Боярская честь - Юрий Корчевский

— Двое всего. Я, да ещё один дурак нашёлся.

— Федя, озолотишься сегодня! Не унывай!

— Ага, это ещё по воде вилами писано.

Фёдор сел на мерина и отъехал.

Я вытолкал лёгкий буер к старту, уселся. Купец на лёгких санях стоял рядом, поглядывая пренебрежительно.

Я послюнил палец и поднял его, пытаясь таким образом определить направление ветра и его силу. Слабоват ветер — посильнее бы.

Между нами встал один из друзей купца.

— Готовы?

Мы кивнули.

— Поехали!

Купец кнутом хлестанул коренного. Лошади рванули так, что купец чуть не опрокинулся на спину.

Я поднял за верёвку парус. Он хлопнул пару раз, надулся, и буер медленно стронулся с места, постепенно набирая скорость. Ох и медленно! Краем глаза я видел, как мужики на берегу Сухоны подбрасывают шапки, до меня доносились крики:

— Чудит барин, ни в жизнь не догнать!

Буер медленно, но верно наращивал скорость, и дистанция между мной и купеческими санями медленно, но верно сокращалась. Вот осталось пятьдесят метров, двадцать, десять. Кони шли ходко, а купец охаживал их кнутом и свистел, ровно соловей-разбойник. Буер же шёл бесшумно, и когда я сравнялся с санями купца, тот от неожиданности чуть вожжи не выронил. Лицо его из радостно-восторженного сразу стало озабоченным.

А буер всё набирал и набирал ход. На моё счастье, ветер подул сильнее, временами его порывы приподнимали правый задний конёк надо льдом, и мне приходилось всем телом ложиться на правый борт, чтобы буер не перевернулся. Можно было бы приспустить парус, но тогда бы упал ход, а купеческая тройка дышала в спину. Однако такую гонку и кони долго не вынесут — сани стали медленно отставать, я же ускорял ход.

Давно уже остались позади зрители, берега реки были пустынны, и лишь впереди стоял один из купцов и размахивал шапкой. Я пролетел мимо него, и лишь через несколько долгих секунд финишировали сани купца. Я приспустил парус, развернулся, подъехал.

Разгорячённый гонкой и раздосадованный поражением, купец сбросил шапку и топтал её ногами, потом заехал кулаком по морде кореннику.

— Животину-то за что бьёшь?

Купец перестал бить коня, выматерился, развернулся и поехал обратно.

— Эй, а как же я? — закричал купец, что замерял версту.

— Садись за мной, — великодушно разрешил я.

Лодочка буера была мала, купец смог лишь усесться сверху, свесив ноги.

Я поднял и развернул по ветру парус, мы тронулись и набрали ход. Ветер бил в лицо, выжимая из глаз слёзы. Очки-консервы бы сюда, вроде мотоциклетных, да где их взять.

По пути мы ехали рядом с Толмачёвым на тройке, он лишь обиженно отвернулся.

Купец, наблюдавший гонку на финише, спрыгнул с буера, вскинул руки, подошёл к берегу.

— Победил боярин Михайлов! — громогласно провозгласил он.

Толпа обиженно загудела, зато мои холопы и домочадцы радостно заорали.

Лена и Васятка бросились ко мне, но их опередили холопы. Они схватили меня за рукиг за ноги и стали подбрасывать в воздух.

— Отпустите, идолы! — захохотал я. — Уроните!

Меня поставили на ноги.

— Эй, а мои деньги! — вспомнил Федька и кинулся в толпу. Вскоре он вернулся с полной пригоршней денег. Лицо его сияло от радости и удовольствия.

— Надо же, боярин! А я тебе не поверил. Зато теперь я при деньгах. Справу себе новую куплю, пистоль как у боярина да седло украшенное. Все девки мои будут!

Холопы заржали.

— Кто о чём, а Федька о девках

Васятка забрался в буер.

— Здорово едет — мы видели, как ты его обогнал. Я говорил мамке, что ты первым придёшь, а она не верила.

Ко мне подошёл купец Толмачёв в сопровождении других купцов — свидетелей, присутствовавших в трактире при споре. Прилюдно купец вытащил мешочек с монетами и вручил мне.

— Это кто же такую мудрёную штуковину измыслил? — спросил он.

— В чужих странах видел, — соврал я.

— А не продашь?

— Зачем тебе буер?

— Буер — это что?

— Вот же он! — показал я на дело рук своих.

— Эх, боярин, выгоды своей не видишь. По-катушки детворе устроить зимой, а ежели по правде — почту возить. Места в нём мало, да идёт ходко. Посчитай сам — ежели за почтовых лошадей надо шесть денег платить за двадцать вёрст, то во сколько это до самой Москвы обойдётся? А лошадей на ямах менять? Тут же ветер сам гонит. За два дня до столицы добраться можно. Продай!

— Сколько дашь?

