Грани миров - Галина Тер-Микаэлян

Сергей успел подхватить ее на руки, а скрывшиеся уже в своих комнатах соседи вновь выскочили в коридор. За стеной заплакал разбуженный криком Наташи ребенок.

— Наталья, что такое, Наталья! Очнись! — Екатерина Марковна трясла девочку.

— Лиза, — проговорила та бескровными губами, — он говорит, что Лиза…

Вторая соседка ахнула, закрыв рот руками, а Екатерина Марковна строго спросила у Сергея:

— Что с Лизой?

— Погибла в аварии, — угрюмо ответил он.

— Что ж вы ей так сразу, осторожно надо было, эх!

Она больше ничего не сказала. Соседки помогли ему отнести Наташу в комнату и попытались уложить на диван, но она уже пришла в себя и, спустив ноги на пол, вцепилась в руку Сергея и начала плакать:

— Нет, не уходите! Когда ее привезут в Москву?

— Ее уже похоронили.

— Но как же это так — похоронили без меня? Как все это случилось, вы знаете?

— Я сам был в этом автобусе — чудом уцелел, как и Юра. Спаслось нас всего пять человек, из них один грудной ребенок.

Женщины ахнули, «Завьялова — два звонка» подставила ему стул:

— Да вы садитесь, садитесь.

Сергей, внезапно вновь почувствовавший головокружение, с облегчением опустился на мягкое сидение и вкратце изложил главное плачущей девочке, не выпускавшей его руку. Страшных подробностей он старался избегать, а под конец сказал:

— Я полагал, вас обо всем известили из санатория, привез свидетельство о смерти — мне выдали его в том селе, где похоронена Лиза. Вот, возьмите.

Наташа в ужасе дернулась, увидев в его руке страшный листок.

— Ох ты, боже ж мой, как же так-то! — Екатерина Марковна осторожно взяла страшную бумажку, но читать не стала, а заплакала и закачала черно-рыжей головой, вытирая слезы и горестно причитая: — Такая ведь девочка была хорошая! Потому, видно, отец с матерью и не захотели ее от себя отпускать — сами ушли, и ее забрали.

— Перестаньте, Екатерина Марковна, — сердито сказала «Завьялова — 2 звонка» и, взяв у нее из рук свидетельство, внимательно прочитала его, но тоже не выдержала — всхлипнула и обняла Наташу: — Наташенька, хорошая моя, да как же так!

Та скользнула по свидетельству невидящим взглядом и ничего не выражающим голосом прошептала:

— Уже две недели прошло, а я ничего не знала.

— Тогда надо помянуть, — деловито высморкавшись, заметила Екатерина Марковна, и они вместе с соседкой немедленно засуетились, накрывая небольшой круглый стол, в середине которого, как по мановению волшебной палочки, возникла бутылка водки. Екатерина Марковна принесла стаканы, и соседки сновали между кухней и комнатой, нарезая хлеб, сыр, колбасу, огурчики и раскладывая все это по тарелкам. Наташа участия в хлопотах не принимала — она съежилась на диване и не шевелилась, неподвижно уставившись прямо перед собой.

Сергею пришлось сесть за стол вместе со всеми, но он оказался не одинок в мужском обществе — пришел «Завьялов — 2 звонка», который при ближнем рассмотрении оказался еще более худым и тщедушным. Он принес уснувшего ребенка и, покачивая его на коленях, виновато объяснил:

— Его ж, паразита, сейчас в кровать только положи, так разорется.

— Не говори на ребенка такие слова! — прикрикнула жена.

Лизу помянули, как и водится по русскому обычаю.

— Что ж теперь с Юриком? — подперев щеку рукой, горестно вздыхала раскрасневшаяся Екатерина Марковна. — Сирота он теперь, а ты одна не потянешь — сама еще дите малое. В детдом надо оформлять.

— Какой сирота, какой детдом, я его никому не отдам! — испугалась Наташа и встревожено посмотрела на Сергея: — Я сегодня же за ним поеду!

— Дело ваше, но думаю, пока не стоит. Физически он в порядке, но еще не отошел от шока — каждый день приходит на могилу матери и плачет. Сперва я полагал, что лучше отвезти его в Москву, но он наотрез отказался уезжать. Не волнуйтесь, в том селе живут хорошие люди, они заботятся о нем, как о собственном ребенке, и там он быстрей придет в себя. Я взял у него ваш адрес, чтобы привезти свидетельство о смерти — вам ведь придется оформлять на него пенсию.

— Ведь я же ничего не знала, жила себе, и еще радовалась, что можно кидать вещи, куда попало, а Лизы нет, и она не рассердится. А она-то, оказывается… — девочка вновь зарыдала. — Почему? Почему же они так? Почему ничего не сообщили?

