Вокруг пальца - Йон Колфер

– Я слушаю.

– Помнишь ту украденную арабскую лошадку?

– Ятаган? Очевидно, этот одр стоил двадцать миллионов баксов. Кобылы строились в очередь, чтобы осемениться.

– Ага, можешь вполне отозвать собак. Старик Ятаган находится в мусорном мешке у пирса номер сорок девять.

Ронел делает пометку в своем телефоне.

– Наколка и вправду смачная. Вне моей юрисдикции, но я могу на что-нибудь сменяться. Что еще?

– Штокарило. На двадцать футов глубже, в такси. Трупы в багажнике, и готов поспорить, внутри багажника достаточно ДНК, чтобы закрыть дюжину «висяков».

На секунду Ронел впадает в девичество и хихикает:

– О-о-о! Как мне нравится, когда ты произносишь «штокарило». От этого всякая леди внутри аж трепещет.

На мой вкус, разговор становится малость легкомысленным.

– Я по уши в беде, Дикон, – выкладываю я ей. – По самое некуда.

Ронни кладет свой «Айфон» на столик и нарочито смотрит видео.

– Это я вижу, Дэн. Значит, ты носишь стринги?

– Значит, ты видела клип. Меня серьезно спровоцировали.

Ронни стучит по экранчику.

– Смахивает на то, что ты сам пошел на провокацию. Это двое наших братьев-офицеров, и ты их избил. Фортц дважды награжден.

– Награжден? Лучше бы он был дважды огражден.

Ронни улыбается, тут же напомнив мне волка, которого мне довелось видеть однажды.

– Огражден? Я прям лопаюсь, Дэн, – изрекает она, не выказывая ни малейших признаков потери целостности внешней оболочки.

– Мне нужна помощь, Ронни.

– Ага, для начала с гардеробом.

– Ронел, я серьезно. Под угрозой жизнь женщины. Не исключено, что уже поздно.

– Уж если говорить о рекламных слоганах, то вот твой. «Дэниел Макэвой – Розовые Стринги. Молитесь, чтобы он не опоздал».

– Розовые?! – Я ахнул кулаком о столик. – Да они красные! Любому идиоту видно, что они красные. Из-за блесток они при свете кажутся чуток розоватыми, и всё.

Ронни в восторге.

– Эй, притормози, Стрингер. Я же здесь, не так ли? Одна, как ты просил, и вопреки приказам и протоколу, могу добавить. Так чья же жизнь в опасности и как ты отчитаешься за это видео?

Я очерчиваю все в кратких чертах. Похищение, порностудию, мою тетю Эвелин. Рассказ славный, так что Ронни слушает во все уши. Может, у нее и малость не все дома, но Ронни полицейский на 100 процентов. Однажды она мне сказала:

«Я праведный коп, Дэн. Если ты меня порежешь, знаешь что будет?»

«Только не говори, что кровь пойдет синяя[61]».

«Нет. Кровь пойдет красная, но я зачитаю тебе Миранду[62], прежде чем измолотить тебя в говно за нападение на офицера».

Когда я кончаю рассказ, Ронни выдерживает минутку, чтобы усвоить его и рассортировать вопросы.

– А ты не гонишь мне лажу?

– Не-a. Как на духу.

– Потому что если гонишь…

– Я ничего тебе не гоню. Я разве похож на арапа?

– Зато пахнешь, как он.

– Это гребаный Гудзон. Небось подхвачу гепатит.

Ронел выстраивает приправы в ряд.

– Лады. Эта телка Костелло наняла Фортца и Кригера убрать тебя с горизонта?

– Ага. А пыточное порно, по-моему, – их собственная виньетка к плану.

Ронни опрокидывает соль и перец.

– Эти типы занимались ужастиками с тех самых пор, как покинули город, попав под подозрение. Сейчас они в бегах, в последний раз их видели ковыляющими прочь с места аварии близ «Силверкап».

Это меня огорчает, потому что я держал кулаки за то, чтобы Кригера и Фортца нашли бездыханными в их машине – обосравшимися, с членами колом и одетыми в манкини.

Ронни ставит кетчуп и острый соус на подставку для салфеток.

– Значит, твоя тетя застряла в пентхаузе с коварной мачехой?

– Моя тетя – кетчуп?

Ронел сдвигает брови:

– Нет. Твоя тетя – долбаный соус. Ты что, тормозишь?

– Извини. То бишь, майонез… Угу, где-то так. Моя тетя и Эдит в пентхаузе подставки для салфеток.

– Ты насмехаешься над моей диорамой?

– Что?! Боже, ни за что. Она что надо.

– Потому что это законная полицейская методологизация. А если она недостаточно моднячая для мистера Розовые Стринги, наверное, ему стоит поискать другого легавого приятеля.

Я понимаю, что Ронел играет мной, но все приправы на ее стороне.

– Нет. Диорама мне нравится. Она все кристаллизует.

Усилия, вложенные мной в глагол, умиротворяют Ронни.

