Золочёные горы - Кейт Маннинг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Нет-нет, Шери. Вы не погибли, нет. Мадам Удача нам улыбнулась.
– Ты имел в виду Госпожу Удачу, – вставила я, и они рассмеялись.
Отец поправил мамины волосы, заправив локоны ей за уши. Она протянула ему ладонь, а он схватил ее и прижал к губам. Мама спрятала лицо у него на груди. Они не произносили вслух слово «любовь», но та ощущалась во всем, и я хотела того же для себя, мечтала о grand amour[8].
Папа подбросил углей в печь, глаза сияли от переполнивших его чувств. Он пел «Жаворонка», поджаривая на сковородке замороженный бекон. Потом наблюдал за тем, как мы его уплетаем, словно за настоящим чудом.
– Сегодня, цыплятки, мы пойдем прогуляться и полюбуемся божественной красотой этих гор.
Мы вышли из нашей норы на солнце и увидели перед собой бесконечные просторы, расстилающиеся до самого горизонта, словно морская гладь. Пики подобно волнам вздымались в небо. Нас ослепило это белое сияние.
– Это храм Господа, – театрально объявил отец. Когда-то он путешествовал с цирком и научился жонглировать, а еще висеть на строительных лесах со стамеской в руке и глотать пламя. А потом сбежал с ирокезами и научился видеть в темноте и вить гнезда на деревьях – так он рассказывал. Как-то прожил в палатке целую зиму. А щеглы ютились в его бороде. Он говорил на канадском французском и американском английском. И умел ходить на руках.
– Мунстоун[9] – название, которое дали этому месту в древности, – сказал отец, – потому что когда-то от Луны отвалился кусок и упал прямо сюда.
Половина его историй были правдой, а две трети нет, как заявлял он сам, но никогда не признавался, что в них правда, а что выдумка. Отец посадил Кусаку на загривок и положил ладонь на плечо Генри.
– Пойдем посмотрим окрестности.
Мы направились вверх по склону по истоптанной ботинками тропке. Я искала глазами магазин, церковь или школу, но взгляд натыкался лишь на хижины, цеплявшиеся к скалистой стене так же отчаянно, как сама я цеплялась за надежду, что не застряну на этом голом пике надолго.
– В пятой хижине живет Сетковски. В четвертой Брюнер. В каменном доме на верху холма начальник Тарбуш. А пустые помещения – для летней смены. – Отец махнул рукой в сторону длинного здания с железной крышей, высившегося на столбах и плотно прижатого к горе – общежития для рабочих. Папа жил там два года до нашего приезда. – Здесь всем заправляет миссис Квирк. В ее лавке продается уголь и кофе. Но лучше ездить за покупками в город. В лавках компании все вдвадорога.
Я рассмеялась.
Он потянул меня за косу.
– Что смешного?
– Втридорога, – поправила я.
– Сильви все знает, – заметила мама. – Первая в классе.
Это было редкое проявление материнской гордости и в то же время предупреждение мне: не вести себя как «мадемуазель всезнайка». Мама хотела лишь, чтобы мы хорошо знали langue maternelle[10] и не портили его словечками янки. Она относилась к ним как к заразе и не позволяла мне говорить своими словами.
Мы свернули за поворот и добрались до плоской платформы, на которой трудились рабочие и лошади, а рядом зияла черная дыра, выдолбленная в боку горы.
– Каменоломня Паджетта, – с гордостью произнес папа.
– И это все? – вытянул шею Генри. – Эта пещера?
– Ох, – перекрестилась мама.
Вход напоминал распахнутый беззубый рот кита. Вокруг нависали платформы, грузовые стрелы, веревки и леса с приставленными к ним лестницами. Краны, прикрепленные к отвесной стене, топорщились как усы, на тросах болтались массивные крюки размером с ребенка. По всему двору громоздились кучи белой породы, словно гигантские куски сахара.
– Самый красивый камень в мире, – просиял папа. – Идеально-белый, для статуй. Одна большая жила с золотой прослойкой. На милю уходит в глубь горы.
– Золото? – Глаза у Генри загорелись. – Настоящее золото?
– Не-а. Пирит придает мрамору желтые прожилки. Очень красиво.
– Пирит – дурацкое золото, – пояснила мама.
– Золото дураков, – поправила я, не сдержавшись.
– Герцог Паджетт не дурак. Он семикратный миллионер, – заметил отец. – Смотрите, вот так мы делаем его богатым.
– Берегись! – раздался крик. Послышались пронзительные свистки. Стайка мужчин окружила обернутый цепями каменный блок размером с рояль. Кран над ними повернулся и спустил болтающийся крюк. Один из парней запрыгнул на верх камня и, когда тот стал подниматься, ухватился за подъемную цепь и сделал сальто.
– Это Сетковски, – пояснил отец. – Он катается на белой птице.
– Хочу попробовать, – воскликнул Генри.
Мама зажмурилась.
– Никогда, – выдохнула она.
Кран перекинул камень за край скалы, там он раскачивался над головами рабочих, копошившихся во дворе как муравьи, на высоте пятидесяти футов. Я представила, что цепь сейчас лопнет, глыба рухнет и расплющит их всех. Но она медленно шла вниз, пока показушник Сетковски махал шляпой, и наконец опустилась на плоскую грузовую телегу. Шесть лошадей потащат ее вниз в город на шлифовальную фабрику.
– Этот вот камень, – показал пальцем отец. – Стоит сто тридцать долларов за тонну. Тридцать тонн уходит на греческую колонну. Представьте, сколько всего колонн в здании банка. А библиотеки? В этой горе хватит мрамора на триста лет. Посчитайте.
– Здесь миллионы! – ахнул Генри. – Можно пойти в каменоломню и посмотреть?
– Нет, – отозвалась мама. – Опасно.
– Красиво, – возразил отец. – Когда туда заглядывает солнце, пыль в воздухе становится золотой, словно божьи искры. Ты изумишься. Сама графиня приходила сюда на экскурсию.
– Графиня? – переспросила я.
– Жена герцога. Из Брюсселя. Она бельгийка, – пояснил отец. – Вам, дамы, лучше вернуться. Я покажу Генри каменоломню. Это восьмое чудо света.
– Сильви, – позвала мама, оторвав меня от разговора о графинях и чудесах.
– Но я… – будь я мальчишкой, смогла бы прокатиться на белой птице. Будь я графиней, пришла бы в каменоломню посмотреть на золотую пыль. Но я была послушной дочерью, и мне все запрещалось. Что еще мне не дозволялось делать? Список был длинный. Даже здесь, на Диком Западе, мне оставались лишь домашние дела и скука.
Папа заметил мое разочарование.
– Подожди лета, Птаха. Лето чудесная пора, увидишь. На холмах море цветов, а в реке плавают радуги.
– Он имеет в виду форелей, – пояснил всезнайка Генри.
– Я имею в виду радуги, – возразил отец и пошел показывать Генри каменоломню.
Мама указала рукой на свисающий крюк:
– Видишь опасность? Он всегда глупо рискует, ваш отец.
«Я хотела бы походить на него», – подумала я. Но я всегда походила на нее, была тихой и послушной. Я