Сергей беспомощно развел руками:

— Я не знаю, почему никто с вами не связался, не могу сказать, честно. В эти дни я абсолютно не слушал радио и лишь изредка читал газеты трех — или даже пятидневной давности — в том селе нет ни электричества, ни телефона, а единственный их автомобиль ездит в Тбилиси раз в неделю.

Наташа заплакала в голос.

— Давайте, выпьем, — поспешно сказала «Завьялова — два звонка», поднимая стопку. — Хорошая была женщина Лиза, всегда помогала, когда попросишь. Пусть земля ей будет пухом.

— Так это село, значит, в Грузии, раз Тбилиси? — одним глотком опорожнив свой стакан, спросил ее муж, одной рукой придерживая сынишку, а другой кладя огурец на бутерброд с колбасой, и в голосе его послышалась скромная гордость своим знанием географии.

— А ребенок? — нетерпеливо перебила его жена. — Что с тем грудным ребенком?

— Это Дагестан, но до Махачкалы добираться сложнее, до Тбилиси ближе, — пояснил Сергей, решив ответить всем сразу. — Я вообще не могу понять, как наш автобус туда заехал. Что касается ребенка, то с ним все в порядке, он вообще не пострадал. Одна из женщин кормит его своим молоком, он пока тоже остался в селении — куда его, грудного, тащить. Кажется, у его матери есть сестра — ей должны сообщить. Мужчина и женщина, которые спаслись вместе со мной, — Прокоп и Ирина — поедут в санаторий за своими вещами и все выяснят, а потом мне напишут.

Он видел, что девочка Наташа, слушая его, перестала плакать, и поэтому старался говорить много и обстоятельно, хотя после водки язык у него слегка заплетался.

— Так вы даже в санатории не были? — удивилась практичная Екатерина Марковна. — У вас там разве никаких вещей не осталось?

Сергей искоса взглянул Наташу и вновь начал объяснять:

— Прокоп с Ириной попросят отправить мои вещи ко мне в Ленинград. Если честно, мне тяжело было бы вновь там оказаться, да и что мне там делать? Спокойно продолжить отдых после всего я уже не смогу. К тому же, хотелось поскорее успокоить родных, хотя, как я теперь понимаю, им тоже никто ни о чем не сообщил. Короче, меня отвезли в Тбилиси и посадили на самолет до Москвы, а отсюда я уеду в Ленинград поездом.

— Спасибо, что обо всем сообщили, — тихо сказала Наташа. — Мне только неловко, что вы из-за меня задержались, я понимаю, в каком вы сейчас состоянии.

— Ничего страшного, у меня есть еще одно дело в Москве, хотя я еще не решил, буду ли его вообще делать.

— А… что за дело?

— Хотел повидать мать.

То ли водка так подействовала на Сергея, то ли просто возникло непреодолимое желание выговориться, но он вдруг неизвестно почему начал рассказывать этим совершенно незнакомым людям о своем отце, о матери, а потом даже вытащил из кармана брюк и продемонстрировал собеседникам измятое письмо Клавдии Муромцевой. Потом вновь помянули Лизу, Наташа от водки сильно закашлялась, и, отойдя, вдруг печально сказала:

— Мне сегодня на экзамен надо было с утра. Ладно, пусть выгоняют.

— Из-за одного экзамена не выгонят, — возразил Сергей.

— У нас очень строго. Да ладно, мне теперь все равно нужно будет из медицинского уходить и идти работать — кто же будет Юрку кормить.

— Глупости, сейчас мы с вами поедем к декану медицинского института, и я все ему объясню. Вы в каком — в первом «меде» или во втором?

— В первом. Но у нас декан строгий, он даже не разговаривает — сразу приказ.

— Как это «не разговаривает»? Я кандидат наук, имею публикации, мое имя известно в научных кругах. Брат у меня профессор. Могу даже позвонить ему в Ленинград, чтобы он оттуда все уладил — у него в первом медицинском есть знакомые.

Раскрасневшийся Сергей поднялся с воинственным видом, сам не понимая, отчего так расхорохорился и к чему приплел публикации, кандидата наук и брата-профессора. Соседи Наташи воззрились на него с огромным уважением, но сама она покачала головой:

— Спасибо, не надо никому звонить, — и снова разрыдалась.

— Звонить, может, и не надо, а поехать — пусть поедет, такие вопросы с начальством на месте решают, — возразила ей Екатерина Марковна. — Раз ученый человек, то пусть поговорит. Только я вам обоим листочков дам пожевать, чтобы водкой не пахло.

По дороге в институт Сергей немного протрезвел и разговаривал с деканом уже без прежней лихости. Упомянул, правда, робко свою фамилию, но его собеседник лишь вежливо кивнул, и сразу стало очевидно, что ни одну из статей подающего надежды ученого-микробиолога С. Э. Муромцева ему читать не приходилось. Однако человеком он оказался отзывчивым и задумчиво сказал: