Стоять в огне - Богдан Сушинский

– Через час партизаны испортят его нам обоим.

Однако последнее предчувствие у Штубера появилось намного раньше – как только он заметил в перелеске спешащих куда-то немецкого офицера и двух полицаев. А сомнение в правдивости этого предчувствия навсегда развеял взрыв гранаты.

41

Прямо перед крепостной стеной гряды, за которой залегли Андрей Громов и четверо его бойцов, горел столетний исполинский дуб. Он стоял в низине, и его могучая крона с ветвями, похожими на оленьи рога, возвышалась над грядой, вбирая в себя осколки мин и гранат и прикрывая позиции партизан дымовой завесой. Так уж получилось, что дереву пришлось вместе с ними сражаться и вместе с ними погибать. Вот почему лейтенант время от времени поглядывал на него с благодарностью человека, которому вовремя пришли на помощь.

«Ничего, может, и в этот раз нам повезет, – молвил он про себя, пытаясь успокоить неожиданно выстреливший пучком пламени и искр дуб. – Во всяком случае мы еще дадим им бой. А значит, по-солдатски…»

– Колар! – негромко позвал Андрей бойца, который лежал крайним, за уступом скалы-«башни». – Почему затихли те трое, что остались у ручья? Они живы?

– Немцы забросали их гранатами, – ответил Колар после небольшой паузы. – Больше я не слышал оттуда ни одного выстрела.

– Нужно отходить, командир, – почти прошептал залегший рядом с Беркутом Вознюк. Он был ранен в левое плечо, но продолжал отбивать атаки вместе со всеми. – Позади нас пещера. Отойти бы туда, пока фашисты не пронюхали о ней.

– Еще светло. По скале не пройдем – снимут. Вон, снова зашевелились. Отобьем атаку, тогда уж…

Между тем Беркут отлично понимал, что в пещере они тоже долго не усидят, любая пещера – это ловушка. А здесь, на каменистом взгорье, все же есть хоть какой-то шанс вырваться из кольца – только бы поскорее стемнело. Вот почему он все оттягивал и оттягивал время отхода.

Пламя на дубе то угасало, то разгоралось с новой силой. Те, что залегли внизу, за камнями, тоже наблюдали за его «самосожжением» и почему-то не спешили с атакой, даже прекратили стрельбу. Возможно, решили, что в сумерках выбить этих, последних, партизан будет значительно легче.

Беркут прислушался. Еще час назад со стороны болота доносилась жиденькая стрельба – очевидно, там держал оборону небольшой партизанский заслон или просто осталось несколько раненых, не пожелавших обременять своих товарищей. Но теперь и там все затихло. Эта тишина в какой-то степени успокаивала Андрея: значит, замысел его удался, оба отряда вышли за кольцо карателей. Фашисты спохватились слишком поздно. Он видел, как немецкие офицеры лихорадочно отводили своих солдат в сторону болота, пытаясь догнать основные силы партизан, а группу Беркута милостиво оставляли на попечение взвода румын и двух десятков полицаев. Но, оставшись без присмотра немцев, которые пять раз гоняли их в атаку в первых рядах, румыны и полицаи сразу сбавили прыть и провели всего одну атаку, да и то вялую, предпочитая постреливать из-за камней.

– Эй, Беркут, сдавайся! Ты свое отвоевал!

– Дай винтовку, – попросил Андрей Вознюка, откладывая свой автомат.

Этого прятавшегося за камнем рослого рыжеволосого полицая он пытался достать уже трижды. Заметил его Громов еще во время второй атаки. Рыжий вырвался тогда вперед, приближался перебежками, смело, расчетливо, и Громов стрелял по нему, как в кошмарном сне: когда стреляешь-стреляешь, а неуязвимый враг все ближе и ближе. Теперь полицай лежит метрах в двадцати от стены, улавливая каждое неосторожное движение партизан, и, подначивая их, время от времени предлагает сдаваться. Однако к Беркуту он обращался впервые. Неужели узнал его? Неужели понял, что командир отряда здесь, среди оставшихся? Может быть, потому они так и осторожничают, что хотят вернуться с ценным трофеем. А возможно, поджидают и давнего знакомого, Штубера.

«Да, похоже, что в этот раз от судьбы не уйти, – тоскливо заныло под сердцем. – Ну что ж, война есть война».

Он выстрелил дважды, и дважды пуля, взвизгнув, отскакивала от мощного валуна, запутываясь где-то в кроне росшей неподалеку сосны.

– Успокоился?! – послышался насмешливый голос рыжего. – Или еще постреляешь?! Выходи, подобру говорят!

«А что, эта сволочь – с характером! – помотал головой Громов, отдавая винтовку Вознюку. – Придется подождать, когда попрет напропалую. Уж тогда я тебя, красавец, вниманием не обойду».

– Не стрелять! – негромко приказал он, подтягивая к себе ручной пулемет, в котором уже не осталось и половины ленты. – Беречь патроны. Гранаты еще есть?

