Категория трудности - Владимир Шатаев

За мной остается многокилометровый зримый, а порою лишь символический след, извилистый, уходящий за повороты, скрывающийся вдали. Временами я оглядываюсь назад специально, чтобы окинуть глазом сей эквивалент моей усталости. И эта оглядка приносит мне маленькую радость, удовлетворение, мне даже кажется, что она возмещает какую-то толику затраченных сил, снимает частично усталость. А на нее, кроме этого местами заметного следа, здесь работает все: и унылое однообразие ледника, и его цвет, столь же однообразный, уныло-серый, и нескончаемый подъем... За шестьдесят километров Южный Иныльчек набирает высоту 1100 метров, то есть в среднем по 18 метров на километр. Угол подъема незначительный. Но представьте, что вам нужно пройти вверх по шестидесятикилометровой улице, пусть даже асфальтированной и без рюкзака...

Однако... И впрямь улица полна неожиданностей! Даже эта ледниковая «улица» не без сюрпризов. Справа разрыв между скалами, нечто похожее на ворота. Заглянув в них, я увидел то, о чем догадывался, что встречалось не раз: огромная поляна, покрытая сочной растительностью, вдоль и поперек иссеченная ручейками. После намозолившего глаз ледника она смотрелась неожиданным чудом, райским уголком — вот она, земля «Плутония», способная пробудить фантазию даже в самых сухих, приземленных людях.

Подобные «карманы» альпинистам попадаются часто. Иногда они вытянуты, напоминают скорее рукав и, как правило, сквозные — другим своим концом тоже впадают в русло основного ледника. Думаю, что Южный Иныльчек имеет немало таких «карманов», только горловину их не всегда заметишь.

На поляну Мерцбахера я пришел к девяти часам вечера и был здесь отнюдь не первым. Гриша Петрашко, Валерий Путрин, Володя Башкиров уже поставили палатки.

Еще через полчаса сюда подтянулись Гриша Артеменко и Юлий Беркович.

Но пришли в тот вечер не все. Примерно в двух часах ходу от поляны в спальных мешках заночевали Анатолий Бычков и журналист, в часе — Иван Гноевский.

На поляне — хижина, обиталище двух студенток-гляциологов, прибывших сюда на практику из МГУ. Мы пригласили их на чай и при удобном случае выразили сочувствие по поводу отшельнической жизни, дескать, в их возрасте проводить летнее время на «необитаемом острове» не лучшее развлечение. Но девушки нас не поняли: они так увлечены своей работой, что забыли о существовании земель обитаемых.

Едва легли спать, как пошел сильный дождь. Володя Прокопенко выскочил из высотной палатки, рассчитанной только на снег и пропускавшей воду чуть меньше, чем марля, побежал к хижине и, постучавшись, стал просить пристанища. Но девушки к мольбам Прокопенко остались непреклонны. Из уст одной из них я услышал знакомую фразу:

— Плохие вы альпинисты, если не экипированы на случай дождя!

Я рассказал Дайнюсу, что шесть лет назад уже слышал подобный «комплимент» в США — почти слово в слово.

— Стало быть, шесть лет слишком маленький срок, чтобы что-нибудь всерьез изменить, — отшутился он.

На счастье, дождь скоро кончился, и повалил снег. Тот самый, который не прекращался всю ночь и почти весь следующий день и который вынудил Гришу Петрашко использовать снежки в качестве лота.

Мы тогда еще часа два искали обход этой трещины. И только когда тучи иссякли и небо просветлело, увидели незаметные до конца, петлявшие, кружившие на одном месте следы. Обидно, что мы несколько раз миновали искомую нами лазейку.

К вечеру погода установилась, появилось солнышко, еще достаточно припекавшее, чтобы жаром своим затруднить нам путь. Но мы сняли с себя теплые вещи и к темноте все-таки успели выполнить свой план, достигнув условленного места стоянки.

И на этот раз некоторые не дошли, заночевав где-то на полпути. Зато здесь нас нагнал Борис Коршунов — он продвигался весь день один. Утром появился Ваня Гноевский, который второй переход двигался в одиночестве.

После завтрака мы сидели и лакомились калеными ядрами миндаля. Завидев нашу трапезу, Ваня отвернулся и прикрыл рот рукой. Подавив приступ тошноты, он глубоко вздохнул и сказал, что в жизни больше не притронется к этому продукту. Оказалось, все это время Гноевский питался одними орехами, основной запас которых хранился у него в рюкзаке. Других продуктов у него не было. До базового лагеря оставалось километров двадцать. Стояла хорошая погода. Имелись все основания считать, что мы без труда одолеем последнюю дистанцию за третий день пути. На душе повеселело от сознания, что вкладываемся в график. Появилась надежда на успех.

