Боярская честь - Юрий Корчевский

Я вскочил на коня, заботливо подведённого Федькой, и мы рванули к ракете.

Головная деревянная часть её разбилась, из неё высыпался песок. Порох по весу легче песка, стало быть — ракета полетит дальше.

Изменять направление полёта легко — направляй треногу с жёлобом в нужную сторону. А с дальностью как? Можно сыпать пороха в двигательный отсек больше или меньше — соответственно, двигатель будет работать меньше или дольше, но в условиях боя это мешкотно.

Остаётся ещё вариант — менять угол возвышения треноги. А для этого надо делать приспособление в виде винта. Однако сложно, кузнец может и не осилить. Решение пришло сразу — просверлить в ножках треноги ряд последовательных отверстий и поставить поперечину, на которой будет лежать жёлоб. Исполнение грубое, и менять угол возвышения можно будет только ступенчато, а не плавно, но зато как просто. К тому же ракета — не пушка, ею невозможно поразить точечную цель, ею стреляют по массовым скоплениям противника, потому отклонение ракеты в сторону или по дальности на пятьдесят метров роли не сыграет.

Я заказал ещё с десяток ракет, и когда они были готовы, взял несколько штук и снова выехал в поле. Устанавливал разные углы возвышения и пускал ракеты. Получилось, что можно стрелять на дальность от ста пятидесяти до трёхсот метров. То, что надо. В последнюю ракету я засыпал в головную часть порох — правда, без железа. Пустил. На месте падения раздался взрыв, причём и я и Федька заметили, что ракета взорвалась, немного не долетев до земли. Видно — фитиль коротковат, а в принципе — нормально. Не хуже шрапнели получилось.

А вскоре испытать довелось своё изделие в деле. В начале июня гонец сообщил о срочном вызове к воеводе. Оказалось — ляхи небольшой ратью вторглись на Русь и идут на Великие Луки. Выезжать уже завтра.

Вся тяжесть отражения нападения легла на поместное ополчение. Государь Василий III с войском стоял на южных границах, ожидая нападения крымских татар.

Ехали почти в том же составе и порядке. Каждый боярин знал своё место в колонне. Мои ратники везли с собой каждый по ракете, а Федька — треногу. Бояре, когда увидели её, смеялись:

— Для котла, небось, треногу взял! Голодным остаться боишься?

Я помалкивал.

Мы остановились лагерем недалеко от Великих Лук. Как донесли дозорные, ляхи стояли за лесом. На рассвете дозорные подняли тревогу. Ляхи выдвигались к нам по лесным дорогам.

Я испросил разрешения у воеводы встать позади нашего войска, чтобы пустить ракеты, и лишь затем вернуться в строй.

— Чего пустить?

— Ну это вроде пушек, через головы стреляют. Шипят сильно и взрываются.

— Наших-то не побьёт случаем?

— Не должно.

— Быть посему, дозволяю. Глядишь — штука полезной для боя окажется, наших меньше поляжет.

Я установил треногу сзади главного полка. Ратники мои стояли недалеко, держа ракеты в руках. Бояре косились на мои непонятные приготовления, но молчали, понимая, что я не похлёбку варить собрался.

Вдали из леса выехали конные поляки. На шлемах были крылышки, за плечами у некоторых — крылья из перьев побольше. Они что — ангелами себя считают? Ну тогда сейчас и полетаете.

Я дождался, когда ляхи выстроятся в боевой порядок, и запустил первую ракету. Зашипев и пустив дымную струю, ракета через головы наших ратников ушла в сторону противника. Федька уже устанавливал в жёлоб вторую ракету, а я смотрел — где будет взрыв.

Шарахнуло здорово, только с небольшим перелётом. Кого-то задело — слышались крики.

Ляхи как-то растерялись, не поняв, что происходит.

Я опустил жёлоб на одно деление и пустил ракету, следом — вторую. Взорвались обе очень удачно, угодив в центр боевого порядка ляхов. Падали люди, кони. Лошади от испуга вставали на дыбы, сбрасывая всадников.

Взрывы были не такие сильные, но огня, дыма и шума наделали много. Ляхам стало не до нападения.

Я передвинул треногу немного правее, пустил ракету, и пока она летела, сдвинул станок влево и выпустил последнюю ракету. Больше у меня боезапаса не было. Ракеты взорвались удачно, внеся сумятицу во вражеские ряды.

Этим не преминули воспользоваться наши воины.

— За святую Русь! — раздался клич воеводы, и конница начала разбег для копейного удара. Мы тоже вскочили в сёдла и бросились догонять атакующих конников, дабы нас не сочли трусами. Но ляхи, утратив после ракетного обстрела боевой порядок, сбились в кучу, потом повернули коней и в панике бросились бежать с поля боя.

