Категория трудности - Владимир Шатаев

Мы наугад шагаем сквозь эту светлую темень, подаемся то влево, то вправо, каждый раз натыкаясь на трещины. Невозможно понять: разные? Или это одна так хитро извивается, рассекая ледник? Скорее всего последнее. Но должен же где-то быть проход, не могла же она разломить ледник поперек от края до края?! Где она, спасительная лазейка, как найти ее в этом молоке? Продвигаться сейчас можно только одним способом, и мы им пользуемся...

Впереди в двух шагах от меня идет Гриша Петрашко. Я с трудом различаю очертания огромного запорошенного движущегося рюкзака. Каждые пятнадцать-двадцать секунд он останавливается — это хозяин его нагибается, лепит снежок и кидает перед собой. Метра на три, не более. По рисунку следа он определяет рельеф: если складка — один след, впадина — другой. Только так. Иначе надо ставить палатки, на что не имеем нынче ни малейшего права — времени нет!

Я иду, и в голове у меня крутится некая мысль. Острая настолько, что, едва коснувшись, может на корню подрезать мое альпинистское мировоззрение, мое оптимистическое убеждение, будто успех и безопасность восходителя зависят больше всего от его квалификации: от живости ума, опыта, дерзкой тактики, мужества... Удаче, стечению обстоятельств я отводил совсем малюсенькую роль типа «кушать подано». И вот сейчас, когда позади у меня столь длинный альпинистский путь, судьба заставляет усомниться в самом себе, предлагая доверяться больше ей. Пожалуйста: собрались чуть ли не сильнейшие альпинисты страны, а удачи нет, и все дело сейчас под большим вопросом?

Началось с того, что мы прибыли в Пржевальск с опозданием на два дня — последние прилетели 28 июля. Никто из нас не подозревал, что может быть вообще какое-либо опоздание, за исключением тех, что связаны с окончанием сезона или ограниченностью отпускного времени. Но мы опоздали... на вертолет. Последний проработал два дня (25-го и 26-го) и убыл по своим делам. Без заброски вертолетом на ледник восхождения здесь не практикуются. На это надеются экспедиции и с этим расчетом берут с собой груз.

А что такое груз? Он определяется современными принципами методики и тактики подъема — теми, на которых воспитаны нынешние альпинисты. Мне рассказывали, что в свое время В. М. Абалаков кормил группы хлебными шариками. Вероятно, и нынешние альпинисты могли бы подниматься на таком «горючем». Для этого нужно, чтобы в голове у них была соответствующая психологическая установка: «По-другому быть не может, идешь на восхождение, значит, рассчитывай только на хлебные шарики». Но в том-то и дело, что установка другая. И вот теперь неожиданно ее нужно ломать. А такое, как говорится, не всякая голова выдержит.

Но дело не только в грузе. К месту базового лагеря, откуда начинается восхождение, ведет ледник Южный Иныльчек, который тянется на шестьдесят километров! Его надо пройти весь! С тяжелыми рюкзаками!

Сразу полетел весь наш так хорошо продуманный график. Появилось серьезное сомнение — успеем ли? Надо пройти ледник, после него хотя бы два дня на устройство жилья, подготовку и отдых. Затем акклиматизационный выход с последующим отдыхом, необходимым для восстановительного эффекта. Тоже дней пять. На основное восхождение остается не более двух недель... Мы связались с памирским центром, пробовали выклянчить вертолет, но безрезультатно — там его тоже нет.

Макаускас собрал группу и попросил каждого изложить свое мнение — как он намерен решить альтернативу: идти ледником или возвращаться домой? Оказалось, что для большинства ее просто не существует. Приемлем только один вариант: если есть хоть какие-то шансы покорить вершину, то надо их испытать. Кто-то сказал:

— Предположим, вертолет еще не изобрели. Что бы мы стали делать? Может, вообще не стали бы собираться здесь, в Пржевальске? Стали! Счастливые, довольные, сейчас рвались бы скорее выступить на ледник.

— Ты не по адресу, — перебил его Борис Коршунов. — Мы уже давно не значкисты. Нам самим приходится произносить пламенные речи. Но я хочу сказать другое: что ни делается — все к лучшему. Пройти ледник с этими «несгораемыми шкафами» на спинах — это уже неплохая адаптация к высоте. За счет этого можно сэкономить время на акклиматизационном выходе. Как ни говори, а высотный перепад на леднике от 3000 до 4100 — 1100 метров — что-то нам даст.

