Сальто ангела - Марен Мод

Мама победила. Чудовище, приближавшееся ко мне, остановилось, и воцарилась тишина. Кровь перестала стучать в висках. Мне было так плохо, так страшно.

Мама всегда побеждает. Во всем. Власть — это она, твердость, деньги, все главные права в нашей семье принадлежат ей. Пьер — из крестьянской семьи, он всего-навсего школьный учитель со скудным заработком.

Она же из добродетельных буржуа, ее окружает буржуазный ореол Банка Франции, где она получает весьма ощутимую зарплату. Она всегда будет подавлять отца, и тем больше, чем сильнее сознает размеры своей жертвы.

На улице прекрасное июньское воскресенье, теплое и ласковое. Здесь, в храме, все темно и исполнено угрозы, под ногами я ощущаю холод камней. В коротких штанишках, с лентой через плечо, гладко причесанный на пробор, я чувствую себя скованно, я прям, как свеча, которую держу в левой руке. Я продвигаюсь по центральному проходу и приближаюсь к алтарю, отсчитывая свои шаги по красному ковру. Цепочка коротких штанишек приближается к цепочке белых платьиц. Я уже вижу ту, что должна разделить со мной просфору, у нее густые черные вьющиеся волосы, гладкое лицо, нежные розовые губы. Внезапно она тихо произносит:

— Нет! Не рядом с ним.

Вся церковь Сен-Илер слышала это, я уверен. Колонны в стиле рококо отразили анафему, некрасивые витражи двадцатого века, неловкая имитация чудесных витражей прошлого, зазвенели от подобного оскорбления.

Я споткнулся о красный ковер, мои ноги запутались в муслиновом платье идущей впереди меня девочки. Я чуть не упал от стыда, ничего не видя перед собой.

Мой Бог, они догадались, они знают, и я чувствую себя больным, и не надо мне первого причастия, у меня нет ничего общего с этим милосердным Богом, который меня изолировал от всех. Эта глупая девчонка рядом со мной посмеивается и отталкивает меня, она не желает, чтобы я находился здесь. В своем белом платье, с одухотворенным лицом, она на самом деле худшая из негодяек. Она хочет рядом с собой мужчину. Настоящего, из тех, кто за школьной стеной хвастает длиной своего члена и соревнуется в знании ругательств. Она хочет проглотить белую просфору в паре с самцом, точно это свадьба, ей не нравятся моя нежная рука, мои слишком тонкие волосы, мой пробор посередине и мои женственные глаза… Я ее ненавижу и умоляю Бога сделать меня таким, как она. Я съедаю белую просфору со святотатством в душе, хотя в тот миг я даже не понимаю смысла этого слова.

Я никогда не вернусь в этот храм, поклялся я во время молитвы.

Отныне я отказываюсь от их театрального посвящения, в коем для меня нет места. Они окропили мою голову водой, когда я был умирающим младенцем, из страха, что иначе я попаду в ад. Год спустя я был окрещен, дабы на меня снизошло благословение небес. За столом они поссорились из-за торта, на котором была фигурка маленького человечка, изображающего меня.

— Детям нужна религиозная мораль, нужно католическое воспитание.

Так говорит мама и снимает маленького человечка, чтобы разрезать сладкое белое тесто. Папа ударяет кулаком по столу:

— Глупости! Мальчик не нуждается в этих пошлостях. Ему пора поступать в колледж. Вступительный экзамен в шестой класс важнее всех этих кривляний. Ему необходимо светское воспитание. Ты его сделала больным своими религиозными предрассудками.

Да, я болен, и любое испытание в моей жизни заканчивается болезнью. Я перенес корь после ссоры с мальчишками в подготовительном классе, подхватил туберкулезную палочку, когда меня впервые за руку притащили в мужскую школу. А потом, после моего первого причастия, я подцепил свинку, именно об этом они сейчас говорят и спорят. Им нет никакого дела до моей первой публичной драмы в общественной жизни, до моего замешательства на красном ковре, до моего первого афронта перед Богом, до того, что эта девчонка наплевала на меня.

— По твоей вине он не сдаст экзамен. Он даже не знает, как правильно написать «на штурм».

— «На штурм» — «на» пишется отдельно, маленький кретин…

— Несколько дней назад я вынужден был ударить его линейкой по рукам. «Месье» не знал ничего о Каролингах и еще меньше — о Робеспьере.

Пришел врач. Он осматривает мое горло, у меня очень болят уши, мне мешают обширные опухоли за ушами. Я слышу щелчок замка его большого чемоданчика, слышу, как он говорит родителям, что лучше болеть свинкой в моем возрасте… Намек мне непонятен. Я лежу в темной комнате, меня всего трясет, у меня лихорадка, мне кажется, что стены сближаются и потолок начинает меня душить. Будто в подвале, куда однажды меня запирал отец. Я не помню за что, да и он тоже не помнит. Сейчас я слышу его голос:

— Ну что, мой котик, не сдавайся. Малыш Рири, тебе лучше?

