Цветок пустыни - Уорис Дири

— Благодарим вас. Следующая!

Ты остаешься в неведении, берут тебя на показ или нет, но у тебя нет времени переживать: надо бежать дальше. Если ты их заинтересовала, они свяжутся с твоим агентством и сделают запрос. И лучше всего побыстрее научиться не делать ставку на какой-то конкретный заказ, не расстраиваться из-за того, что тебя не взяли туда, куда тебе очень хотелось попасть, не обижаться, если тебя отвергли твои любимые кутюрье. Если в голове вертится одно: «Ах, дали мне этот заказ или нет? Может быть, здесь дадут? Ну почему меня забраковали?» — можно довести себя до психоза, особенно когда заказов все нет и нет. И если будешь чересчур переживать, то скоро станешь ни на что не годной. В конце концов ты поймешь, что весь процесс кастинга — это сплошные разочарования. Поначалу я без конца переживала: «Ну почему меня не взяли? Черт возьми, мне так нужен этот заказ!» Но потом я научилась относиться к этой работе согласно известной поговорке: «C'est la vie»[20]. Ну и что же, черт побери? Просто не повезло. Ты им не подошла, только и всего. И сама ты здесь ни при чем. Если они искали длинноволосую блондинку ростом за два метра и весом сорок килограммов — значит, Уорис их не интересует. Пойдем дальше, девочка.

Если заказчик предложил тебе работу, ты приходишь к нему снова и приводишь свой образ в соответствие с теми нарядами, которые тебе предстоит демонстрировать. И так продолжается до бесконечности, а ведь мы еще и не добрались до самого показа. Постепенно ты совсем изматываешься, не высыпаешься, тебе некогда толком поесть. Ты худеешь, вид у тебя усталый. Худеешь все больше и больше, а сама стараешься выглядеть на все сто, от этого же зависит работа. И потом задаешь себе вопрос: «Ну и зачем все это? Что я здесь делаю?»

Когда начинаются собственно демонстрации моделей, ты иной раз совмещаешь их с новыми кастингами — показы-то длятся всего две недели. В день показа надо быть на месте часов за пять до начала. Собираются все девушки сразу, начинается накладка макияжа, потом пауза, потом тебя причесывают, потом снова сидишь без дела и ждешь, когда начнется показ. Затем надеваешь платье для первого выхода и уже стоишь без дела — нельзя же присесть и измять платье! Начинаются демонстрации моделей — и тут же возникает страшная суматоха, чистый сумасшедший дом.

— Эй! Ты где? Куда ты запропастилась? Где там Уорис? Наоми, ты где? Давайте сюда! Сейчас твой выход, шевелись! У тебя девятый номер. Ты выходишь следующей.

Ты лихорадочно поправляешь платье.

— Ах, мой выход! Иду, иду!

Все стараются протолкнуться вперед.

— Ну что ты делаешь? Уйди с дороги — мой выход!

И вот после долгих часов тяжкого труда наступает сладкий миг: твой выход. Ты стоишь за кулисами, рядом со сценой. Бац! — и ты выходишь на подиум. Светят юпитеры, грохочет музыка, все глаза устремлены на тебя, а ты плавно скользишь по дорожке во всей своей красе и думаешь: «ВОТ ОНА Я! НУ-КА, ВСЕ ПОСМОТРЕЛИ НА МЕНЯ!» Тебя причесали и накрасили лучшие мастера своего дела, на тебе потрясающий наряд — он стоит столько, что ты даже не мечтаешь его купить. Но на несколько мгновений он твой, и ты знаешь, что выглядишь на миллион баксов. Прямо кровь закипает, и едва ты покинула подиум, как тебе не терпится надеть новый наряд и снова оказаться здесь. После долгой подготовительной работы сам показ занимает всего минут двадцать-тридцать, но у тебя может оказаться три, четыре, пять показов в один день, так что приходится разрываться и мчаться на следующий, как только завершился этот.

Когда заканчиваются две сумасшедшие недели в Милане, вся компания модельеров, манекенщиц, визажистов, парикмахеров-стилистов, подобно цыганскому табору, перекочевывает в Париж. Там все повторяется сызнова, а потом — то же самое в Лондоне и Нью-Йорке. К концу сезона ты еле держишься на ногах, и после Нью-Йорка лучше дать себе передышку. Ты готова отправиться на какой-нибудь затерянный островок, где нет телефона, и попытаться забыть обо всем на свете. А если этого не сделать, если заставить себя работать дальше, недолго и до психушки доработаться.

Да, работа манекенщицы доставляет большое удовольствие — я признаю, что влюблена в гламур, в красочность и очарование этой работы, — но там есть своя теневая сторона, которая представляет немалую опасность для женщины, особенно молодой и ранимой. Бывало, я получала заказ, а потом стилист или фотограф в ужасе восклицал:

— Боже правый! Что у вас с подошвами ног? Отчего они сплошь покрыты жуткими черными пятнами?

Что мне было ответить? Речь шла о тех шрамах, что остались у меня после того, как в сомалийской пустыне я сотни раз наступала на колючки и камешки. То было напоминание о четырнадцати годах босоногого детства. И как объяснить это парижскому модельеру?