Купец поднял глаза к небу, подсчитывая что-то в уме.

— Два рубля.

— Побойся Бога, купец!

Мы поторговались, и за пять рублей я продал ему буер.

Купец отсчитал деньги, а я вкратце рассказал, как им управлять. Купец заулыбался.

— Вот поеду в Новгород, там у меня знакомец есть — с ним поспорю, кто первый придёт. Жаться не буду — сто рублей на кон. Глядишь — покупку окуплю, да с прибылью буду.

Я лишь подивился деловой хватке купца.

— Батя, ты же обещал меня на буере этом покатать, а сам продал, — заныл Васятка.

— Так мы себе новый построим — ещё лучше этого!

— Правда? Вот тогда снова утрём нос купцу!

— Утрём, Васятка.

Народ медленно расходился с берега реки, оживлённо обсуждая мою диковинную лодку и неожиданные результаты гонки. До меня доносились отдельные слова, но, как я понял, мысли всех были сосредоточены на выигранных мною деньгах.

Как ни странно, после этих гонок меня стали узнавать на улицах, а на торжище я стал прямотаки уважаемым человеком. Вот ведь странность — деревню из руин поднял, а как был просто боярином, так им и остался. А тут — сделал буер да выиграл на нём в гонке деньги — и популярен, как какая-нибудь нынешняя поп-звезда.

Чтобы не обмануть в ожиданиях Васятку, я вновь купил лодочку-долблёнку, причём, когда покупал, продавец хитро прищурился:

— Опять чего удумал, боярин?

Я отшутился, а продавец, не торгуясь, сделал скидку.

Будущий буер я также поставил на коньки, но теперь придумал к нему ещё и тормоз. Нажал на рычаг — снизу, с днища, высовывается железный прут и тормозит о лёд. А вместо мачты с парусом сшил нечто вроде парашюта, только квадратного, и прикрепил его тонкими верёвками к корпусу.

Когда я выкатил на лёд уже готовую конструкцию, вокруг собралось множество любопытствующих. Люди стояли немного поодаль и с интересом разглядывали буер.

Я уселся на скамейку буера, слегка отпустил стропы — парашют надулся и потащил буер по льду. А когда я был на середине реки, отпустил стропы до конца. Ветер заполнил купол полностью. Буер понёсся по льду, слегка подпрыгивая на наледи. Ветер свистел в ушах, обжигал щёки и выдавливал слёзы из глаз. Даже на глазок скорость была выше, чем у моего первого буера, причём изрядно.

Я подтянул стропы, испробовал тормоз. Буер встал. Я развернулся и отправился в обратную дорогу. И сразу почувствовал разницу — на ветер под углом купол тянул хуже.

Всё-таки я посадил за собой Васятку, и мы поехали по реке. К нашему удивлению, вскоре показалась моя деревня. На лошади в Смоляниново скакать и скакать, а тут — по льду, как по асфальту. Здорово! Пожалуй, у меня теперь есть зимний транспорт.

Я зашёл в деревню, коротко переговорил с Андреем, и мы пустились в обратный путь. Теперь я сидел сзади, а буером правил Васятка. Сначала не всё получалось гладко — буер рыскал, но когда мы подъехали к причалу, парень уже освоился. Сам ловко подтянул стропы, погасив купол, и затормозил. Пацан сиял, как новый рубль. А как же? В городе ни у кого такого нет!

Пожалуй, буду брать Васятку в поездки на буере — пусть учится, привыкает. Плохо только, что буер одноместный. А двухместный делать — тяжеловат получится, корпус деревянный. Сюда бы пластик да алюминий.

Дома только и разговоров было, что о поездке. За ужином Васятка все уши прожужжал Елене о буере. Пора, наверное, вводить парня во взрослую жизнь — боярская стезя далеко не такая сладкая, много надо знать и уметь.

Следующим днём было воскресенье, и мы отправились в церковь на службу — так заведено было на Руси. Ощущал я себя русским, православным, и службы посещал, не то сочли бы безбожником. Пожертвовал церкви от выигранных на спор денег десятину — пять рублей, что было в русских традициях. Десятую часть от прибыли жертвовали все — купцы, ремесленники, крестьяне, воины.

Еще пять рублей мы потратили на торгу. Надо было и Елену приодеть, и Васятку — всё-таки боярыня и боярский сын. Пусть и не столбовые дворяне, но не след в старом ходить. Лене я выбрал лазоревый сарафан, обильно украшенный вышивкой, кику шёлковую, бархатную безрукавку, Васятке — ферязь тонкую, летнюю, порты с гашником, жупан и мягкие башмаки из козьей кожи. А уж мимо лавки златокузнеца жена пройти просто не смогла. В цвет кики выбрала себе понизь из бисера, а я добавил шейную гривну.

Дома оба вертелись перед зеркалом, примеряя обновы. Воистину — хочешь поддерживать благосклонность женщины — балуй её подарками.