Кровавые девы - Барбара Хэмбли

Лидия поспешила к внутренней двери и услышала, как он шлепает по воде; фитилек свечи отразился в темной глади под ногами, отбросил пятно света на низкий крестовый свод то ли подвала, то ли водохранилища.

— Attends!

Голос эхом разлетелся по огромному помещению, темному и невидимому, как межпространственные бездны, о которых постоянно рассуждали друзья мадам Мухановой, но куда более зловонному.

Лидия остановилась, чувствуя, как бьется сердце. Джеймс разрешил бы ей пробраться сюда через заброшенный коровник, чтобы осмотреть монастырь изнутри. Он даже согласился бы с попыткой спуститься по лестнице, чтобы выяснить, не понадобится ли при следующем посещении захватить с собой веревочную лестницу или молоток и гаечный ключ. Но он наверняка запретил бы ей заходить в эту дверь, а ее подруга Джосетта Бейерли посмотрела бы на нее с осуждением и сказала бы что-то вроде: «Ах, Лидия, ИМЕННО ТАК и поступают все эти глупые девицы из романов! Немедленно выбирайся оттуда».

Лидия вернулась к лестнице, надеясь, что никто не прокрался вслед за ней и не закрыл ведущие наружу двери.

Двери были открыты.

Дрожать она начала уже после того, как проделала полпути по потрепанным непогодой скрипучим балкам старого сеновала, в холодном молочном свете обманчиво бесконечного дня. Всю дорогу до Крестовского острова ее не отпускало пугающее чувство, что она едва избежала смерти.

Камеры, рабочее помещение в конце коридора, сам полицейский участок — повсюду царило безмолвие. Эшер подумал, что даже для двух часов ночи такая тишина не совсем обычна. В камерах всегда кто-нибудь шумел, а вчера вечером в участок доставили группу студентов-социалистов, и эти юнцы без конца спорили, не приведет ли синдикализм к тому, что все движение окажется в руках зажравшихся буржуа и их вонючих прихвостней, из-за чего принципы настоящей анархии будут забыты.

Заключенные замолкли не по одному, как это бывает в предрассветные часы, но все сразу. Внезапная тишина затопила караулку, а затем и все здание, гася любой звук.

Эшер, которого после четвертого или пятого приема подаренного Соломоном Карлебахом снадобья терзала головная боль, почувствовал, как шевелятся волосы на затылке.

Смесь почти закончилась. Он провел пальцем по стенкам коробочки, втер порошок в горящие десны. Вот уже четвертую ночь он ненавидел этот вкус, как ненавидел ломоту в костях и тупую головную боль, вызванную попытками спать днем, под нескончаемый ор Траляля и Труляля, которые спорили о деле Дрейфуса и правах на Эльзас и Лотарингию. И в то же время он ощущал давление на разум, серую теплую пелену, окутывавшую его с тихим гулом…

Они пришли.

Эшер поднялся на ноги, слегка пошатываясь. При аресте его обыскали, и охранники забрали серебряные цепи, защищавшие шею и запястья, а также наручные часы, полученную от Карлебаха кожаную ленту и нож с серебряным лезвием. Доковыляв до решетки, он ухватился за прутья и заставил себя сосредоточиться на двери караульного помещения в дальнем конце коридора. Благодаря этому он увидел, как они входят — двое, мужчина и женщина. Невысокий коренастый мужчина со смуглым лицом был одет с присущим немцам пренебрежением к моде. Рослую пышногрудую женщину можно было бы назвать яркой, но не красивой: тяжелый подбородок, орлиный нос, большие тревожные глаза, в темных зрачках которых отражался свет. Они заметили, что Эшер ждет их, стоя у решетки, и давление на разум усилилось; теперь он чувствовал себя так, словно его опоили опиумом. Он знал, что ему надо отойти, но не мог пошевелиться. Женщина, внезапно оказавшаяся совсем рядом, протянула руку сквозь решетку и взяла его за запястье, а мужчина отпер замок позаимствованными у охранников ключами; подождав, пока ее спутник войдет в камеру, она отпустила Эшера и тоже вошла внутрь. Вампир рывком развернул его, прижимая спиной к прутьям.

Едва шевеля губами, Эшер прохрипел:

— Петронилла Эренберг предложила свои услуги кайзеру.

Сознание тут же прояснилось, сон скатился с него, как после ведра холодной воды. Вампир сильнее сдавил ему плечо, длинные ногти проткнули ткань рубахи; второй рукой он схватил Эшера за волосы на затылке:

— Где она?

— В Санкт-Петербурге, насколько мне известно. В Берлине у нее есть сообщник.

— Его имя?

Эшер покачал головой:

— Мне надо поговорить с ним.