Когда на кастинге меня просили примерить мини-юбку, мне сразу становилось плохо. Я выходила и вертелась туда-сюда, надеясь, что они ничего не заметят. У меня искривлены ноги — результат того, что я росла в кочевой семье и далеко не всегда ела досыта. И меня не раз лишали заказов из-за искривленных ног — физического недостатка, в котором моей вины нет.

Меня это очень уязвляло. Я так стыдилась своих ног, что однажды пошла к врачу: нельзя ли чем-нибудь помочь?

— Сломайте эти ноги, — сказала я ему, — чтобы я не испытывала больше унижений.

Но, слава Аллаху, он сказал, что я слишком стара для этого: кости потеряли пластичность и такое лечение ничего не даст. С годами я стала говорить себе: «Что поделаешь, такие у меня ноги. Они потому такие, что я — это я, потому что я родилась там, где родилась». И когда я научилась лучше понимать свое тело, то постепенно стала любить и свои ноги. Сегодня я была бы очень недовольна собой, если бы тогда позволила сломать себе ноги только ради того, чтобы пять минут прохаживаться по подиуму. Я бы позволила сломать свои конечности — и только для того, чтобы красоваться в новом наряде? Теперь же я горжусь своими ногами: они связаны с историей, они — неотъемлемая часть моего прошлого. На этих искривленных ногах я прошла тысячи миль по пустыне, и моя медленная, покачивающаяся походка — это походка африканки. Своего рода визитная карточка.

Другая сложность в работе манекенщицы — это то, что в модельном бизнесе, как и во всяком другом, хватает неприятных людей. Быть может, из-за того, что от некоторых их решений зависит так много, люди слишком нервничают и нервируют других. Но я помню, как мне пришлось работать с художественным редактором одного солидного журнала мод. Для меня лично она стала воплощением того грубого, свинского отношения к окружающим, которое заставляет чувствовать себя на фотосессии, словно на похоронах. Съемки в тот раз проходили на волшебном островке Карибского моря. То был настоящий рай, и мы все должны были бы получить огромное наслаждение от работы — ведь мы снимались на чудесном фоне и нам за это еще платили, тогда как многие с удовольствием сами заплатили бы большие деньги, чтобы провести там отпуск. Но ту женщину все это не трогало. Не успели мы приехать, она сразу стала ко мне придираться:

— Уорис, тебе надо настроиться. Вставай, двигайся, шевелись! Ты просто лентяйка. С такими, как ты, я терпеть не могу работать.

Она позвонила в мое нью-йоркское агентство, пожаловалась на мою тупость и заявила, что не желает со мной работать. В агентстве очень удивились, но больше всех удивилась я сама.

Эта дама, художественный редактор, была безнадежно мрачной женщиной. Она явно находилась в состоянии депрессии: у нее не было ни мужчины, ни друзей — она никого не любила. Работа стала для нее жизнью, любовью, страстью — ничего другого у нее ведь не было. Вот она и отыгрывалась на мне за все свои беды и разочарования, и я совершенно уверена, что не на мне первой, не на мне последней. Впрочем, после нескольких дней бесконечных придирок я потеряла всякое сочувствие к ней. Я смотрела на нее и думала: «Можно сделать одно из двух: или заехать ей по физиономии, или молчать и улыбаться, несмотря ни на что». «Лучше молчать», — так я решила для себя.

Самое грустное — видеть, как женщины вроде этого редактора третируют совсем молоденьких девочек, только начинающих карьеру в модельном бизнесе. Зачастую эти девочки, совсем еще дети, уезжают из родного дома где-нибудь в Оклахоме, Джорджии или Северной Дакоте и летят в Нью-Йорк, а то и в Париж или в Италию, в надежде пробиться. Как правило, они не знают ни страны, куда попали, ни языка. Они наивны, и их бессовестно эксплуатируют. Если им отказывают, для них это становится трагедией. Им не хватает опыта, мудрости и душевной стойкости понять, что сами они тут ни в чем не виноваты. Многие не выдерживают и возвращаются домой в слезах, несчастные и озлобленные.

Хватает в этой индустрии и всевозможных мошенников. Многие юные девушки, которые стремятся во что бы то ни стало стать манекенщицами, попадают в лапы таких негодяев, и те требуют с них огромные деньги за заказы. Меня это страшно возмущает, ведь я сама стала жертвой подобного мошенничества, когда связалась с Гарольдом Уилером. Смысл работы модели в том, чтобы зарабатывать деньги, а не выкладывать их. Если хочешь стать моделью, тебе нужны деньги только на автобус, чтобы доехать до агентства. Можно найти в справочнике номер телефона, позвонить и договориться о встрече. А если агентство заводит речь о своем гонораре, надо немедленно бежать оттуда. Если нормальное агентство считает, что ты выглядишь как следует и будешь еще долго выглядеть как следует, там тебе помогут сделать портфолио. А потом агентство станет договариваться о кастингах и заказах — и все, работа у тебя есть!