– Есть. Одна, – ответил Колар.

– И у меня одна, – отозвался седобородый старик, единственный пробившийся к ним из тех, кого командир соседнего отряда Роднин оставил прикрывать свой лагерь. Во время первой атаки этот старик залег у края стены, на каменной тропе, и почти не высовывался. Но теперь осмелел. Громов сам видел, как он снайперски снял двух немцев, когда те отходили к зарослям ольховника.

– Береги ее, отец, – посоветовал ему Андрей. – Патроны тоже. Стреляй только наверняка.

– Еще ты меня поучи, как воевать, – проворчал в ответ седобородый. – Довоевались вон – плюнуть по-человечески не дают, не говоря уже о всякой другой надобности.

Громов ухмыльнулся, перевернулся на спину, и в ту же минуту пуля счесала выступ камня, порезав его щеку острой зернистой крошкой.

Сдерживая боль, Громов, не поворачиваясь, скосил глаза на то место, где она прошла. Два-три сантиметра от виска!

«Впрочем, какая разница, – отрешенно подумал он. – Минутой раньше, минутой позже. Видно, я действительно отвоевал свое – чего уж там…»

– Федор, – позвал Литвака. Тот не лежал под стеной, как остальные, а почему-то втиснулся в расщелину хребта по другую сторону тропинки. – Ты смог бы подняться по этой вмятине на гряду?

– Смог бы, – не задумываясь ответил тот. – Уже прикинул.

– Что же не поднялся? – перебежал к нему Громов.

– Приказа не было.

– Приказа! – удивленно хмыкнул Громов, внимательно оглядывая путь, по которому Литваку предстояло взбираться. А ведь этим змеиным лазом действительно можно вскарабкаться на перевал, пока полицаи не попытались еще раз оседлать его. Двое немцев уже сумели взобраться на него с другой стороны, но Колар скосил их автоматной очередью. Теперь шмайсер одного из них завис на кустике как раз над этим лазом.

– Так ведь решили бы, что струсил. Струсил и бросил вас. Помните, как мы встретились?

– И мысли не допускаю, что ты мог бы бросить меня в бою. А то, что произошло там, в лесу, в сорок первом… Так зачем старое ворошить?

– А все же вспомнилось, – еще глубже втиснулся между камнями Литвак. – Но мне кажется, что и на этот раз вы что-нибудь да придумаете. Вы – везучий, это все знают. Только бы не погибнуть в перестрелке… Особенно вам. Я за вас очень…

– Прекратить! «За вас, за нас…». Идет бой, думай о бое.

– И все-таки спасибо, что вы меня, полицая, тогда… по-человечески. Мало мне приходилось видеть за войну, чтобы по-человечески… Все больше на жестокости, озлобленности. Сильного понимают все. А ты сумей понять слабого. Слабого-то понять трудно. А простить еще труднее.

– Так ведь и сама война – не для слабых.

– Она – ни для кого.

42

Прошло около часа. Румыны и полицаи еще раз попытались атаковать партизан, но снова откатились со склона, оставив пять-шесть человек убитыми. Тем временем густой фиолетово-серый туман постепенно сливался с лилово-черными лесными сумерками, все надежнее укрывая партизан в их случайной крепости, и Беркут понимал, что медлить больше нельзя.

Первым пошел наверх Литвак. Ветер повернул дым от догорающего дерева на расщелину, заслонив ее от глаз осаждающих. Однако подняться по ней оказалось не так-то просто. Литвак дважды взбирался до самого карниза, за которым начиналась вершина, и дважды срывался, сползая по осыпи вниз.

В третий раз, приказав Вознюку и Колару прикрыть их, Беркут начал подниматься вслед за Федором. И только упершись уже у карниза в плечи Беркута, Литвак сумел наконец выбраться на вершину и залечь там.

– Что наблюдаешь? – сразу же поинтересовался Андрей.

– Небольшая площадка, убитый немец… Другой внизу, в ущелье.

– Хорошо. Сбрось автомат и патроны.

– Зачем? Поднимайтесь сюда, я помогу. Поднимайтесь, лейтенант.

– Потом, Литвак, потом. Сбрасывай автомат. Колар! – негромко позвал он. – Слышишь, Колар?

– Колар убит, – ответил Вознюк.

– Как убит?! О, черт! Ну что ж… Тогда ты, Вознюк. Наверх. Быстро!

Однако осаждавшие уже поняли, что происходит, и открыли огонь. Чтобы не оказаться под градом пуль, Беркут немедленно спустился, буквально свалился вниз.

Но как только вновь поднялся на ноги, прогремел выстрел, и подбежавший к нему Вознюк, цепляясь руками за каменную стену, начал оседать на тропу. Еще не понимая, откуда стреляли, Беркут затравленно осмотрелся и в ту же минуту услышал испуганный голос Литвака: