Цветок пустыни - Уорис Дири

Вечером после работы я вернулась к себе, уже приняв бесповоротное решение. Как меня и предупредили, прибыл Найджел. Услышав стук в дверь, я открыла и, прежде чем он успел снять пиджак, сказала тоном, не допускающим возражений:

— Идем, я приглашаю тебя в ресторан.

Как только мы оказались в безопасности, в людном месте, я выложила ему все.

— Послушай, Найджел, я тебя терпеть не могу. Я тебя терпеть не могу. Ты меня достал! Я не в силах работать, когда ты рядом. Я теряю способность соображать. Я сама не своя. Я в напряжении. Я хочу, чтобы ты уехал.

Я понимала, что это жестоко — так говорить с ним, и мне не доставляло никакого удовольствия наносить ему рану. Но я была в полном отчаянии. Быть может, до него дойдет наконец, если я буду достаточно жестокой, достаточно беспощадной.

У него был такой грустный, даже трагический вид, что я почувствовала себя виноватой.

— Ладно, ты все ясно сказала. Не нужно было мне приезжать. Завтра я улечу домой первым же рейсом.

— Вот и хорошо! Улетай. Когда я вернусь со съемок, я не желаю видеть тебя в квартире. Я здесь работаю, это вовсе не развлечение. У меня нет времени на всю эту ерунду.

Но когда я вернулась домой на следующий вечер, Найджел никуда не улетел. Он сидел в темной комнате и глядел в окно — подавленный, одинокий, несчастный… но все равно он остался. Когда я подняла шум, он согласился уехать завтра же. Потом послезавтра. В конце концов он уехал, вернулся в Лондон, и я подумала: «Слава Аллаху! Наконец-то я могу жить спокойно». Мое пребывание в Нью-Йорке затянулось, все время поступали новые заказы. Найджел, однако, не оставил меня в покое надолго. Пользуясь номером моей кредитной карточки, который записал тайком от меня, он еще дважды покупал билеты и прилетал в Нью-Йорк — всего, таким образом, три раза. И всякий раз без предупреждения.

Если не считать этой нелепой ситуации с Найджелом, все остальное шло просто необыкновенно хорошо. Я отлично проводила время, заводя в Нью-Йорке новые знакомства, а карьера моя взлетала, как ракета. Я работала для компаний «Бенеттон» и «Ливай Стросс», снялась в серии рекламных роликов ювелирной компании «Помеллато», одетая в просторный африканский белый бурнус. Меня снимали для журнальной рекламы фирмы «Ревлон», а впоследствии я рекламировала их новые духи «Аджи». За кадром шел текст: «В сердце Африки рождается аромат, способный покорить сердце каждой женщины». Все эти компании использовали именно то, что отличало меня от других, — экзотическую африканскую внешность, ту самую, из-за которой я не могла полноценно работать фотомоделью в Лондоне. Для очередной церемонии вручения премий «Оскар» фирма «Ревлон» сняла рекламный ролик, в котором я появилась вместе с Синди Кроуфорд, Клаудией Шиффер и Лорен Хаттон. Каждая из нас задавала один и тот же вопрос: «Что такое женщина-революционерка?» — и сама же отвечала на него. Мой ответ подводил итог невероятным поворотам в моей жизни: «Это кочевница из Сомали, которая стала фотомоделью "Ревлон"».

Позднее я стала первой в истории чернокожей фотомоделью, рекламировавшей «Ойл-оф-олей»[16]. Я снималась в музыкальных видеоклипах с Робертом Палмером и Митом Лоуфом[17]. Заказы росли, как снежный ком, и вскоре я стала появляться на страницах известных журналов мод: «Элль», «Аллюр»[18], «Гламур», итальянского и французского изданий «Вог»[19]. Все это время мне доводилось работать с лучшими фотографами, в том числе с легендарным Ричардом Эйвдоном. Я обожала его: Ричард такой веселый и совершенно не задается, несмотря на то что более знаменит, чем модели, которых он фотографирует. Он работал уже не один десяток лет и все же всегда спрашивал мое мнение о снимках:

— Ну-ка, Уорис, что ты об этом думаешь?

Сам факт, что он интересовался моим впечатлением, значил для меня очень много. В моих глазах Ричард стал столь же уважаемым человеком, как и Теренс Донован, первый великий фотограф, с которым я работала.

За много лет я составила целый список своих любимых фотографов. Кажется, что это легко — целый день только фотографировать. Но я, приобретя некоторый опыт, стала замечать огромную разницу в качестве снимков, по крайней мере с моей точки зрения, — фотографировали-то меня. Великий фотограф-профессионал отличается тем, что способен показать истинную индивидуальность модели и сделать ее еще лучше, а не навязывать зрителю заданный образ. Возможно, мои оценки частично объясняются тем, что с годами я все больше ценю себя как личность, ценю то, что отличает меня от других женщин-фотомоделей. В этом бизнесе быть чернокожей, тогда как все остальные имеют рост за метр восемьдесят, шелковистые волосы до колен и белую, как фарфор, кожу, означает быть исключением. И мне приходилось работать с такими фотографами, которые при помощи освещения, макияжа и работы парикмахеров-стилистов делали меня вовсе не такой, какая я есть. Мне это не нравилось, как не нравились и получавшиеся в результате фото. Если тебе нужна Синди Кроуфорд, то лучше всего сфотографировать саму Синди, а не брать чернокожую женщину, нахлобучивать на нее длиннющий парик, накладывать целые пласты светлого макияжа и получать в итоге уродливую смуглую подделку под Синди Кроуфорд. Те же фотографы, работать с которыми было настоящим удовольствием, ценили в каждой женщине ее природную красоту и старались эту красоту раскрыть. В моем случае, скорее всего, их работа не давала особых результатов, но я ценила и уважала их старания.