Возможно, все дело было в отраженном свете висевшей в коридоре газовой лампы, но Эшеру казалось, что в глубине этих темных блестящих глаз мерцает огонь. Хотя лицо вампира выглядело молодо, вокруг глаз у него залегли заметные морщины. Тонкогубый рот, кривящийся в злобной усмешке, придавал ему неожиданно проказливое выражение.

— Мы сами с ним поговорим.

— После меня.

Стоявшая рядом женщина шепнула ему на ухо:

— Да ну?

Она провела ногтем по его горлу, но мужчина лишь рассмеялся:

— Вы что, собираетесь торговаться со мной?

В его голосе слышалось недоверие, и Эшер ничуть этому не удивился.

— Попытка не пытка.

Вампир снова сжал ему плечо, покрепче ухватил за волосы и подтащил к себе. Губы разошлись в улыбке, приоткрывая клыки.

— Иногда — пытка. Вы даже не представляете, какой пыткой она может обернуться, герр… Кстати, к кому я имею честь обращаться?

— Джеймс Эшер, — бессонные ночи и усталость привели к тому, что на все происходящее он смотрел словно сквозь дымку, как бывает при нехватке кислорода. — А вы?

— Можете называть меня Тодесфалль.[19] Где ваш испанский друг?

— Не знаю. Надеюсь, он добрался до Берлина.

— Если добрался, то с тех пор прошло уже два дня, а за вами он не вернулся.

— Думаю, он вернулся бы, так или иначе, если бы нашел человека, которого мы ищем.

Это была ложь, потому что Эшер надеялся — и предполагал, — что Исидро отправился прямиком в Санкт-Петербург, чтобы защитить Лидию. Возможно, он не задержался в Берлине даже для того, чтобы встретиться с полковником фон Брюльсбуттелем. Эшер слышал, как колотится его сердце, и понимал, что вампиры тоже слышат этот стук; со всей возможной остротой он ощущал стоявшую рядом женщину, которая не отводила взгляда от пульсирующей у него на горле жилки.

— Мы можем силой разговорить вас, — мягко произнес Тодесфалль.

— Вы верите в то, что я сказал? — он увидел, как вспыхнули темные глаза. Вопрос заставил вампира задуматься. — Более того, сможете ли вы поверить в то, что скажет он… если вы его найдете? Насколько хорошо вы знакомы с работой разведки, чтобы отличить вранье от правды? Вы что, хотите, чтобы птенцы шли служить кайзеру?

Он стиснул зубы, когда вампир в ярости вогнал ему пальцы в плечо, и продолжил ровным голосом:

— Или вы хотите, чтобы птенцы подчинялись Петронилле Эренберг?

— Сука, — Тодесфалль отшвырнул его с такой силой, что от удара об решетку у него перехватило дыхание. — Хитрая потаскуха. Я никогда ей не верил…

Эшеру хватило ума не спрашивать, почему в таком случае Тодесфалль обратил ее — если, конечно, Петронилла была его птенцом. Он потер плечо и решил, что лучше будет промолчать.

Женщина-вампир подошла к своему спутнику, и они обменялись быстрыми взглядами. Эшер чувствовал себя так, словно на него упала тень от холодных крыльев Смерти. Потом на лице Тодесфалля снова появилась кривая усмешка. Вампир кивнул в сторону двух спящих сокамерников Эшера:

— Кого из этих двоих мне убить? Не надо отворачиваться, — добавил он, беря Эшера за подбородок и заставляя посмотреть себе в глаза. — Если вы не выберете кого-то одного, я заберу их обоих, и тогда у нас будет две вдовы и уйма сирот. Как думаете, сколько у этого детей?

Он пнул коленом немца, тот даже не шелохнулся.

— Пять? Шесть? Может, у него на содержании мать-вдова и пара уродливых сестричек? А что с этим костлявым приятелем? — вампир повернулся к другой койке. — Он кажется старше… Больная жена? Выводок внуков на руках? Малыши плачут и ждут, когда он принесет им поесть…

— Прекратите.

— Так кого?

Единственным их преступлением было то, что они оказались в одной с ним камере. И не давали ему спать.

Но Тодесфалль и в самом деле убьет обоих, если Эшер не укажет на кого-то одного.

— Того, кто старше, — сказал он, отворачиваясь к стене.

19

Следующее утро Лидия потратила на то, чтобы записать все увиденное в монастыре. Она начертила план монастыря — точнее, осмотренной ею части, — делая наброски с такой же аккуратностью, как зарисовки при вскрытии; затем изобразила встреченное ею существо — того паренька. К рисунку она приложила описание встречи между незадачливым юношей и «Петрониллой» в залитой солнцем лечебнице.

Очевидно, Хорис Блейдон был не единственным, кому в голову пришла мысль создать искусственных вампиров. И, судя по всему, у Бенедикта Тайсса было одно неоспоримое преимущество: в отличие от Блейдона, ему удалось найти настоящего вампира, согласившегося на сотрудничество.