Меня зовут Жан Паскаль Анри, и родители дали мне нежное прозвище Рири.

Сегодня папа очень ласков наперекор маме. Это потому что я заболел из-за церкви, а он без устали следит за своим хилым ребенком, дабы тот перешел без проблем в шестой класс. В области социальной жизни для отца существует только успех в учебе. Я начал читать раньше других, ему хочется, чтобы я был самым лучшим учеником в школе. Он говорит, что Франции нужны инженеры. Таким образом, мне не дадут классического образования. Он настаивает, чтобы я учил немецкий, ибо новая война неизбежна. Я выучу только этот язык — пусть это будет подготовкой к реваншу. Чтобы выдержать вступительный экзамен в колледж, в сей новый мир почти взрослых, я должен подчиняться приказам отца и отречься от всего, что я люблю. Например, от пения. У меня нежный девчачий голос, удивляющий мою учительницу музыки. Она доставила мне огромное удовольствие, позволив петь солистом раз в неделю. Я стою отдельно от остальных, и наконец я стал существом не таким, как все, у меня кристально чистый голос, а другие могут только бормотать в хоре. Я на возвышении, а они внизу.

Однако вскоре я потеряю этот звонкий детский голос и заговорю баритоном, как все мужчины. Пока я болею, мой голос меняется и звуки грубеют. Я теряю свою музыку, а мама утверждает:

— Это тебе поможет возмужать. Ты уже вытянулся, ты скоро будешь «линять». Когда ты выздоровеешь, мы пойдем к парикмахеру, надо тебя постричь.

— Мама! Мне хотелось бы играть на рояле. Смогу я в колледже играть?

— В колледже ты будешь заниматься спортом, как все остальные. Рояль требует времени и денег. Это хорошо для девочек…

Просто наказание какое-то; это хорошо для девочек, то — для мальчиков, но все плохо для меня.

Я сдал экзамен. Мы пошли все вместе, нас подгонял отец. Постучали в двери колледжа Фонтенель. В огромном зале мы сидим на приличном расстоянии друг от друга, надо заполнить экзаменационный листок: вверху слева написать фамилию, имя, дату рождения — 28 июня 1945 года. Основные события моей жизни часто происходят в июне. Я чуть не провалил математику. Дьявольский экзамен, нужно рассчитать количество кресел, занятых в театральном зале, и количество рядов и кресел, не занятых и т. д.

Итак, я сдал экзамен. Меня приняли вторым, это даже записано в журнале. Второй. Номер два. Почему же я всегда иду под номером два? Мне кажется, что я никогда не догоню того, кто внутри меня, а он мог бы занять первое место.

Каникулы, свобода, одиночество на берегу Атлантического океана. Я смотрю на волны, но не иду купаться, я боюсь воды. Однажды меня бросили в воду, это было давно… Меня бросили, как щенка, думая, что я выплыву сам. С тех пор я боюсь воды. Я боюсь колдуньи Белоснежки, боюсь занятий в колледже, боюсь любых столкновений, я чувствую войну, настоящую, которая уже начинается…

У меня не будет больше родительской защиты, она кончилась вместе со школой. Я научился писать стоя. У меня теперь хорошо получается. Для мамы это был вопрос первостепенной важности, хотя она об этом никогда не говорила. Похоже, будущее принадлежит тем, кто писает стоя. И будущее, и определенная уверенность. Над теми, кто писает, высоко подняв голову, виднеющуюся поверх створок дверей уборных, никто не смеется. Но невозможно полностью укрыться от косых взглядов, «от громко высказанных удивлений или насмешливых сравнений. Каким окажется это будущее в сентябре?

Сегодня начинаются занятия в колледже. Я вхожу в шестой класс и сразу понимаю, кто здесь «хозяева». Выстроившись в линейку, ханжески послушные, стоят они, зажав портфели между ногами, выставив вперед ширинку, у одних грязную и вызывающую, у других элегантную и безупречную. Они источают одинаковый запах, они не замедлят проявить свою силу, свою хитрость, свою мужскую низость. Ведь именно для этого они здесь. Для того, чтобы изучать географию и победителей, математику и пол ангелов. Чтобы бессвязно бормотать поэмы, вопить на гимнастике, дрожать над непристойными картинками, драться, плеваться после первой сигареты и оценивать взглядом груди девочек. Они меня стесняют. Однако я должен разыгрывать ту же карту. Но моя карта — фальшива. Они об этом сразу догадываются, у них на это нюх. Я любуюсь своим отражением в зеркалах, в витринах магазинов, в лужах, оставленных осенним дождем. Зеркало… мое любимое зеркало… но о чем тебя спросить? Я нахожу себя красивым, но это женская красота. Наслаждаясь своим отражением, я осмеливаюсь посмотреть на себя как на женщину.