По мере того как росла моя популярность, росло и количество заказов, и я целыми днями пропадала на кастингах, всевозможных шоу и съемках. Мне было не так-то легко укладываться в расписание, ведь я терпеть не могу носить часы. Но и угадать время по старинке удавалось далеко не всегда: измерить длину своей тени среди небоскребов Манхэттена — задачка непростая. У меня не раз возникали неприятности из-за того, что я опаздывала на съемки. И еще я приходила не туда, куда надо было, — оказывается, я так и не смогла научиться правильно читать. В моем агентстве записывали для меня адрес, а я вечно путала цифры. Например, меня посылали на Бродвей, 725, а я приходила на Бродвей в дом № 527 да еще удивлялась: куда это все подевались? В Лондоне раньше такое тоже случалось, но в Нью-Йорке работы было куда больше, и у меня возникли серьезные трудности.

Когда я набралась некоторого опыта и профессионализма, у меня появился и любимый вид работы — подиум. Дважды в год кутюрье проводят показы новых моделей одежды, представляя свои новинки. Серия начинается в Милане, где показы длятся две недели. Затем наступает очередь Парижа, после Лондона, потом Нью-Йорка. Годы кочевой жизни в пустыне хорошо подготовили меня к такому режиму. Я привыкла путешествовать налегке, переезжать с места на место, принимать то, что предлагала жизнь, и радоваться тому, что имеешь.

Стоит начаться новому сезону в Милане, как туда устремляются все девушки, уже занимающиеся модельным бизнесом, равно как те, кто мечтает стать манекенщицей. Город вдруг начинает кишеть очень высокими красавицами, которые снуют повсюду, словно муравьи. Их можно увидеть на каждом перекрестке, на всякой автобусной остановке, в любом кафе. Это манекенщицы. «Ой, смотри, это манекенщица!» «А вот еще одна!» «Ба, вот и еще!» Их ни с кем не спутаешь. Одни настроены дружелюбно: «Привет!» Другие просто оглядывают соперниц с головы до ног: «М-м-м-м…» Некоторые давно знакомы, иные же не знают никого — они приехали сюда впервые и выглядят растерянными и до смерти напуганными. Одним удается прорваться, другим не удается. Кого и чего только не увидишь! И если кто-нибудь из них говорит, что не завидует соперницам, ни в коем случае не нужно принимать это за чистую монету: чего хватает, так это зависти.

Агентство договаривается о пробах, а потом манекенщицы бегают по всему Милану на кастинги, стараясь завоевать себе местечко на показе. Вот когда начинаешь понимать, что модельный бизнес — это не сплошной гламур. Отнюдь. Можно побывать за один день в семи, десяти, одиннадцати местах. И это работа нелегкая, весьма нелегкая: весь день приходится бегать из одного места в другое, поесть некогда, потому что, пока сидишь на одном кастинге, уже опаздываешь на два других. А когда наконец добираешься на следующий кастинг, там уже стоят вдоль стены тридцать девушек. И ты знаешь, что каждая из них пройдет собеседование раньше тебя. Когда подходит твоя очередь, достаешь портфолио — альбомы своих фотографий. Если заказчику ты понравишься, тебя попросят пройтись. А если понравишься по-настоящему, тебя попросят что-нибудь примерить. И после всего этого:

— Благодарим вас. Следующая!

Ты остаешься в неведении, берут тебя на показ или нет, но у тебя нет времени переживать: надо бежать дальше. Если ты их заинтересовала, они свяжутся с твоим агентством и сделают запрос. И лучше всего побыстрее научиться не делать ставку на какой-то конкретный заказ, не расстраиваться из-за того, что тебя не взяли туда, куда тебе очень хотелось попасть, не обижаться, если тебя отвергли твои любимые кутюрье. Если в голове вертится одно: «Ах, дали мне этот заказ или нет? Может быть, здесь дадут? Ну почему меня забраковали?» — можно довести себя до психоза, особенно когда заказов все нет и нет. И если будешь чересчур переживать, то скоро станешь ни на что не годной. В конце концов ты поймешь, что весь процесс кастинга — это сплошные разочарования. Поначалу я без конца переживала: «Ну почему меня не взяли? Черт возьми, мне так нужен этот заказ!» Но потом я научилась относиться к этой работе согласно известной поговорке: «C'est la vie»[20]. Ну и что же, черт побери? Просто не повезло. Ты им не подошла, только и всего. И сама ты здесь ни при чем. Если они искали длинноволосую блондинку ростом за два метра и весом сорок килограммов — значит, Уорис их не интересует. Пойдем дальше, девочка.