Фронтовой дневник эсэсовца. «Мертвая голова» в бою - Герберт Крафт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После Рождества температура постоянно снижалась. Сильный ветер нес кристаллики льда, и с открытыми глазами ходить было невозможно. Нам противостоял новый противник — зимняя ударная группа, хорошо обученная, вооруженная, стойкая и жесткая, как сталинская гвардия. Ее солдаты атаковали днем и ночью на лыжах, неприметные в своих маскировочных халатах.
Советы своевременно позаботились о своих солдатах. Валенки, ватные штаны и телогрейки, меховые рукавицы и шапки, лыжи и сани были их стандартным оснащением. Оружие их тоже хорошо стреляло на морозе. А мы без зимнего обмундирования лежали в наших ледяных пещерах. На летние шинели мы набрасывали одеяла, словно накидки в армии Наполеона. Через до смешного тонкие шерстяные перчатки продувал ледяной ветер. В окаменевшие от мороза сапоги мы закладывали газеты. Единственной пригодной частью обмундирования на таком холоде были шерстяные подшлемники, на которых у рта постоянно нависали сосульки.
Мороз пробирал до костей. Наброшенные одеяла деревенели на морозе. На затворах замерзала даже жидкая смазка. После первого выстрела пулеметы безнадежно клинило. Серая полевая форма на белом снегу делала из нас великолепные мишени для противника. С горечью мы признавали неспособность руководства.
Разнесся слух, что рейхсфюрер СС Гиммлер приедет на фронт. Я бы его с большим удовольствием поводил бы по заболоченному лесу.
Насколько мы уважали своих фюреров, настолько мы не любили Гиммлера. Причина этого заключалась не в последнюю очередь в том, что одно время нас заставляли охранять концлагеря. А его мы считали за это ответственным.
— А он что, будет здесь гулять в черном летнем пальтишке? — спросил нас доктор Бутцаль.
— И завернутым в «Фёлькишер беобахтер» вокруг живота, — добавил Ваннер.
Ужасный мороз способствовал быстрому сокращению снабжения войск. Казалось, что мы надолго сели на сушеные овощи и сыр в тюбиках. Поддерживать машину на ходу становилось все труднее. Аккумулятор приходилось хранить у теплой печи. Но даже с помощью заводной ручки он с утра не смог завести мотор. Со свечой всю энергию на себя забирал стартер. Жидкого зимнего моторного масла не было. Только с большим риском разведя огонь под картером, можно было рассчитывать на перспективу запустить мотор. Последствием этого было неизбежное сжигание изоляции и короткие замыкания проводов. К несчастью, из-за этого вышел из строя «Мерседес» командира, и он ухватился за меня с моим «Адлером». Поэтому я стал часто бывать в Демянске — маленьком городке южнее нашего района обороны. На самом деле это местечко на Валдайской возвышенности было «задницей дивизии». В нем сидели все службы: командный пункт дивизии, колонны снабжения, ремонтно-восстановительная рота, хлебопекарная рота и колбасный завод, госпиталь, лазарет для военнопленных, короче все, что на солдатском немецком обозначается словом «сзади».
Слух, что «там у них сзади есть женщины», подтвердился. Чтобы «сэкономить солдат», некоторые штабы брали на работу в качестве уборщиц русских девушек.
К моему удивлению, у тыловиков я увидел то, чего не было на передовой: пожертвованные населением на родине теплые вещи и лыжные костюмы. Когда командир дивизии узнал, как «распределили» «зимнюю помощь», он приказал в каждом полку создать специальные команды, которые действовали внезапно и безжалостно, даже против старших офицеров, снимая шерстяные свитера и меховые тужурки прямо с тела отсиживающихся в тыловых бункерах «обозных прислужников».
При следующей раздаче мне достался теплый шерстяной пояс — мелочь, но какая радость для человека! И какая жалость была, когда я в тот же вечер почувствовал, что пояс для героя за несколько часов превратился в пучок скрученных ниток, в котором с удовольствием могли гнездиться только гниды и вши.
Кстати, о вшах: они стали мучительным и небезопасным бичом. Пока находишься на морозе, это насекомое ведет себя смирно, но когда приходишь в тепло землянки, начинаются невыносимые укусы. От дивизионного командира до «рядового Задницы» существовала единая гимнастика: обнять себя обеими руками в области груди и растирать ее круговыми движениями, в зависимости от стадии, быстрее или медленнее вокруг героического сердца. Такое занятие приводит бойца в нарастающий экстаз и часто кончается тем, что страдалец в бешенстве срывает с себя одежду и начинает ловить крошечных мучителей. А по слухам, в лазарете для военнопленных началась эпидемия желтухи.
