Вологодчина в русском фольклоре - Николай Уваров

Вот по городу ходил же он, разгуливал,

Осмотрял-то, оглядел да славну Вологду,

Славну Вологду оглядел же он, втору Москву,

Как тогда-то подходил ко царёву-то большому кабаку, -

А у царёва-то у большого славна кабаку,

Тут ведь много-то стояло голи кабацькою,

Вот кабацькой-то ведь голи было, посадьскою.

Подошол к йима Арсёнышко поздоровалсе:

«Уж вы здравствуйте, ребятушка, голь кабацькая,

Голь кабацькая, ребятушка, посадьская!

Каково же вы, ребятушка, поживаете?

Каково ваше, ребятушка, здоровьице?»

Отвечала тут ведь голь же вот кабацькая:

«Как здоровье нашо всё же у всех – здоровыя;

Голь кабацька-та больни не бываем, мало же».

«У вас болят ли всё головушки с похмельица?»

«А цему болеть головушкам, как не пьём вина?

Нас теперя-то, голь кабацькую, смотрять весьма

А и смотрят-то нас теперь, везде преследуют,

Как с того же всё со самого со времени,

Как подокрали-то у нас же всё втору Москву».

Рассказали-то тогда же голь кабацькая,

Как како пало во второй Москвы ограбленьицо:

«Вот не мы же всё ограбили втору Москву -

Как на нас-то всё вони же всё ведь думают».

«Как вы хочите, ребята, выпить-то зелена вина?

Вы пойдёмте-тко, ребята, в большой кабак-от,

Угошшу-то вас, пойдёмте, зеленым вином!»

Заходил-то тут Варсёнушко в большой кабак-от,

Попросил-то тут Арсёнышко у кабацького,

У того ли всё у младого человальничка,

Чтобы отпустить ему гон всё же зелена вина,

Зелена же от вина да пива пьяного.

Он расчитывалсе с целовальницьком золотой казной, -

Огледелсе на его молодой человальничёк,

Ничего гон не сказал да так спустил его.

Напилась тут вся ведь та вот голь кабацькая,

Вот кабацька голь ведь вся же всё посадьская,

Йим ведь дал-то всё Горсёнушко золотой казны,

Золотой казны ведь и дал же на пропитаньицо.

Как ведь сам Орсёнушко ушол куда оприютитьсе,

Ночевать бы шол да где ему ночку тёмную,

Он нашол, нашол ведь скоро всё отдох себе,

Ночевать нашол себе скоро ночку тёмную,

У вдовы-то он ведь и стал же на постой тогда.

Скоро, скоро-то прошла весть по всей Вологды, по славну городу,

Что пришол какой-то мужик, будто деревеньской он,

Надавал-то он ведь и золота голи-то кабацькою,

Он накупил-то ведь и много-то зелена вина,

Накупили голи тут же пива пьяного,

Он немного-то сам ведь пил да всё ведь голь поил.

Тут ведь стали они голь-ту вот доспрашивать;

Отвечала тогда голь-та вот кабацькая:

«Мы не знаем, как его же именём зовут,

Мы не знаем, как звеличают-то по отечесьву».

«Как скажите-тко, скажите, голь кабацькая,

Как куда ушол ведь и вашой-от знакомой-от?»

Долго не сказывала ведь как голь же всё кабацькая;

Их ведь грозно-то ведь и стали тут выспрашивать, -

Тут сказали-то тогда же голь кабацькая.

Приходили тут ведь старшие-то Вологды,

Находили-то Гарсёнышка у вдовы, его,

Забирали-то Гарсёнышка, увели его,

Засадили-то его же в тёмну темницю,

Засадили его же за замоцьки-ти тяжолые,

А и как за ту ли всё за стражу-ту за старую,

А и как сидел у нас Арсёнушко, засажон же был.

А и вот узнала-то, услышала его родна матушка,

А и затужила-то вона, слёзно заплакала,

А и вот слегла сама же матушка в постелёчку,

А и вот в постелёчку слегла она от горести.

А и как сидел у нас Гарсёнышко в тёмной темнице,

А и засажон был, сидел он три неделецьки.

А когда засадили-то Гарсёнышку в тёмну темницю,

А и заключили его в злодеечку заключебную,

А и вот писали когда ведь скоро грамотку ведь скорописчету

А и господину-ту царю Ивану-то Васильёвичу,

А и росписали всё про славну про Вологду про город-от,

А и про его-то росписали про втору Москву:

«Вот ограбили, ограбили втору Москву,

А твои деньги-ти, ведь и кладом которы были во храм были положоны,

А и они тоже были украдены, унесёны же. А не могли найти воров, да кто украл деньги,

А как сечас мы поймали вора-разбойницька,

А и как того ли всё ночного-то подорожницька,

А и как мужика-то поймали, деревеншшину,

А и засадили мы его же в тёмну темницу, -

А и без тибя-то, государь царь Иван Васильёвич,

А мы не знаем, какой смертью казнить виновника».

А и отписал-то скоро царь Иван Васильёвич:

«Э и не казните, не рубите без меня его,

А я хочу-то, царь, да сам же повидать его,

А повидать-то я его, поговорить же с ним».

