотел бы узнать от пушкинистов об отношении Пушкина и к архитектуре. — Из юбилейных статей на эту тему см.: Дурылин С. Отражение архитектуры в поэзии Пушкина // Архитектура СССР. 1937. № 3; из более поздних работ см.: Томашевский Б. В. Петербург в творчестве Пушкина // Пушкинский Петербург: Сб. материалов. Л., 1949; Медерский Л. А. Архитектурный облик пушкинского Петербурга. Л., 1949; Алексеев М. П. Пушкин и Петербург; Савинов А. Н. Художники пушкинского Петербурга // Пушкинский Петербург /Автор-сост. А. М. Гордин. Л., 1974; Гордин А., Гордин М. Путешествие в пушкинский Петербург. Л., 1983.