– Кристаллизует, а? Ты и вправду в отчаянии.

– Да брось, Ронни, мне нужен лишь твой значок, чтобы войти в этот пентхауз. Тогда Эв сможет выйти оттуда по собственной воле.

Ронел обрывает бумагу с куска сахара.

– Это я? – интересуюсь я. – Кусок?

– Дело не только в тебе, Дэн, – отвечает она, закидывая сахар в рот. В большинстве дней, когда Ронни делает какую-нибудь неожиданную мелочь, это напоминает мне, как она исключительна, как поразительна. Сегодня утром я чувствую себя лишь беспомощным и обыгранным.

– Проблема в том, что ты разыскиваешься для допроса, – сообщает она. – Я должна в это самое время везти тебя в город.

Мне нравится, как строится это заявление. Уйма пространства для «но», так что я подсказываю:

– Но?..

– Но я знаю, как ты относишься к защите женщин на свой амбальский, альфа-фигенный, хреномашеский манер.

– И?..

– И если эта твоя тетя окажется мертвой, ты можешь вычеркнуть одну Д в наших парных татушках ДДГ.

ДДГ. Друзья до гроба.

– Может, и вторую заодно, – подыгрываю я.

– И мы поедем туда, потому что у меня наличествуют достаточные основания из надежного источника. Похищение человека или другая какая туфта. Довольно тебе этого?

– С лихвой, Ронел. Ты спасаешь мне жизнь.

Ронел упирает локти в стол, и это уже само по себе отпугивает официантку, собиравшуюся подлить нам кофе.

– Но если ты меня подставишь, Дэн, то я загляну чуть глубже в криминальное дерьмо, случившееся в твоих окрестностях за последний год.

На данный момент я готов на любые сделки.

– Лады, Ронни. Я подпишу хоть какое признание, если тебе понадобится.

– И обещай мне сейчас же: не махать кулаками, никаких твоих тайных операций и лажи с «мокрой работой».

Я начал извиваться, протискиваясь из кабинки.

– Никакой лажи.

– Смотри у меня, Дэн, – замечает Ронел, швыряя на столик двадцатку, хотя ничего не заказывала. – Я только что получила пост лейтенанта и покамест не хочу с ним расставаться.

После пребывания в реке мой телефон булькает, вместо того чтобы чирикать. Я невольно проверяю, что там.

Хватит ждать, когда к тебе на выручку придет белый рыцарь[63]. Ты сам свой белый рыцарь.

Я прикрываю телефон ладонью. Ронел подозрительно щурится.

– Что-нибудь интересное, ковбой?

– Не-a, – отвечаю я, выскальзывая из кабинки. – Ничего интересного и полезного.

Ронни выскальзывает со своей стороны, и вдруг мы оказываемся очень близко друг от друга, и я не знаю, следует мне сдать назад или нет. Ронни же подступает еще ближе и кладет ладонь мне на спину. Глаза ее как два шоколадных драже, а губы, когда она улыбается, могут принадлежать какой-нибудь милой особе. Сейчас она улыбается.

– Ронни, – лепечу я, но и только потому, что не знаю, что еще сказать, а еще ее ладонь скользит ниже, за пояс моих джинсов.

Все это весьма публично, но я не могу не вспомнить о той ночи, когда мы были вместе, а она – довольно-таки безумной.

Должно быть, на лице у меня что-то отразилось, потому что Ронни смеется:

– Не льсти себе, Макэвой, я просто проверяю кое-что.

Она просовывает два пальца под резинку стрингов и хорошенько ею щелкает.

– Ты все еще в них, а?

Я киваю, уповая, что никто из полудюжины ранних пташек в закусочной не наблюдает за этим представлением.

– День выдался хлопотный, а запасные я с собой не ношу.

– Это может составить проблему, – отмечает Ронни, салфеткой стирая с руки речную грязь. – Ты не можешь показаться в «Бродвей Парк», выглядя как дряхлый старый бомж.

Слово «старый» в этом предложении совершенно излишне.

Мы заворачиваем в круглосуточный «Кей-Март» на Бродвее, чтобы я обзавелся одеждой, от которой не смердит сточными водами. Убедительная демонстрация значка Ронел заставила менеджера уступить ключ от туалета с душевой для сотрудников, и я посвящаю несколько минут выскребанию грязи из складок собственного тела и разглядыванию себя в зеркале, поросшем каким-то грибком между стеклом и алюминием. Выгляжу я весьма потрепанным, эдакой зомби-версией себя самого, и «Триллер» Майкла Джексона, проигрывающийся через акустические системы магазина, только усиливает это впечатление, – а может, именно он в первую голову и вложил это впечатление в мои мозги. Я встал по стойке «смирно», когда дошло до куплета Винсента Прайса[64], который мне всегда нравился, и вдруг осознал, что никакая музыка через акустику не звучит – а на самом деле никакой акустики просто нет.

Мне надо pronto взять себя в руки.