Неожиданно засигналила рация. Я вышел на связь. С поляны Мерцбахера Бычков сообщил, что журналист неважно себя чувствует и с тяжелым рюкзаком вряд ли сумеет дойти. Задача! Но размышлять не приходилось. Она имела только одно решение: двое должны выйти навстречу и разгрузить товарища. Я убежден: в кого ни ткнуть пальцем, никто не откажется. Но справедливо ли это — тыкать пальцем?! Я сказал:

— Что-то мне прогуляться захотелось. Кто со мной? Гриша, не хочешь?! — обратился я к Артеменко. Гриша согласился. Петрашко стал меня отговаривать: здесь, мол, есть помоложе. Но я настоял на своем.

Встреча произошла часа через три. Без рюкзаков мы двигались очень быстро — чуть ли не бежали. Постоянно держали связь с Бычковым — если идти по разным моренам, то обязательно разминешься, ибо высота ледовых валов между ними иногда достигает 25 метров. Поклажу одного человека мы разделили на троих, рюкзаки не слишком отягощали наши спины, и потому обратно мы с Артеменко шли тоже в хорошем темпе. Однако этот поход основательно подорвал наши силы и сократил отдых на целый день.

К концу третьего дня пути основная часть группы добралась до базового лагеря. Некоторые пришли на четвертый день. Бычков и журналист — на пятый. База встретила нас еще одной неожиданностью — Увы! — малоприятной. Вновь поставлена под вопрос судьба восхождения. В лагерных закромах — пусто! Ни мяса, ни колбасы, ни сахара. Одна вермишель. Нет бензина.

— Все в забросках, — ответил мне начальник лагерного сбора Бирюков.

— Но у нас была договоренность: каждая группа приносит в общий котел порученный ей продукт.

— К сожалению, некоторые группы не выполнили своих обязательств. Не потому, что не хотели — не смогли. А теперь большинство экспедиций уже вернулись с акклиматизационных выходов: красноярцы спустились с шести тысяч, белорусы, новосибирцы — с 5300... Нынче возвращаются с перевала Дикий одесситы. Все сделали основательные заброски. У нас нет даже хлеба. Поговорите с руководителями групп — может, у них что-нибудь осталось в заначках...

В наших рюкзаках продуктов для основного выхода, может, еще и достанет. Но ведь несколько дней нужно провести в лагере, подняться выше шести тысяч для акклиматизации!

Первым делом бросились искать бензин. Без него можно лишь полюбоваться пиком Победы и топать домой. Кажется, у белорусов — точно не помню — выпросили пятнадцать литров. С расчетом на заброски этого может хватить. На душе стало легче — теперь уже можно вести разговор о подъеме. Потом вели торг-обмен с красноярцами. Прикинули и рискнули: располовинить НЗ основного выхода. Обменяли: мы им — балык, они нам — картошку; мы им — колбасу, они — капусту, мы — орехи, изюм, они — сухари...

Обе команды пришли в восторг от состоявшейся сделки. Но наша больше. И это я говорю без всякой иронии. Красноярцы получили лишь лакомые продукты, мы — право на восхождение!

На акклиматизацию вышли в составе одиннадцати человек. Бычков после трудного перехода по леднику чувствовал себя не в форме и от восхождения отказался.

Все шло хорошо. Слишком хорошо! И это нас огорчало. Мы слепо верили в известную формулу: слишком хорошо не бывает. Слишком — это уже плохо. Дело в том, что нам сопутствовала прекрасная, редкая здесь погода. И потому были все основания предполагать, что в период подъема к вершине она испортится. Правда, нам известно, что вьюги, бураны здесь крутят порою по нескольку недель. Значит, может случиться и обратное.

Поднявшись на высоту 6400, мы, так сказать, для вящегo привыкания провели здесь пару часов я спустились в базовый лагерь. На все ушло пять дней. Теперь ещe дня три-четыре следовало посвятить отдыху. Мы сократили этот срок до двух.

Кажется, солнце на небе обосновалось надолго. Или это оно только делает вид? Будет ли оно так же служить нам до конца?

Выступили 11 августа и через четыре дня, 15-го, вышли на вершину. Я не стану описывать подробности этого восхождения, поскольку оно напоминает подъем на Мак-Кинли. Скажу лишь одно: мы очень торопились проскочить в ту самую, приоткрытую природой дверь. Десять пар глаз (Ваня Гноевский остался внизу — его не пустили врачи) без устали гипнотизировали солнце, излучая в его сторону гигантские волны затаившегося в них желания. И это им удалось! И нет в этих словах никакого мистического звучания. Они символизируют ту сверхмобилизованность внутренних сил, которая обостряет чутье, способность точного выбора момента и повышает искусство «проскочить», провести восхождение в суперкороткие сроки.