А и как сидел, сидел Арсёнушко неделёчку, -

А всего времени-то вышло целой месець тут, -

А не золочёная карета тут проехала,

А и как проехал-то, приехал государь наш царь,

А и государь-от царь Иван же свет Васильёвич.

А и вот приехал царь, поел-попил с дорожочки,

А и стал, стал же государь же царь выспрашивать,

А и вот выспрашивать-то начал он, выведывать:

«А и как дела идут у вас же всё во Вологды?

А и как не сохранили, не сберегли храма Николина,

Вот разбили-то, разбили всё втору Москву,

Вот Москву втору же всё же, вот Николин храм?

Я ведь всё ровно положу денёг снова тут, -

Пушшай будет же тогда опять втора Москва.

Расскажите-тко всё мне да правду сущую,

Как засадили вы в темницу добра молодца,

Мужика же засадили-то деревеньского?

За каки дела вы засадили тут?»

«Потому, государь, засадили мы – не знамкакой,

Он пришол да всё поил да голь кабацькую,

Голь кабацькую поил да он, посадьскую,

Он росчитывал се да всё же золотой казной;

Как у кажной-то у голи у кабацькою,

Всё у кажного ведь и есь да золотой у них:

Говорят, шшо дал мужик им деревеньской-от,

Деревеньской мужик йим дал на пропитаньицо».

Тут ведь говорил им же государь же царь,

Государь-от царь говорил Иван Васильёвич:

«Вы берите-тко сечас да золоты клюци,

Вы пойдёмте-тко со мной же в тёмну темницю,

Я хочу, хочу, ведь и царь, да посмотреть его,

Посмотреть хочу его, ведь поговорить же с ним».

Как тогда-то вот пошли да со царём народ,

Отмыкали скоро тут же тёмну темницю;

Заходил-то государь же царь Иван Васильёвич,

Тут ведь кланелсе ему всё Арсёнушко:

«Здраствуй, здраствуй-ко, государь же царь Иван Васильёвич!»

«Здраствуй, здраствуй, мужичок же деревеньской-от,

Я не знаю, как тебя зовут по имени!»

Отвечал тогда ему же всё Арсёнушко:

«Меня зовут-то, государь царь Иван Васильёич,

Меня зовут, зовут ведь всё же вот Арсёнушко,

А по батюшке звеличать же сын Иванович.

Я от батюшки остался очунь малёшенек.

Как взрастила меня же родна матушка,

Я вдовин-то сын ведь всё же есть ведь самой-то;

Не имел же я, Арсёнушко, йименьица,

Я пропитывал свою матушку трудом своим.

Вот задумал я итти смотрять второй Москвы,

Посмотрел-то, слава Богу, я твой славной второй Москвы,

Посмотрел-то я ведь и храму-ту Николина.

Хороша твоя прекрасная втора Москва,

Ишшие есть на што посмотрять-полюбоватисе!»

Закрычали все народ-люди во Вологды:

«Уж ты гой еси, государь Иван Васильёвич,

Ты не хош ли всё спустить на волю-ту разбойничка,

Как ночнёго хош спустить же подорожницька?

Он ограбит же опять да не одну Москву,

Он зайдёт, зайдёт во славну твою каменну Москву,

Он ограбит-то ведь и много всего хорошего в каменной Москвы.

Ты кончай-ко-се скорей, да царь, его же сам!»

«Вы не страшитесь-ко, народ, моей смерти скорою,

Придёт, придёт-то ведь скоро смерть моя своя.

Попрошу-то смерть ту же всё и я у вас,

Што котора мне какая смерть самому ндравитса,

Самому ндравитса-та смерть, да всё же хочетса.

Уж ты гой еси, государь же царь Иван свет Васильёвич,

Благослови-ко меня же слово-то промолвити,

Как ведь слово-то промолвити, речь говорите,

А мне без той ли всё казни без скорыя,

А и миня без той ли всё без ссылочки без дальнё,

А и мне ли всё без той ли всё насмешечки великою!»

Отвечал ему государь-от царь Иван Васильёвич:

«Говори-ко ты, Арсёнко, что ведь надобно,

Обо всём теперь будет простительнё».

«Уж ты дай же мне-ко смертью помереть такой,

Как такой же мне смертью, какой я хочу:

Уж вы сделайте мне всё же столб высокой-от,

Как ко етому столбу повесьте вы рей высучой-от,

У того ли всё рея да всё высучего

Сделайте мне лисенку, да всё три ступенечки, -

– Я ведь вылезу тогда да на высучой рей,

Издалёка-то народ будет видеть преступника,

Вот преступника-то видеть тут, разбойника!»

Говорил же государь царь Иван Васильёвич:

«Как по твоему ведь и будет-то по желаньицу:

Как ведь сделаю-то столб-от всё высокой-от,

Ко столбу-то всё подвесят-от висучий рей,

Тут ведь сделают-ту лисенку у рея тогда,

Как во лисенке-то сделают три ступенечки,

Отовсюль-то будет видеть тибя, Орсёнушка!»

«Уж ты гой еси, государь Иван Васильёвич,

Как арсёнкова-то смерть будет не милослива,

Немилослива вона, очунь страшная,

Из веков-то в веки будут вспоминать её!»

Пожелал же смерти скорою Арсёнушко;