— Верно, — сказал Петрашко. — Есть и другой момент. Мне, откровенно говоря, даже нравится, что это будет настоящее восхождение с тяжелым, протяженным подходом. Это натуральный альпинизм. А не то что: поставили тебя на удобное местечко, поближе к пупырышку, подпрыгнул на верхушку, соскочил вниз и взялся за главное — писать в послужной лист пик Победы.

Гриша в своем желании выразиться энергично, разумеется, очень сильно снизил цену нынешних восхождений. Но в принципе мысль его в чем-то верна, знакома и близка всем, кто чувствует ответственность за судьбу альпинизма. Тем не менее слова его встретили молчанием, перевести которое следовало так: все, мол, правильно, только хватит ли сил после шестидесятикилометрового перехода по леднику подняться на труднейшую вершину страны? Сомнение набросило мрачноватую тень на лица ребят. Но, повторяю, сомневались в успехе, однако все были тверды в решении испытать свое счастье.

У нас около тонны груза. Треть мы отсортировали и оставили сразу в Пржевальске. Потом, в пограничном поселке, когда оказались перед необходимостью распределить нашу снедь меж собой, оказалось, что при максимальном уплотнении рюкзаки могут вместить лишь ее половину.

Сначала все увлеклись хитроумной, рациональной упаковкой мешков так, словно тяжесть в подлунном мире уже упразднена, остался только объем. К счастью, миф о рюкзаке как наглядном примере бесконечности был здесь развеян. Осталось очень много необходимых вещей. Пузатые тюки пришлось опорожнять и начинать все сначала. Теперь за основу взяли принцип: отбрасывать вещи, продукты, которые, возможно, не понадобятся. Упаковочный энтузиазм спал, рюкзаки стали «посильными» — около двух пудов каждый.

Мы вышли на язык ледника и сразу же столкнулись с препятствием — из-подо льда выбивалась река, вплотную прижимаясь к скалам. Глетчер взрыт многочисленными вытаинами, трещинами, кавернами, заполненными водой. Двигаться можно только по скальной гряде. Справа пик Нансена. На его склоне на высоте 400 метров нашлось что-то вроде горной тропы. Перед выходом Дайнюс собрал на пару минут группу и объявил:

— Я полагаю, что первый бивак лучше всего сделать на поляне Мерцбахера.

Никто не сказал «да», никто не сказал «нет». Все приняли к сведению мнение Макаускаса. Но как показалось мне, мало кто счел его (мнение) за твердую установку руководителя. Я тогда решил, что мой приятель сделал ошибку, и дал ему это понять.

— Думаю, Володя, это не ошибка... — проговорил он многозначительно, потом хотел что-то добавить, но передумал. Ледник под нами извивался длинной аспидной лентой, украшенной четырьмя или даже пятью темно-серыми бороздами. Это морены, оторачивающие его составные. По числу морен можно определить, сколько притоков впадает в этот огромный глетчерный бассейн, — каждый несет свою морену. Когда натыкаешься на него взглядом, первое мгновение чудится, будто он ползет прямо у тебя на глазах.

Мы тоже ползем. И не только ползем — расползаемся. Цепочка растягивается на километры. Теперь расстояние от первого до последнего измеряется уже не минутами, а часами. Мы уже давно спустились со склона и двигаемся по леднику. Идем практически в одиночку. И потому, что нет необходимости связываться друг с другом — в страховке здесь нет нужды. Труднопроходимые трещины встречаются не так часто, но и в этом случае всегда можно спуститься на морену. А если так, то почему бы не побыть какое-то время наедине с горами?! И потому, что есть необходимость не связывать друг друга. У каждого свой режим работы, укоренившийся, привычный, у каждого свой регламент, свой рациональный расчет сил. Высокий класс моих спутников проявляется прежде всего в высокой степени познания самих себя. Будь они неопытными мальчишками, вероятно, тянулись бы друг за другом. А после, на восхождении, одни занимались бы тем, что спускали вниз других. Но, слава богу, здесь серьезные альпинисты, у которых мальчишеская игра «в перегонки» вызывает лишь ироническую усмешку.

Иногда путники настигают остановившихся на отдых товарищей. Лица последних не вызывают тревоги, по глазам видно: силы еще далеко не иссякли — отдых плановый. И первые, бросив на всякий случай пристально-оценочный взгляд, убедившись, что в их помощи нет нужды, идут дальше.

Теперь я понимаю, что Дайнюс поступил правильно, не поставив перед группой обязательного условия следовать компактно. В этом случае самые сильные невольно стали бы навязывать неприемлемый для многих темп, что отрицательно сказалось бы в дальнейшем на восхождении.