На передовой стало сравнительно спокойно. Разведгруппы (как русские, так и немецкие) вели разведку. Чтобы отличаться от противника в наших новых маскировочных халатах, на плечи мы нашивали черные полосы. И, несмотря на это, каждый раз приходилось долго всматриваться, прежде чем открыть огонь по замеченному на снегу солдату. Под завывание пурги не всегда можно было расслышать пароль, и вот в ночь на Новый год случилось это свинство. Разведгруппа не смогла вернуться на исходный пункт, так как пороша замела следы от лыж. Группа вышла на позиции соседнего полка, но не смогла ответить на пароль, ее приняли за русскую и почти полностью скосили хорошо пристрелянным замаскированным пулеметом. Оставшимся в живых мы оказывали помощь у себя в землянке, прежде чем отправить их в госпиталь.
Мы втроем жили очень дружно. Лень нашего доктора из Брно постепенно начала передаваться и мне. Он был настоящим «разложенцем боевого духа», и его «неестественный» конец был предсказуем.
Как-то раз в поисках чистого снега для воды я свалился в неприметный колодец и не мог из него выбраться. На крик никто не отвечал, тогда я начал стрелять вверх трассирующими пулями, чтобы привлечь внимание. Когда меня наконец нашел доктор Бутцаль, он, недолго думая, стянул с себя брюки, приказал мне забросить наверх карабин, снял с него ремень, привязал его к штанине и опустил мне эту конструкцию вниз. С помощью доктора, карабкаясь по стенке колодца, мне удалось выбраться наружу. При этом ремень карабина так сильно затянулся на штанине, что сразу его развязать не удалось. Доктор без всякого стеснения в белых кальсонах и стальном шлеме ходил по ходам сообщений между землянками мимо некоторых офицеров корпус ной артиллерии вермахта, забавлявшихся внешним видом этого редкостного вояки. При этом не хватало только взаимных воинских приветствий.
В ночь под Новый год, в 24 часа дивизия выполняла тяжкую работу. Канониры у своих орудий, экипажи танков и штурмовых орудий, расчеты реактивных минометов, стрелки и пулеметчики ждали начала Нового, 1942 года. Ровно в ноль часов с наших позиций сорвался короткий огневой шквал. От него иваны побежали, охваченные паникой, далеко в тыл, как позже рассказывали пленные.
В первые дни 1942 года я получил письмо от родителей Буви. Оно прилагалось к маленькой посылке, которую я должен был получить к Рождеству. Сильный мороз и занесенные дороги задержали ее прибытие. Эта рождественская посылка была собрана с такой любовью, как будто предназначалась для собственного сына.
Я написал родителям Буви о его смерти. После шокирующего похоронного извещения, отправленного командиром роты, это были строки, которые хоть как-то их успокаивали. Это было первое Рождество, которое они отмечали с сознанием того, что их светловолосый единственный сын уже никогда не вернется с этой войны. Они смотрели на фотографии, которые я им отправил — их сын в виноградниках во время беззаботного времени оккупации во Франции, Буви — мотоциклист под Лугой в заляпанном грязью плаще, и могила Буви с точным указанием ее местонахождения. Саперы как всегда образцово оформили место захоронения.
Сколько незаметного мужества потребовалось от матерей и отцов с осени 1939 года! Сколько горя и отчаяния принесли им постоянно приходящие известия о смерти! Алтарь фатерланда велик, и одинокая жертва теряется в оргии массовых смертей. Потом, после войны, подсчитают, зарегистрируют, занесут в статистические таблицы и, может быть, составят доклад, оценивающий жертвы. Но сегодня матери на родине молятся: «Сделай так, чтобы война прекратилась! Сделай так, чтобы они вернулись домой!»
На входе в землянку пришлось делать вторую дверь. Холод стоял ужасный: минус 45 градусов! Тепло из землянки выходить было не должно, потому что там размещались раненые и обмороженные. Приходилось выходить на мороз в поисках дров в развалинах деревни, а потом пилить их — хорошая возможность согреться в летнем обмундировании. Так, постепенно, Михальцово и Каменная Гора исчезали в печах нашего батальона.
Дни нового года отличались необыкновенной красотой искрящегося снега, которую можно наблюдать только на бескрайних просторах России.
У ивана что-то происходило. Кое-где на фронте было неспокойно. Попытки нащупать слабое место в нашей обороне, шум моторов, доносившийся из глубокого тыла по ночам при благоприятном ветре, появление все новых батарей противника и показания захваченных разведчиками пленных заставляли нас быть настороже.