Кое-кто из наших кинулся их догонять, пытаясь захватить кого-нибудь в плен. Я же оставил эту пустую затею и остановился на позициях, занимаемых раньше ляхами. Мне было интересно посмотреть, что реально сотворили ракеты. Один конь убит, вокруг воронок от разрывов лежат тела.

Я обошёл все пять воронок от взорвавшихся ракет. Восемь убитых — раненых, понятно, больше, да ускакать успели, удержавшись в седле. Ущерб для ляхов невелик, больше сработал эффект неожиданности, испуг. Да оно и понятно. После выстрела из пушки слышен грохот. А здесь — змеиное шипение сверху, и — неожиданный взрыв. Поневоле испугаешься, попав под ракетный обстрел впервые.

Разгорячённые погоней ратники возвращались обратно. Кое-кто — с добычей в виде пленного, некоторые везли трофейное оружие, взятое у убитых ляхов.

Ко мне подъехал воевода.

— Славный испуг у ворога ты учинил. Сам измыслил?

— В Синде, за Стеной видел.

— Молодец, вовремя помог, сколько жизней сохранил. Этих штуковин… как же их?

— Ракеты.

— Во-во, ракеты, — ещё сделай: есть они не просят, пусть лежат.

Домой мы возвращались без потерь. Федька гордо вёз на лошади треножный станок для пуска ракет. Теперь ратники не смеялись, поглядывали уважительно, на стоянках подходили, осматривали чудо-оружие, просили разрешения потрогать.

ГЛАВА IX

Лето было в разгаре, и я почти все дни проводил в деревне. Она изменилась — вдоль прямой улицы по обеим её сторонам выстроились крепкие избы, слышался детский смех, во дворах кудахтала, крякала, мычала и хрюкала живность. На пригорке высилась, светилась желтизною брёвен новая церковь, сзывающая к заутрене колокольным звоном. Расстроился постоялый двор, после постройки моста он был почти всегда полон. Часть выращенного урожая шла именно туда, и лишь излишки Андрей свозил на торг. Маленькими ручейками деньги потекли в кошель, пополняя изрядно похудевший за время строительства и обустройства деревни бюджет. Теперь я мог перевести дух.

Для обучения Васятки я нанял учителя — старого монаха, который ежедневно посещал мой дом. Латинский и греческий языки, риторика, чтение и письмо не помешают, а помогут в жизни продолжателю боярского рода. Я был бы не прочь нанять и какого-нибудь купца для экономической учёбы, да не мог — все они были практики, с природной хваткой и цепкостью, а на словах могли только сказать, что надо и где это можно дешевле купить и выгоднее продать. Плохо, что в стране не было учебных заведений.

Ратным делом с Васяткой занимался Федька-заноза, а когда выпадало свободное время — то и я. Скоро можно будет брать парня в походы, пора ему становиться новиком, привыкать к воинской службе. В эти времена, щедрые на набеги воинственных соседей, ремесло воина было почётным и ценилось куда как выше, чем купеческое или какое другое.

И продвинуться выше по социальной лестнице ни один дворянин не мог, если не имел за спиной боевых походов, не ощутил радости побед и горечи поражений. Ну, это от Васятки не уйдёт — всё ещё впереди, а сейчас — учёба, учёба до седьмого пота. Вася — парень смышлёный, впитывал знания, как губка, и я возлагал на него немалые надежды.

Лена в боярстве расцвела, округлилась, и уже не летала по двору, как в Нижнем, а ходила степенно. Одевалась она по чину и моде, носила на поясе связку ключей — непременный знак хозяйки дома.

И как часто это бывает, гром грянул среди ясного неба. Утром ко мне в ворота постучал гонец. Я его уже знал в лицо — посыльный от поместного воеводы.

— Боярин Плещеев приказал прибыть срочно!

Я оседлал коня и помчался к воеводе, заставляя испуганных прохожих уступать дорогу.

Меня уже ждали и сразу проводили в зал. Первое, что бросилось в глаза — на скамьях сидели незнакомые люди, судя по одежде и чванливому виду — из Москвы. Я слегка поклонился собравшимся. Плещеев предложил сесть.

— Времени нет, потому сразу о деле. Гости у меня высокие, — Плещеев показал рукой на солидного бородатого боярина в длинной московской шубе, несмотря на лето. Из-под шапки его обильно катился пот. — Боярин Фёдор Кучецкой, стряпчий государев!

Боярин кивнул.

Плещеев указал на другого вельможу:

— Боярин Михайло Воронцов!

Московский гость важно кивнул. Был он худ, носаст. Длинные холёные руки высовывались из рукавов лёгкой ферязи с дорогими пуговицами из жемчуга. По отвороту ферязи шло золотое шитьё.