Бухарские миражи - Коллектив авторов

Один из рассказов касался муллы Кори Саме, которого украшала несравненная борода.

Кори Саме повязывал голову огромной пышной чалмой и, выпустив из длинного рукава длиннейшие чётки, перебирая их, бормоча молитвы, медленно проходил по базарам и по улицам Бухары, своим видом показывая всем и каждому, что, презрев все земное, всеми помыслами он устремлён к богу. В действительности же это был ханжа и плут, из корыстолюбцев корыстолюбец. От зоркого Яхья-ходжи не укрылось двуличие этого лицемера. Поэт решил проучить его.

Однажды Яхья-ходжа искусно составил ложные шариатские документы и передал их в суд, заявив:

– Этими документами подтверждается, что дом, занимаемый муллой Кори Саме, принадлежит не ему, а мне. Требую свой дом обратно.

После нескольких дней судебного разбирательства иск Яхья-ходжи был подтверждён казием, и Кори Саме уплатил Яхья-ходже пятнадцать тысяч тенег, составляющих стоимость этого дома. Кори Саме вынужден был принести деньги и в присутствии казия вручил их Яхья-ходже.

Но когда казий уже намеревался печатью удостоверить исполнение иска, Яхья-ходжа удержал его.

– Эти деньги я временно оставлю ответчику и возьму у вас свои документы, если Кори Саме даст мне слово, что впредь никогда нигде не появится с чётками в руках. Отныне он может выходить только без чёток и в обычной чалме. Пока это условие он выполняет, может не беспокоиться за свой дом. Если же снова примется за свои лицемерные проделки, я немедленно возобновлю иск, и тогда никакими деньгами он уже не откупится! Кори Саме поспешил дать слово, чтобы спасти свои деньги. С этого дня он до конца дней своих нигде не появлялся ни с чётками, ни в большой чалме. Но с этого дня он стал всеобщим посмешищем.

– Вон идёт мулла, продавший свои чётки и молитвы за пятнадцать тысяч тенег! – смеялись ему вслед.

В другой раз Яхья-ходжа неожиданно появился у верховного казия Бухары Бадриддина во время судебного разбирательства. Бадриддин, обомлев при виде злоязычного сатирика, встретил Яхья-ходжу с почётом, предупредительно, кланяясь, лицемерно улыбаясь, и попросил муллу Яхья-ходжу прочитать молитву, надеясь, что этим знаком внимания отвратит от себя жало сатиры.

Яхья-ходжа, вознеся длани свои к небесам, воскликнул:

– Господи, о, если б ты явил милость и сотворил казия Бадриддина богом взамен себя самого!

В изумлении от этой молитвы Бадриддин робко заметил:

– Э… э… э… Это же богохульство!

– Какое же богохульство? Я прошу бога о том, чего тебе не хватает. Ведь в Бухаре ты теперь выше самого эмира. По всему Бухарскому ханству участь и живых и мёртвых в твоих руках. Стоит захотеть тебе, и любого человека ты можешь погубить, обесчестить, разорить, обезглавить. Захочешь – и любого возвеличишь, вознесёшь, озолотишь, осчастливишь. И ни один человек пикнуть не посмеет против тебя. Теперь, кроме престола всевышнего, нет на свете никакой должности, которую ты захотел бы принять взамен своей.

Зала верховного казия при этом разговоре была полна народу. Истцы, ответчики, судейский люд – все окружили плотной стеной беседующих, жадно ловя смелые слова беспощадного поэта.

Бадриддин, торопясь любым способом избавиться от такого собеседника, бормотал:

– Так, так, согласен с вами. Вполне с вами согласен!

Но, наслаждаясь растерянностью наимогущественного человека Бухары, Яхья-ходжа продолжал:

– Согласен? Отлично. А если согласен, тебя не может не интересовать, почему именно я прав. А я вот почему прав. Посуди сам, казий, ведь тебе очень выгодно стать богом. Очень, очень выгодно и крайне необходимо: пока ты не станешь богом, тебе придётся отвечать перед богом за крестьян, безвинно выброшенных тобою из их убогих лачуг, за бедных сирот, у которых ты оттягал наследство, за обездоленных вдов и осиротевших детей, чьих мужей и отцов ты сгноил в темницах. Пока ты опасаешься божьего гнева, ты нет-нет да и задумаешься: «Не накажет ли меня бог?» И эти сомнения отравляют тебе жизнь, портят тебе настроение. А когда ты сам станешь богом, тогда спокойно начнёшь творить все, что ни взбредёт в голову, и совесть твоя не шевельнётся, и радости твои не омрачатся, и жизнь твоя станет безоблачна и безмятежна. Будешь копить сокровища, сколько ни вздумается, овладевать всем, на что ни польстишься. Ведь тогда за твои черные деяния бог не спросит с тебя ответа в день Страшного суда…

Останки былого великолепия.

Яхья-ходжа носил обычную одежду муллы – халат с мелким рисунком, обшитый узкой тесьмой; на голове белую чалму. Но однажды Яхья-ходжа пришёл к Шарифджану в зелёной чалме и в туфлях на высоких каблуках. Шарифджан, увидев его в таком наряде, удивился:

– Поздравляю с переменой одежды! Чему прикажете приписать неожиданное превращение муллы в уличного гуляку?

