Золочёные горы - Кейт Маннинг

– Добрый день, – позвала я. Появился рыжий кот и мяукнул. Я положила опасный конверт Джорджа Лонагана на пишущую машинку. Что хотел сообщить газете агитатор из Нью-Джерси?

В школе мисс Гейдж объявила:

– Будет конкурс сочинений! – Она просто светилась от воодушевления. – Приз – доллар. Сочинение победителя напечатают в газете.

«Что делает США великой державой?» – гласила тема на доске.

– Нужно использовать примеры из нашей местной жизни, – добавила учительница. – Судьями будут сама мисс Гейдж и К. Т. Редмонд, редактор «Мунстоун сити рекорд».

Вероятно, под влиянием большевистского пирата Джорджа Лонагана я выбрала тему сочинения «Свобода» и писала с неистовым желанием победить. Я хотела получить этот доллар.

В качестве «местного примера» я вспомнила бедных мулов, связанных веревкой, и умоляющие глаза осла, которого мучили мальчишки. Я увлеклась призывами к справедливому обращению с животными, «которых приручили, чтобы служить человеку, и которые не выживут одни, как выживают дикие звери…»

Свобода наша сила, но с ней приходит и ответственность, развивала я мысль. О ней надо заботиться, растить. И все в таком духе возвышенного идеализма мечтательной школьницы.

«Это такая шутка? – прокомментировала сочинение мисс Гейдж. – Задание было написать о том, что делает нашу нацию исключительной. А не писать об ослах».

Во втором варианте я выразила патриотический восторг в отношении слов, выгравированных на колоколе Свободы: «И объявите свободу на земле всем жителям ее». США – великая держава, ведь мы боролись с деспотией короля. И у нас теперь демократия – в Мунстоуне скоро состоятся местные выборы! И благодаря революции с нас не взимают налоги без представительства – так я полагала в то время.

Новое сочинение возымело успех.

«Намного лучше!» – написала мисс Гейдж своим цветистым почерком. Она не предложила развить идею о том, что свобода должна принадлежать всем жителям, а не только некоторым. Нас не учили подвергать сомнению идеи, отлитые в чугуне. Моя писанина о величии США заслужила высший балл с отличием. Могла ли я наконец считать себя настоящей американкой?

Шестое июня, 1907 года. Торжественный день. Сегодня утром мне вручат аттестат, в мой семнадцатый день рождения. Начищенные до блеска ученики выстроились и зашагали строем на деревенскую площадь: грязную площадку со скамейками, стоящими вокруг украшенного флагами помоста. Там восседала мисс Гейдж: пташка в ярко-желтом оперении на фоне облаченных в темные костюмы городских чиновников, похожих на ворон.

Выступил с речью полковник Фредерик Боулз, мужчина с торчащими как щетка усами. Он говорил с важным видом, а ученики со смешками повторяли его имя. «Кишка», «раздраженная кишка»[24]. Его называли полковником, хотя он не был ни солдатом, ни командиром. Он никогда не служил в армии. У него единственного в городке была машина, ее по частям притащили наверх и собрали на месте заново.

– Ученики, родители, учителя, дорогие друзья! – зазвенел по всей долине его голос. – Среди нас сидят будущие лидеры.

Рядом со мной будущий лидер Карлтон Пфистер выцарапывал куском камня на деревянной скамейке неприличное слово.

– Не надо, – шепнула я. – Нарвешься на неприятности.

Карлтон проказливо улыбнулся и чиркнул камнем о мое запястье так, что пошла кровь. Я вскрикнула от боли.

– Тсс, – цыкнула на меня Милли Хевиленд, на голове которой болтался огромный белый бант.

– …Итак, за ее убедительное описание свободы в Америке, – продолжал полковник, – приз за лучшее сочинение получает мисс Сильви Пеллетье.

Публика захлопала, люди вытягивали шеи, чтобы посмотреть на меня. Я, моргая, вышла на помост: мисс Гейдж просто сияла. Полковник Боулз вручил мне большой конверт: от широкой улыбки в уголках его глаз собрались морщинки. А я стояла как глупая овца, не переставая удивляться случившемуся. Получить доллар за какое-то сочинение. И теперь меня поздравляет сам президент компании.

– Спасибо за оказанную честь, – промямлила я. – Я так благодарна.

– Вот качество, которое мы хотим видеть во всех молодых людях! Благодарность! – Боулз потряс меня за руку, и от его летнего костюма пахнуло нафталином. Аплодисменты стихли, но, пока они звучали, я впитывала их словно нектар. Я спорхнула вниз по ступенькам.

Там меня поджидала женщина в простом бордовом платье, без шляпки. Курносая, с редкими ресницами. Лицо испещряли веснушки.

– Поздравляю, мисс Пеллетье. Я К. Т. Редмонд из «Мунстоун сити рекорд».

Это и есть редактор Редмонд? Не может она быть настоящим редактором, подумала я. Редакторы – мужчины в очках с козырьками, а не дамы с веснушками и рыжими локонами, пренебрегающие шпильками.

Я пожала ей руку и с ужасом увидела, что царапина, подаренная мне Карлтоном Пфистером, оставила красные следы на конверте с наградой.

– У вас идет кровь, – заметила она и протянула мне платок. Она не предупредила, что является вестником несчастья и моего перерождения. Не призналась, что она провокатор, пустомеля, ведьма и агитаторша. Во всем этом ее обвиняли впоследствии.

Ее кружевной платок быстро потемнел.

– Простите, я его постираю.

– Оставьте себе. И приходите в понедельник в газету, напечатаем ваше сочинение.

– Хорошо, мадам. – Я заткнула платок за рукав, надеясь успеть стереть пятна крови до того, как они высохнут. Я сохраню его вместе с другим. С инициалами Джей-Си-Пи.

Дома мама провела большим пальцем по золотой печати на моем аттестате и положила выигранный мной серебряный доллар в жестяную кофейную банку моих сбережений.

– Ну, ладно, – сказала она, скрывая свою радость. – Лишь бы лодыжки не раздулись от гордости.

– Грудь, мама. Не позволяй груди раздуться от гордости.

– А мы говорим «лодыжки», – отказалась она признать ошибку. – Займись-ка лучше домашними делами.

Утром понедельника я брела в город под моросящим июньским дождиком. Пальто мое вымокло, но крылья надежды были легки, а грудь распирало от решимости попросить работу в издательстве. Тот факт, что редактором была женщина, мог пойти мне на пользу. Раз уж женщина стала редактором, почему бы мне с моим отличным аттестатом не стать там сотрудницей. Спроси. Я бормотала это под нос всю дорогу, спускаясь с горы.

В редакции газеты струи дождя бежали по стеклам. Сквозь затуманенные окна я заглянула в просторную комнату, где за станком размером с тележку стояла мисс Редмонд. Она схватила лист бумаги и скормила его механическому зверю. Упираясь ногами, повернула шестеренки. Тут она заметила, что я подглядываю, и поманила меня рукой. Внутри пахло краской и громко лязгал металл.

– Мисс Пеллетье, – позвала она, перекрикивая шум. – Смотрите внимательно.

Она надела испачканный типографской краской передник. Ее челюсть напряглась, как у бульдога. Убедившись, что я слежу за ней со всем вниманием, она нажала ногой на педаль. Машина открывала и сжимала