Мы носим лица людей - Тори Ру

Отец поднимает с серебряного подноса графин и наполняет стакан. Чистый звон от касаний горлышка о хрусталь разлетается по комнате. Наблюдать за тем, что отец сейчас делает, тяжело, и я сосредоточиваюсь на окружающей нас мебели и предметах.

Почему в этом доме всегда так пыльно, если в нем регулярно прибираются?.. Почему в нем так темно, сыро и пусто, если сейчас летний светлый вечер и обитатели находятся внутри?..

Среди бумаг, сувениров и дорогих ручек на столе у отца лежит раскрытая газета с кричащим ярким заголовком: «Мы носим лица людей, или По дороге добра к настоящему чуду», и ниже – мельче: «Необходимая сумма для лечения мальчика набрана».

Значит, отец прочитал статью о нашем выступлении. Возможно, еще не все потеряно…

– Пап, ты же знаешь, для чего я взяла эти деньги! – собрав остаток сил, напираю я. – Макс ничего об этом не знал. Эти деньги помогут спасти мальчику жизнь. Стань ты, наконец, человеком, ведь эта сумма для тебя – такая малость!

Отец резко грохает кулаком по столу:

– Прежде чем так говорить, заработай хотя бы копейку, безмозглая дура!!!

«…Легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, нежели богатому войти в царствие небесное…» – в памяти всплывает презрительный голос Макса, во мне вдруг обрывается какая-то невидимая нить, и я распрямляю плечи.

– Говори, что я должна сделать, чтобы ты от него отстал? – В душе больше нет ни сострадания к отцу, ни боли, ни надежд. – Чтобы ты оставил всех их в покое?

– Посылаешь этого шакала подальше, а с сентября начинаешь учиться в Москве, в интернате с углубленным изучением английского. Оттуда есть маза сразу поступить в МГУ.

Отец находит ответ слишком быстро: Настя победила, и ясное горькое осознание своей ненужности придает мне сил.

– Хорошо! – выпаливаю я. – Я согласна.

Это означает, что в доме и в жизни моего отца места для меня больше не будет. Это означает, что мы с Максом останемся просто далекими двоюродными братом и сестрой, которые видятся раз в несколько лет по случаю свадеб, юбилеев и тяжелых утрат, словно между ними никогда не бушевало огромное светлое чувство.

Но шаг этот – мой первый самостоятельный шаг по собственной дороге добра, пусть и невыносимо тяжелой и сложной.

– Но я не буду поступать ни в какой МГУ. После окончания этой гребаной школы ты обо мне больше никогда не услышишь! – твердо говорю я и спокойно выдерживаю долгий взгляд папы, в котором кипит холодная ярость.

Он снова поднимает бутылку, наклоняет ее к стакану и криво ухмыляется:

– Как угодно. Уясни главное – если продолжишь с ним таскаться, мать вашего инвалида вернет мне все, что ты ей отдала. С процентами. – Он огромными глотками глушит свое пойло. – Да, и не забудь Настю поблагодарить…

Там, в потайном уголке души, где я бережно прятала любовь к папе и хранила обиды на него, воцаряется тишина… Потрескивают слабые электрические разряды, угасает фантомная боль… я больше ничего не чувствую.

Плотно закрыв за собой дверь, я выхожу в коридор и натыкаюсь на Настю, с победной усмешкой поджидающую меня снаружи.

– Спасибо, что замолвила за ребят слово и предложила отцу такой вариант выхода из ситуации, – натянуто улыбаюсь я. – Прости меня за то, что я так вела себя с тобой. И еще: я не виновата в том, что была его дочерью.

Глава 46

Смартфон надрывается всю первую половину дня – батарея почти разряжена, но входящие от «Извращенца» продолжают беспрестанно его донимать.

Отстраненно разглядываю жужжащее и ползающее по прикроватной тумбочке чудо техники, но не прерываю его мучений. Я снова тяну время.

Как рассказать Максу о том, что мы не будем больше видеться, причинив при этом минимум боли? Я не хочу, чтобы он брал на себя ответственность за мой собственный выбор, не хочу, чтобы он думал, будто втянул меня в неприятности, не хочу, чтобы он за меня переживал…

Нельзя лишать его крыльев – свою черепашью бесцветную жизнь я смогу безболезненно прожить, только зная, что он продолжает летать где-то высоко…

Мне предстоит рывком разорвать невидимые узы, в которых мы запутались, но сделать это так, чтобы не замутилась его душа.

В страшной ситуации можно опустить руки и начать тупить, оправдываясь тем, что из нее нет выхода. Но подобное происходит лишь тогда, когда вариантов решения проблемы у тебя на самом деле много и, не выбрав из этих вариантов самый подходящий, действовать ты не начнешь. В этом и заключается смысл выбора…

А у меня выбора просто нет. Как бы больно мне ни было, я должна сделать то единственное, что должна. Без вариантов.

Звякает оповещение о полученном СМС-сообщении, и на экране всплывает текст: «Надо увидеться. Если ты не возьмешь трубку, я приеду прямо к тебе домой, окей?»

Хватаю смартфон, и пальцы нервно порхают над экраном: «Нет, нифига не окей! Давай встретимся через час в кафе». Пишу адрес первой пришедшей на ум кафешки, той самой, где еще весной я частенько тусовалась с Мартой и Олей после школы.

Быстро собираюсь, перед тем как выскочить из комнаты, оглядываю свое отражение в зеркале: кеды, клетчатое платье и зеленую шапочку на макушке – с утра Настя уже обозвала мой прикид нищебродским, а я ей лишь широко улыбнулась в ответ…

Но сейчас мне некомфортно в этой одежде – кажется, напялив ее на себя и собираясь сделать в ней то, что задумала, я оскверняю светлую идею моих друзей.

…Огромный привет тебе, Ли!..

Сдергиваю с макушки шапочку, и наэлектризовавшиеся волосы трещат и встают дыбом, снимаю кеды, через голову стягиваю платье… Бережно складываю вещи, олицетворяющие собой свободу и мечту, в черный целлофановый пакет и прячу в темные глубины шкафа, а потом заставляю себя влезть в короткую джинсовую юбку, яркий топ и уродские вишневые туфли на высоченных каблуках.

Снова смотрю в зеркало, а на меня оттуда глядит Айс Блонди – глупая бешеная стерва, которой не привыкать прятать в себе слишком