– Поздравление принимаю, согласен с тобой: наряд мой заслуживает поздравления, а почему я так оделся – охотно объясню. Представь себе, сегодня утром встречаю Абдул Карима, который торгует на базаре фарфоровой посудой. И вижу, лавочник одет муллой. Я спрашиваю: «Чем объяснить, что купцы обрядились муллами?» А он отвечает: «Сегодня настоятель нашей мечети – за утренней молитвой сказал на проповеди, что каждый человек завтра, в день Страшного суда, выйдет из могилы в том обществе, одежду которого он носил при жизни.

И бог, соответственно сему, предоставит ему место в раю или аду. Вот, говорит мне Абдул Карим, я и счёл для себя наиболее желательным и подходящим восстать из мёртвых вместе с богословами, чтобы вместе с ними войти в царство небесное, почему и решил одеться по их обычаю».

Яхья-ходжа пожал плечами

– Я подумал-подумал, и мне стало ясно, что если я окажусь в раю в обществе таких богословов, то лучше мне отказаться от рая. Хватит с меня и того позора, что судьбе угодно было включить меня в их компанию на земле. Но чтобы в этом обществе ещё и на Страшном суде стоять – благодарю покорно! Поэтому я решил одеться уличным гулякой, картёжником, головорезом, чтобы хоть на том свете оказаться среди этих весёлых людей, даже если с ними мне и обеспечена дорожка в ад. Вдали от богословов мне и ад покажется раем.

После этого Яхья-ходжа почти всегда ходил в туфлях на босу ногу и без обычного головного убора мулл.

В дни, свободные от занятий, Яхья-ходжа часто навещал Шарифджан-махдума.

Не заходя в комнату, он кричал:

– Эй, отбельщик! Что поделываешь? Заходить к тебе или не стоит?

Шарифджан передавал ему через меня или Мирзо Абдулвахида приглашение. Тогда, забравшись на суфу и сунув голову в дверь гостиной, он оглядывал присутствующих и, сказав каждому из них несколько колкостей, исчезал.

Однажды он пришёл, когда у Шарифджана было несколько поэтов. Оглядев их, Яхья-ходжа сказал хозяину:

– Ты простак, что собрал вокруг себя этих чертей. Думаешь, они к тебе на поэтические соревнования приходят или обменяться своими знаниями? Нет, они приходят твоего плова поесть.

Иначе, почему они у меня не собираются? Потому что у меня нет ни лишнего плова, ни лепёшек.

– Ладно – ответил Шарифджан, – пусть я простак. Не обижаюсь. Но зачем обижать этих безобидных людей, называя их чертями?

– Сейчас они кажутся людьми, но это их временная оболочка. Как только закончат обучение и выйдут из медресе, они кинутся искать чины и доходы. Чтобы добиться этого, они сочинят хвалебные стихи эмиру и верховному казию. А те из них, которым дадут место казия или раиса туменя, из простых чертей превратятся в сущих демонов.

– В таком случае, – ответил Шарифджан. – я таков же, каковы и они, не лучше: ведь я заодно с ними! Станут ли они казнями или раисами, ещё неизвестно, а мне подобное место обеспечено сразу, как только закончу обучение.

– Не принимаю! – отмахнулся Яхья-ходжа. – Тебя я не ставлю в один ряд с ними. Тебе от отца осталось большое наследство, и, если у тебя не появится особой жадности, ты не станешь столь жестоко грабить народ. А те, что впервые добираются до денег, хотят все их забрать себе. Голодный волк смелей и свирепей сытого волка.

Раз Яхья-ходжа явился к Шарифджану, когда хозяин принимал одного из богатейших купцов Бухары – Джурабека Арабова.

Яхья-ходжа вошёл, оглядел с ног до головы важного, нарядного гостя и, покачав головой, сказал:

– Эх, почтенный, я вижу, ты гордишься своим, происхождением от арабов? Напрасно! Ведь беспощадный Хаджджадж (В период его правления значительная часть Средней Азии была завоёвана арабами) с помощью Кутейбы ибн-Муслима пролил потоки крови в нашем Мавераннахре (От араб., обозначение территории, находящейся между Амударьёй и Сырдарьёй), а он был арабом. И нельзя тебе гордиться своими роскошными халатами, пышной чалмой, домом, подобным дворцу, множеством бойцовых петухов и скаковых коней. Я слышал, что для конских игр, для козлодранья ты держишь десяток отборных лошадей и при них содержишь несколько человек для той же игры. Для петушиных боев у тебя обучено двадцать пять петухов, и при них ты содержишь несколько дрессировщиков, знатоков петушиного боя. Я знаю, ты разрушил свой дом, построенный пять лет назад, чтобы за сто тенег построить новый дом, больше прежнего. И этим ты не можешь гордиться. Ты свой дом выставляешь напоказ, лошадей выводишь на козлодранье, петухов выпускаешь на бой, а дела свои думаешь заслонить всем этим! Хочешь скрыть, откуда у тебя богатство…